Смерть и рождение Дэвида Маркэнда - Уолдо Фрэнк

Маркэнд удивленно смотрит на Дювина, который отвел глаза в далекий угол комнаты. Рассказ хорош, но к чему он? Маркэнд ждет заключения. Сзади стук, визг, лязг, тишина. Во взгляде Тима появляется облегчение. Он встает и начинает отстегивать пряжки своего комбинезона: пора домой.

Когда подошло время ежегодного съезда Лиги фермеров в Сен-Поле, Миннесота, Двеллинг сказал: "Вы, правда, не делегат, но почему бы вам не поехать?" - и Маркэнд согласился. Вчетвером (остальные двое были Смейл и Курт Свен) они сидели в душном купе для курящих, и поезд с трудом пробирался сквозь январскую метель. В Айове железные ограды уже скрылись под снегом, сугробы доходили чуть не до самых крыш ярко-красных амбаров; в полдень с севера налетела снежная буря, и освещенные окна фермерских домов мигали сквозь сине-серую пелену. Прерии забыли белого человека. Ревел паровоз, вагоны продвигались вперед, подрагивая плечами; дома, одинокие или сбившиеся в кучу, разрывали бесконечный снежный покров; по победу одержала тишина. Разговоры в вагоне, вертевшиеся вокруг политики или цен на продукты, не могли нарушить буревой тишины. От биения колес, хлопанья дверей на станциях, выкриков поездного буфетчика, разносившего сандвичи и кофе, стонов свистка тишина только сгущалась. Стоя у окна, Маркэнд не мог ничего разглядеть. В грозной тишине мира все слилось: темный ветер, темный снег, темные деревни (чьи огни взывали, точно гибнущие души); во всем была тишина.

Маркэнд не мешал остальным разговаривать. - Мир темен и тих, - говорил он себе. - Все людские слова и все людские машины не смогли нарушить тишины мира. Что делаю я в этом поезде, сквозь зиму идущем на север? Тишина. С севера пришла буря, - зачем мне спешить навстречу ей? Тишина... - Он подумал об апрельском утре, в которое он покинул свой дом. Девический апрель... - Зачем так долго оставаться вдалеке? На Востоке свет и тепло. Он вдруг почувствовал, что своим уходом нанес себе неисправимый урон, и это ощущение поразило его физически, мучительной болью. Это тело, которое всюду со мной, - не я. Я - это мой дом, Элен, Марта. Я - это мой сын... мой сын. Смерть Тони - это кара за мой уход... - В купе говорили о политике и ценах. Тишина объяла все.

Маркэнд стал думать о двух с половиной месяцах, проведенных им в Мельвилле. Два месяца! Когда в то утро Кристина привела его, онемевшего от утомления и бесприютности, в комнату, чем утолила она его голод? - Но я достаточно разумно жил в Мельвилле. Я работал, я учился, я помогал. Разумно и то, что я еду сейчас этим поездом. Двеллинг надеется на меня; я должен писать о съезде для "Звезды"; Смейл относится ко мне с уважением; старый Курт Свои - с доверием. Я не фермер, но они близки мне... мне близка их земля. И я не тратил попусту время. "Звезда", старина Тим, _действительно стала лучше_. Тим рассказывал в тот вечер об одинокой религиозной даме... но я не дама, не одинок и не религиозен. О Тим, ты знаешь кое-что, о чем не хочешь говорить другим... - Маркэнду вспомнилось прочитанное им за зиму в Мельвилле. Ему мало было изучить механику "Звезды", вертеться среди фермеров (в особенности когда он узнал, что поедет на съезд), беседовать с ними, стараясь больше слушать, чем говорить ("Это самый лучший способ их убедить, миссис: Двеллинг. Вы только слушайте и дайте им говорить, и они сами себя уговорят вступить в Лигу"). В доме Двеллингов он нашел небольшую библиотечку социальной литературы... книги по большей части были довольно бесцветные, но на него они подействовали сильно. Он прочел очерки Хоу о датских фермерах, "Нищета и прогресс" Генри Джорджа, "Взгляд назад" Беллами, "Наш благодетельный феодализм" В.Дж.Гента. Его злоба нашла себе пищу в Майоровой "Истории крупных состояний в Америке", в стеффонсовском "Позоре городов". Там были также книги о социализме Снарго и Уоллинга; но теория марксизма оставалась за пределами его понимания. Были там еще комплекты журнала, называемого "Воззвание к Разуму", - социалистического издания, выходившего "тут же в Канзасе" и имевшего полмиллиона читателей. Сердце Прудона и Руссо, слабо отраженное в этих протестантских рефлекторах, впервые забилось для Маркэнда. В одном номере оказалась перепечатанной большая часть "Манифеста Коммунистической партии". Там была еще книга некоего Симковича, озаглавленная "Марксизм против социализма", которую Маркэнд прилежно изучал. Наконец, на запыленной полке он отыскал книгу Моргана "Древнее общество", и она затмила все остальное. Здесь, в самой Америке... в Неру... существовала высокая цивилизация. Морган вернул его мысли к Канзасу. - Что-то есть в этой Лиге фермеров! Что-то, для чего я готов работать. - Прекрасный был вечер в жизни Маркэнда, когда в первый раз он почувствовал, что сидит в Мельвилле не только из-за личного своего отчаяния и личного расположения к Двеллингу. Он поднял голову от своей книги и поглядел на Эстер и Фила, погруженных в какие-то сводки.

- Не смейтесь надо мной, - сказал он, - мне кое-что открылось сейчас. Вы делаете здесь, в Канзасе, большое дело - дело общегосударственного значения. Я помогал вам до сих пор потому, что... одним словом, из побуждений личного характера. Теперь я с вами потому, что хочу этого.

