И ангелов полет - Майкл Коннелли

— Частин, — возвращаясь к интересующей его теме, сказал Босх. — На него кто-то давит. Жалоба признается необоснованной. Потом за дело берется Элайас. Частина вызывают в суд. Почему он не хочет давать показания?

— Может, слишком серьезно относится к присяге. Не хочет врать.

— Нет, тут что-то другое.

— Спроси у него.

— У Элайаса был источник в департаменте. Думаю, Частин. Я не имею в виду последнее дело. Адвокат получал информацию давно, причем даже из архива.

— Любопытно. Коп, ненавидящий копов.

— Точно.

— Но если он был таким ценным источником, то зачем Элайасу понадобилось его разоблачать?

Ответа на этот вопрос у Босха не было. Подумав, он предложил то, что могло бы послужить основанием для версии:

— Элайас ведь мог узнать о том, что на Частина надавили, только от самого Частина, так?

— Так.

— Получается, что, вызывая Частина для дачи показаний, Элайас раскрыл бы его как своего информатора.

Гарвуд кивнул:

— Это я уже понял.

— Даже если бы Частин попытался уклониться, Элайас все равно добился бы главного. А главное для него — произвести нужное впечатление на жюри присяжных.

— Я тебе скажу, на кого еще он произвел бы впечатление. На Паркер-центр. Уж там бы быстро все поняли. Вопрос в том, зачем Элайасу разоблачать источник? Зачем терять того, кто предоставлял ему ценную информацию? Почему он решил расстаться с ним?

— Потому что это дело было для него, возможно, самым главным в жизни. Победив, Элайас стал бы фигурой общенационального масштаба. Попал бы во все самые рейтинговые программы, в «Шестьдесят минут» и к Ларри Кингу. Ради этого Элайас был готов отдать все. Как и любой адвокат на его месте.

— Да, пожалуй, ты прав.

Они не стали обсуждать вторую сторону вопроса. На что был готов пойти Частин, чтобы избежать появления в суде и публичного разоблачения. Представ перед всеми в роли осведомителя Элайаса, полицейского, скомпрометировавшего отдел внутренних расследований и весь департамент полиции, он потерял бы все, ему просто некуда было бы обратиться. Такой человек, как Частин, не мог допустить подобного исхода. Босх был уверен: Частин пошел бы даже на убийство.

— Спасибо, капитан. Мне пора.

— Ты же понимаешь, что сделать все равно ничего не сможешь.

Босх посмотрел на него.

— Что?

— Поздно. Дело закрыто. Все сказано. Город вот-вот вспыхнет, как щепка. Думаешь, парням с южных окраин не все равно, какой именно коп убил Элайаса? Да им наплевать. Что хотели, они уже получили. Частин, Шихан — не важно. Важно то, что это сделал человек с жетоном. А ты, если попытаешься поднять шум, только подкинешь дров в огонь. Представь, что будет, если ты выведешь Частина на чистую воду. Сколько грязи выльется на департамент, сколько людей лишатся работы. А ради чего? Так что подумай, Гарри. Всем на все наплевать.

Босх кивнул. Он понимал скрытое в словах капитана немудреное послание. Хочешь идти вперед, иди со всеми.

— Мне не наплевать.

— Считаешь, это веская причина?

— Ладно, тогда как быть с Частином?

Гарвуд затянулся, огонек высветил скривившиеся в усмешке губы.

— Думаю, рано или поздно он получит по заслугам.

Эти слова несли уже другое послание, и его Босх тоже понял.

— А как же Фрэнки Шихан?

— Тут ты прав. — Гарвуд согласно кивнул. — Фрэнки Шихан был моим парнем… но он мертв, а его семья здесь больше не живет.

Босх промолчал, но не потому, что его устраивал такой ответ. Шихан был его напарником и другом. Те, кто измазал грязью Шихана, измазали грязью и его самого.

— Знаешь, меня только одно беспокоит, — продолжал после паузы Гарвуд. — И раз уж ты был его другом, то, может быть, поможешь разобраться…

— Что? Что тебя беспокоит?

— Оружие, которым воспользовался Шихан. Он ведь не у тебя его взял?

— Нет, не у меня. По пути ко мне мы заезжали к нему. Фрэнки заходил домой. За одеждой и чем-то там еще. Наверное, тогда же и «беретту» прихватил. Похоже, фэбээровцы прошляпили.

Гарвуд кивнул.

— Слышал, ты сам ездил к его жене. Ее спрашивал? Ну, насчет…

— Спрашивал. Она ничего не знает, но это не…

— Серийный номер выжжен, — не дослушал его Гарвуд. — Ясно, что грязное.

— Да.

