Страсти по Марии - Жюльетта Бенцони

– Лишь необходимость этого отъезда разлучила нас на время. Вы не можете себе представить, что это за превосходный человек! А какой любовник! Обходительный, нежный, внимательный, умеющий вовремя и комплимент сказать, и сонет прочесть. Жаль, но он почти все свое время отдает подготовке к будущему служению церкви. Хотя…

– Что же? – спросила Мария.

– Мне пришло в голову, что из него получился бы великолепный епископ. Его проповеди собирали бы толпы, а женщины сходили бы по нему с ума. Я – первая.

– Ну что же, возможно, вы правы. И потом, у прелата больше свободного времени, чем у простого мушкетера!

Сказав это, Мария упрекнула себя в том, что не связалась с молодым человеком, который мог бы помочь ей найти Мальвиля. С самой первой их встречи Мария почувствовала, что могла бы увлечься им, не прятал своего восхищения и он. Вне всякого сомнения, она упустила счастливый случай, который вряд ли выпадет во второй раз. Тем более теперь, ведь мушкетеры верны королю, а король не желает и слышать о ней. Он даже не поленился спуститься вниз по Луаре, чтобы выместить свое недовольство на вотчине своего брата. Герцог Орлеанский, которому наскучило сидеть без дела в Нидерландах, выпросил разрешения вернуться во Францию. В Нидерландах на него смотрели как на заложника, да к тому же у него не заладилось с матерью, ее характер был по-прежнему несносен.

О возвращении Гастона Орлеанского Мария узнала от де Марей и почувствовала себя задетой: почему же королева или Отфор, с которыми она находилась в переписке, не сообщили ей столь важную новость? Курьер из Парижа в последнее время появлялся редко, уж не стали ли ее понемногу забывать в Париже в суете празднеств и развлечений, теперь, когда в стране наступил относительно счастливый и мирный период?! Она вдруг представила себе на мгновение, какой могла стать ее жизнь в глухой, пусть и исполненной красот провинции, если бы ее имя перестало занимать умы и сердца. Не приговорена ли она к прозябанию в сумерках, тогда как ее удел – блистать в сияющей свете?

Франсуаза де Марей очень скоро догадалась, что творится в душе Марии, но виду показывать не стала, понимая, что гордая герцогиня не простит ей жалости. Однажды Франсуаза все же сказала:

– Это к лучшему, что герцог Орлеанский возвращается. Вотчину свою он обожает и, насколько я знаю, вскоре собирается перебраться туда вместе со своей молодой женой, поскольку надеется, что их брак может быть признан. Это вызовет здесь большой ажиотаж, и вам, возможно, стоит подготовить Кузьер. Вы ведь в дружбе с герцогом, не так ли?

– Кто может это знать, если речь идет о его высочестве? Он же вертится как флюгер, откуда ветер дует… – проворчала Мария.

– Отчего столь мрачный юмор? Ну подумайте, моя дорогая, и можете быть уверены, он напросится к вам в гости, как, впрочем, и ко мне.

– Вы его так хорошо знаете?

– Я знала мсье де Пюилорана, его фаворита, – и всякий раз при встрече он непременно подбегал ко мне. В связи с этим мне придется поторопиться с ремонтом. Пюилоран обожает этот дом… Вы ведь не видели мой дом?

– Вы никогда не приглашали меня!

– Мне хотелось показать его вам в новом великолепии, но и после того будьте к нему снисходительны! У вас такой изысканный вкус! Мы могли бы съездить туда вместе хотя бы сегодня после обеда. Это каких-нибудь пару лье, прекрасная прогулка, да и погода чудесная.

– Почему бы и нет? Это маленькое путешествие, надеюсь, развлечет меня.

– Отлично! Я заеду за вами в три часа.

В оговоренное время карета мадам де Марей стояла перед особняком Ла Масетьер. Это была карета для разъездов, парадная карета, как объяснила Франсуаза, осталась в Париже. В этой дорожной карете все было предусмотрено для длительных поездок: и плотные кожаные шторки, которыми можно было прикрыть окна кареты в непогоду или в случае дорожной пыли. Голубое небо и ярко сияющее солнце никак не соответствовали подобному герметично закрытому экипажу, и Мария не смогла удержаться от замечания:

– Мы могли бы доехать и верхом при такой чудесной погоде!

– Безусловно, но вы, должно быть, заметили притороченный сзади кофр, я везу в нем ткани, которые мне только вчера доставили… Вы, надеюсь, не будете против?

– Ну как могу я этому противиться?

Она заняла место на коричневых бархатных подушках рядом с приятельницей. Свистнул кнут кучера, четверка лошадей взяла с места, и они двинулись к переброшенному через Луару мосту, болтая о том о сем. Так проехали с полчаса. Увлеченная болтовней Франсуазы, Мария не обращала внимания на дорогу. Внезапно, после многочисленных толчков на ухабах, карета остановилась.

– Уже приехали? – поинтересовалась Мария, повернувшись в сторону приоткрывшейся дверцы, и увидела, что они находились в лесу, удивиться она не успела.

– Пока что да! – сказала мадам де Марей уже другим тоном. – Извольте выйти, мадам!

Изумленная Мария увидела, что та направила в ее сторону пистолет, а ее милое только что лицо стало жестким.

– Ну же, побыстрей!

В ту же секунду дверца распахнулась, и двое мужчин грубо вытащили Марию из кареты, не обращая внимания на ее сопротивление и протесты. Уже несколько секунд спустя она была связана, а во рту у нее был кляп. Ее бросили на землю, и теперь уже четверо человек возвышались над ней. Мария с ужасом взирала на них. Затем двое мужчин схватили ее, один за плечи, другой за ноги, и бесцеремонно забросили на угольную повозку, стоявшую рядом, под деревьями. Все происходило в полном молчании. Госпожа вдова тем временем поднялась в карету. Мария слышала, как та приказала своим подручным не спускать с нее глаз, добавив, что вернется ночью. Как только карета исчезла из виду, тронулась в путь и повозка.

Несколько минут, что ехала повозка, показались пленнице целой вечностью. Сверху на нее набросали холщовые мешки, в которых обычно возили уголь. Мария попыталась собраться с мыслями, понять, что с ней приключилось. Отчего эта женщина, которой она не причинила никакого вреда, совсем в недавнем, ставшем вдруг невероятно далеким, прошлом столь упорно добивалась ее дружбы, а теперь накинулась на нее с необъяснимой ненавистью? За какое зло ей предстоит расплачиваться на этот раз?!

Повозка остановилась около хижины, сооруженной из бревен, с земляным полом. Должно быть, прежде в ней жил какой-то угольщик, поскольку неподалеку на берегу речушки возвышалась коническая печь для обжига древесины. Марию вытащили из повозки и поволокли внутрь убогой лачуги. Она успела увидеть у себя над головой синее небо, зеленые ветви деревьев и птиц. И из этого рая ее бросили во мрак ужасов.

Обстановка внутри была более чем скудной: стол, грубый табурет, соломенный тюфяк с простыней, на который ее, однако, не уложили, а опустили прямо на земляной пол, прислонив к стене так, что она могла разглядеть и еще один предмет в жалкой лачуге, самый странный и самый ужасный: то была грубая плаха, на которой лежал бочарный топор.