Сжигая запреты - Елена Тодорова
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– А если бы Орос не успел? Если бы эти твари тебя изнасиловали, или покалечили, или… Или…
– Хватит!!!
Он замолкает. Только ненадолго.
И его потемневшие глаза в этот миг – порталы в потусторонний мир. Смотреть страшно, но взгляд отвести невозможно. Дрожь подкрадывается. Но я цепенею и держусь.
Пока Шатохин не задвигает мрачно:
– Я их всех найду, Марин.
Можно ли за мгновение сойти с ума? Мне кажется, что со мной именно так и происходит. Теряю от ужаса рассудок.
И вздрагиваю, конечно. Но это уже после.
– Даня… – голос срывается. Отлепляюсь от него, чтобы посмотреть в лицо и убедиться: не в порыве гнева это говорит. Уверен и непоколебим. – Данечка… Не надо, пожалуйста… Я просто хочу жить дальше! У нас ведь столько хорошего впереди!
Он вдруг замыкается. Ничего не отвечает. Вообще никаких реакций не выказывает.
– Боже, Даня… Поклянись, что ты не станешь их искать… – впиваюсь в его плечи ногтями. Пытаюсь встряхнуть. Безрезультатно, конечно. Ведь это физически невозможно. – Поклянись! – голосом свой страх выдаю.
Он моргает, но все еще как-то непонятно… Не могу сейчас считать, в каком психологическом состоянии находится. Кажется, будто совершенно спокоен. Но разве настрой может смениться так быстро?
– Клянусь, – говорит ровно.
И, привлекая к груди, обнимает. Гладит от затылка до поясницы, пока у меня не замедляется сердцебиение и не выравнивается дыхание.
– Помыть тебя? – снова заглядывает мне в глаза.
Только я внутрь него ворваться отчего-то до сих пор не могу. Он смотрит, но не впускает.
– Да… – на автомате соглашаюсь.
Даня намыливает ладони и принимается скользить ими по моему телу. Взглядом свои же действия прослеживает. Кажется, будто… Сам себя контролирует.
Мне так не нравится. Так мне страшно.
Но я понятия не имею, что делать. Да и силы иссякли.
«Надо подумать…» – приходит, как всегда, вовремя.
Я уже давно уяснила, что спешка ни к чему хорошему не приводит. Нужно дать мозгу отдых и проанализировать все на ясную голову. Я умею глушить тревогу при острой необходимости. А сейчас как раз такая. Поэтому когда Даня укутывает меня в большой банный халат и относит в постель, сразу закрываю глаза.
– Мне надо поспать, – объявляю для полной ясности.
Себе. И ему.
– Спи.
– А ты?
– Вызову клининг. И найду фирму, которая сможет сегодня же заменить стекла и зеркала.
– Хорошо, – соглашаюсь с таким раскладом, не поднимая век. Зевая, поворачиваюсь на бок и подминаю одеяло. – Если мама приедет, попроси, чтобы сварила мне кукурузную кашу.
– С молоком? Или банош? – тихо уточняет Даня.
– С молоком.
– Хорошо. Будет сделано.
И он не обманывает. Даже несмотря на то, что когда я ближе к вечеру просыпаюсь, мамы на даче все еще нет. Никого нет. Но в кухне порядок.
– Зеркала и стекла заменят утром, – сообщает Даня.
И ставит передо мной парующую тарелку.
– Ты сам, что ли? – теряюсь я.
– Да.
– Ничего себе, – со свистом вздыхаю. – Но как?
Ловлю его улыбку, и так хорошо на душе становится, буквально салюты взлетают.
– Да что тут готовить? Вскипятил молоко и засыпал крупу. Сложнее было бы, если бы ты захотела банош. И то… – последняя фраза с нажимом, но почему-то оборванная.
– И то? – повторяю с вопросительными интонациями.
– И то, уверен, что справился бы.
Смеюсь. Пока осторожно. Но все же позволяю себе эту эмоцию.
Даня улыбается шире.
– Ты со мной? Покушаешь? – приглашаю к себе.
– Можно, – соглашается он.
Едим молча. Еще витает какое-то напряжение. Но я бы не назвала его критическим. Отдохнувший и сытый мозг быстро включается в работу. Я понимаю, что решение проблемы, как и всегда, простое – окружить Даню любовью.
Едва справляемся с грязной посудой, скольжу руками вокруг его торса.
– Спасибо за заботу и вкусноту.
– Пожалуйста, – выдыхает он.
Моргает. И, наконец, стальной щит спадает. Я мгновенно загораюсь, потому что сейчас в его глазах отражается все, что я так обожаю, и что так боялась потерять: восхищение, похоть, смущение, голод, любовь.
Мой Бог.
– Хочешь меня?
Ответ читаю раньше, чем он выдыхает:
– Хочу.
42
Она важна. Больше, чем я сам для себя.
© Даниил Шатохин
Только Маринка Чарушина, прикончив тарелку молочной каши, может тут же вырядиться в БДСМ-срамоту. Черный корсет обхватывает ее тонкую талию и взбивает вверх сиськи. Из-под черной сетки выпирают соски и просвечивается писюха. Ремни с блестящими металлическими шипами аппетитно перетягивают бедра и задницу. Смотрю на нее, пока она для лучшей демонстрации бесстыдно передо мной вращается, и реально обо всем на свете забываю.
– Ну как? Тебе нравится, Дань? – ухитряется спросить, будто сама не видит, как действует эта ее порочная красота.
– Можно и без этого, Марин, – сиплю я.
Возвращаюсь в то время, когда она, под предлогом выполнения своего плана, едва ли не каждый день мне такие провокационные испытания устраивала, и понимаю, что сейчас мне нужна эта передышка. Мне давно пора отключить голову. Иначе я попросту двинусь.
Маринке, должно быть, тоже. Потому как она улыбается и врубает свою любимую попсовую музыку.
– В какую сказку будем играть сегодня? – подначивает, вглядываясь в мое лицо с очевидной надеждой.
Да, ей требуется перерыв. Она хочет вернуться туда, где для нас все было легко, и никаких проблем, кроме надуманных, не существовало.
– Пункт третий: Динь-Динь в стране чудес, – озвучиваю это и сам перестраиваюсь.
– Тик-так, Дань-Дань, – выдыхает сладко. – Наденем на тебя тоже костюм, ладно?
Только когда подходит ко мне, замечаю, что в руках сжимает дополнительные ремни. С некоторой оторопью позволяю защелкнуть кожаные браслеты на запястьях и стянуть грудь портупеей.
– Ты такой секси, Данечка… Просто пожар, – шепчет моя красивая. Сверкая глазюками, проходится ладонями по голой коже. Опаляет, словно крапивой. Но, сука, это так приятно сейчас. Нуждаюсь в каждом миллиметре ожога. Особенно когда Маринка обхватывает и умело передергивает вздыбленный, зашкаливающий похотью член. – Я обожаю тебя… Люблю… Люблю… Одного… – выдает сбивчиво.
Я и вовсе ни хрена сказать не способен.
Слегка наклоняюсь, быстро облизываю губы, прикусываю и,