— Вот это меня и беспокоит. С Шиханом я работаю давно и знаю его неплохо. Никогда бы не подумал, что он может подобрать грязный ствол. Я порасспрашивал ребят, тех, кто бывал с ним в паре. Никто ничего не знает. Никто ничего не слышал. А ты, Гарри? Ты работал с ним больше всех. Шихан носил когда-нибудь запасной ствол?

И вот тогда оно пришло. Как удар в грудь. Удар, после которого замираешь и ждешь, пока все пройдет и ты сможешь медленно вдохнуть. Босх знал — Шихан никогда не взял бы грязный ствол, не стал бы подбирать брошенное преступником оружие. Он не опустился бы до этого. Но если ты не носишь с собой запасной револьвер, то зачем держать его дома? Какая от этого польза? Ответ был очевиден. И Босх увидел бы его, если бы хоть раз поставил правильный вопрос.

Теперь он вспомнил. Вспомнил, как ждал Шихана, сидя в машине у его дома. Вспомнил свет фар, мелькнувший в зеркале заднего вида. Вспомнил автомобиль, стоявший у тротуара. Частин. Он следил за ними. Для Частина живой Шихан был тем самым хвостом, потянув за который можно распустить все, что он долго и старательно вязал.

Он вспомнил, что соседка слышала три или четыре выстрела. То, что выглядело самоубийством пьяного копа, обретало черты расчетливого убийства.

— Гад!.. — прошептал Босх.

Гарвуд кивнул, как человек, успешно проведший другого по дороге, которую уже прошел сам.

— Теперь понимаешь, как оно все могло быть?

Босх подумал еще немного и кивнул:

— Да, теперь понимаю.

— Хорошо. Я позвоню. Спустишься вниз, в подвал. Дежурный даст тебе заглянуть в журнал. Вопросов никто задавать не станет. Убедишься окончательно.

Босх снова кивнул, потом открыл дверцу, вышел и, не сказав больше ни слова, побежал к своей машине. Он не знал, почему бежит. Спешить было некуда. И дождь больше не шел. Он только знал, что должен двигаться, должен бежать, чтобы не закричать.

Глава 37

Люди, собравшиеся на площади перед Паркер-центром, разделились на две группы. Одни стояли молча, держа в руках свечи. Другие, изображая похоронную процессию, медленно ходили взад-вперед с двумя черными картонными гробами, на одном из которых было написано «Правосудие», а на другом — «Надежда». Тут и там виднелись плакаты — «Правосудие для всех» и «Правосудие — для избранных — не правосудие». Вверху кружили два или три вертолета самых крупных каналов, а что касается наземных сил, то их представляли по меньшей мере шесть операторских групп. Время близилось к одиннадцати, и все они уже были готовы вести прямые репортажи из самой гущи событий.

Вход в здание прикрывала шеренга полицейских в форме и защитных шлемах. Мирные демонстрации могли в любой момент перерасти в боевые действия, направленные в первую очередь против управления полиции Лос-Анджелеса. Так случилось, например, в девяносто втором, когда разгоряченная толпа ринулась в центр города, круша все на своем пути. Босх предусмотрительно обошел демонстрантов и, держа жетон на виду, проскользнул в щель оборонительной линии.

Войдя в вестибюль, он кивнул дежурившим там четырем полицейским, миновал лифт и сбежал по ступенькам. Путь Босха лежал по длинному коридору в центр хранения вещественных доказательств. Пройдя до середины, он обратил внимание, что не встретил ни одной живой души с тех пор, как спустился вниз. Здание словно вымерло. По плану чрезвычайного положения все полицейские смены «А» должны быть на улицах.

Босх заглянул в забранное мелкой металлической сеткой окошко — лицо дежурного было ему не знакомо. За столиком сидел пожилой седоусый ветеран с цветущими от чрезмерного потребления джина щеками. Ломавшиеся на улицах старики нередко заканчивали службу в подвале. Увидев посетителя, дежурный поднялся и отставил стул.

— Ну, как там погодка? У меня-то здесь и окон нет.

— Погода? Местами облачно, не удивлюсь, если во второй половине дня грянет гром.

— Я так и понял. Таггинс со своей толпой еще на площади?

— Да.

— Идиоты. И что бы они только делали, если бы на улицах не было копов? Понравилось бы жить в джунглях?

— Проблема не в них. Они не против полиции. Им только не нужны полицейские-убийцы. Что же здесь плохого?

— Ну, я бы так сказал, что есть и такие, которые только пули и заслуживают.

Босх не нашелся что сказать. Да и какой смысл спорить с тем, кого уже не переубедишь? Он посмотрел на табличку с именем дежурного — Хауди[13] — и едва не рассмеялся. Копившиеся всю ночь напряжение и злость схлынули.

— Да пошел ты! — добродушно выругался дежурный. — Что смешного? Это моя фамилия.

— Извини. Я не смеюсь. Просто вспомнилось кое-что.

— Конечно.

Хауди показал на стойку с бланками и ручкой на цепочке.