Теория движения была довольно основательной: она сводилась к требованию экономической автономии для фермеров, которые, вне всякого сомнения, являются солью земли. Маркэнд участил свои посещения ферм, пользуясь для этой цели "фордом" Двеллингов. Не слишком податливым материалом были лишенные воображения фермеры и их жены, которых цифры интересовали гораздо больше, чем слова. Но Маркэнду нравилось это. Они были как дети; ведь и детям хочется многого... конфет, печенья. По-видимому, их организм требует сахара, а организм фермера требует долларов. Природа этих людей (...Может ли быть, - думал он, - чтоб крестьяне Италии и Германии трудились больше?..) была мягка и плодоносив. И вот теперь, изучив теорию и людей, он едет в Сен-Поль, чтобы познакомиться с применением этой теории на практике. Маркэнд вглядывается в ночь. Тишина.

Он смотрит на трех своих спутников, уснувших на диванах купе. Рядом с ним Двеллинг; он похож на стареющего пузатенького херувима; у него хватает ума предоставить жене руководить им. Напротив сидит Смейл; он не слишком приятен на вид: нос и крохотные глазки борова... из-под настоящего человеческого лба; круглый рот готов проглотить луковицу. Курт Свон спит с разжатыми кулаками и сомкнутыми челюстями. В нем воплотилась земля, труд и воля земли. - Конечно, там будут такие, как Фил и Смейл... как я, но это съезд Свена. Все мы слуги Свена.

Маркэнд прислоняется головой к стеклу и видит отражение своих пытливо вглядывающихся глаз...

Они миновали полосу метели и достигли Сен-Поля, когда звезды застыли в ледяной синеве рассвета. Они прошли через мост над подъездными путями, откуда Поднимался черный грохот и белый пар, и у самого полотна увидали отель, закопченный дымом и ревом паровозов. В их номере с низкого грязного потолка свисала люстра с обнаженными газовыми рожками; вдоль стен стояли четыре койки. Свен и Смейл легли, не сняв шерстяного белья; Двеллинг натянул ночную рубаху поверх сорочки с длинными рукавами; только Маркэнд перед сном почистил зубы, надел пижаму и завернул газ. Он проснулся в одиннадцать часов, но в комнате все еще было темно: облака пара и копоти застилали окно. Он раскрыл его, высунул голову и увидел небо цвета лаванды; с южной стороны отеля, должно быть, светило солнце. Первое заседание съезда назначено было на два часа дня. Маркэнд оделся, побрился, плотно позавтракал и отправился в город.

Воздух был свежий; столбы дыма со станции поднимались прямо вверх и не загрязняли его. Маркэнд держал перчатки в руке. Добродушный старик почтальон заметил это и остановил его.

- Наденьте лучше перчатки, сэр, - сказал он, - можете остаться без пальцев.

Маркэнд повиновался. На сквере возле аптеки он увидел огромный термометр, рекламу виски. Было 28o [по Фаренгейту] ниже нуля.

Он шел по Сон-Полю. Узенькие темно-красные улицы между жестким снегом и мягким небом; улицы, которые навели его на мысли о несообразных вещах... английский ростбиф, старое вино. Меж крутых откосов - Миссисипи в ледяной оболочке, словно символ дали и быстротечности. Отсюда дома лезли вверх толпой сытых простодушных румяных путешественников; собирались у высокого гребня - затейливого купола собора. Вернувшись в отель, Маркэнд вдруг почувствовал слабость, точно бежал целый час. Сердце его колотилось. Он опустился на стул в вестибюле и попросил рассыльного принести ему стакан виски. Плиточный пол, огромные кожаные кресла, набитые волосом, кричаще-пестрые плевательницы казались чуждыми этому городу, по которому он бродил, - как и трое друзей его, которые шли сейчас ему навстречу, тяжело ступая подбитыми железом сапогами.

Из "Сен-Поль рипабликэн":

"Ежегодный съезд Лиги фермеров открылся вчера в два часа дня, в Ред-Мен-холле на ... улице. Помещение было богато декорировано американскими флагами; портреты Джорджа Вашингтона, Авраама Линкольна и президента Вильсона украшали трибуну. Присутствовало около 500 делегатов, назвавших себя представителями фермеров Северной Дакоты, Южной Дакоты, Миннесоты, Висконсина, Мичигана, Айдахо, Монтаны, Небраски, Канзаса, Айовы и Колорадо. Вступительное слово произнес достопочтенный Эйса Текамсе Лаке из Второй баптистской церкви в Минниаполисе. Съезд открыл Кальвин Толе, местный адвокат, секретарь Лиги. Толе доложил о числе членов и о деятельности Лиги за истекший год, указав, что Лига фермеров растет и сейчас приобрела значительное влияние в шестнадцати штатах. Закончив свой отчет, он передал ведение собрания вождю Лиги, Артуру Верту, который был встречен овацией. Верт, пожалуй, в большей степени фермер, нежели Толе, так как он вместе со своим братом разводил пшеницу в округе Лукэй десять лет тому назад, до тех пор, пока не был предан суду как несостоятельный должник; после этого Верт счел себя способным повести организационную работу среди фермеров. В то же время он начал процесс против "Твин-сити элевейтор компани", железнодорожной компании НПРР и местного банка, обвиняя их в преднамеренно низкой оценке качества его пшеницы, но дело было прекращено еще до суда. В мертвой тишине Верт около получаса ораторствовал перед воинственно настроенной аудиторией, предупреждая фермеров, что, если они в самом непродолжительном времени не научатся хитрости у горожан, лакомый кусок будет у них отнят. Он сказал также, что устал вести борьбу и нуждается в отдыхе, и просил на будущий год избрать другого вождя. Сказав: "На повестке дня замещение выборных должностей", он быстро покинул зал".