Аль-Амин и аль-Мамун - Джирджи Зейдан

— Ты права, Умм ар-Рашид. Мы не знаем тяжести чужого горя, пока не испытаем на себе… Бедные дети… Боже, смилуйся над Джафаром и ар-Рашидом, смилуйся над Мухаммедом… Неужели он убит?.. Неужели это правда, что его голову выставили напоказ, как и голову твоего сына? Ради господа, сжальтесь над его юным телом. Ведь он не привык мучиться. Ему не стерпеть дневной жар и ночной холод. Как вы могли оставить его под открытым небом? Ах, нет у вас никакого сострадания! Ведь он юноша в самом расцвете лет. Надо было умертвить меня, а его оставить в живых. Ты права, Умм ар-Рашид. Я не вняла твоим мольбам, потому что не отпила сама из чаши страданий, — и Зубейда, заламывая руки, начала метаться по залу, оглашая его душераздирающими воплями.

В это время Бехзад отнес Маймуну подальше от сутолоки и гама и привел ее в чувство. Очнувшись, она не могла поверить своим глазам: «Неужто мне все это снится? И мой суженый явился ко мне в последний миг, чтобы спасти от верной смерти?» Когда Маймуна, опираясь на руку Бехзада, проходила мимо распростертого на полу тела Ибн аль-Фадля, она с горечью произнесла:

— Мне жаль этого юношу. Он был так ко мне расположен и желал для меня только добра. Он хотел, чтобы я полюбила его, но мое сердце принадлежит только моему Бехзаду.

— Но ведь я видел, как он угрожал тебе и хотел надругаться над тобою, — возразил Бехзад. — Я не мог стерпеть такой обиды и убил его. Что теперь о нем сокрушаться, его все равно не оживить! Идем поскорее отсюда. Сельман, пошли!

Сельман взял под руку Аббаду, и они вчетвером вышли во двор. Там они сели на коней и, оставив в глубоком трауре обитателей дворца аль-Мансура, отправились в путь.

Глава 71. Кончина Фатимы

Убийством аль-Амина закончилась вражда между братьями. Власть перешла в руки аль-Мамуна, который стал теперь полноправным халифом. Однако аль-Мамун остался в Хорасане и наказал Тахиру Ибн аль-Хусейну, чтобы тот передал управление Багдадом и другими завоеванными областями аль-Хасану Ибн Сахлю, брату аль-Фадля.

У Бехзада не оставалось больше никаких дел в Багдаде, и он решил вернуться в Мерв, к своей матери, чтобы сообщить ей радостную весть о победе и испросить ее благословения на брак с Маймуной. Вечером того же дня, когда Бехзад вызволил свою возлюбленную из заточения, он вместе с Маймуной, Аббадой и Сельманом тронулся в дальний путь, в Хорасан. Маймуна все еще не верила своему счастью, она не могла отвести влюбленных глаз от своего суженого. В ней вновь вспыхнуло желание разузнать, кто ж такой Бехзад на самом деле: чей он сын, с какими целями наезжал в столицу и что так тщательно скрывал в своем ларце? Ей не терпелось расспросить Бехзада обо всем сейчас же, во время пути, но девичий стыд и присутствие бабушки мешали ей. Однако Маймуна тешила себя мыслью разузнать это сразу же по приезде в Мерв.

С большой радостью была встречена в Хорасане весть о сдаче Багдада и об убийстве аль-Амина. Затем Тахиром была прислана голова аль-Амина, а вместе с ней плащ пророка, халифский жезл и печать. Аль-Фадль Ибн Сахль торжественно преподнес все это на щите аль-Мамуну, и тот упал на колени, воздавая хвалу господу. Аль-Мамун, выполняя условия договора, завещал халифский престол Али ар-Риде, главе шиитской группировки, тем самым подготовив почву для укрепления влияния персов среди шиитов. Аль-Фадль Ибн Сахль приказал всем подданным сменить черное платье, символ Аббасидов, на платье зеленого цвета. Это вызвало противодействие со стороны багдадских приверженцев Аббасидов. Они начали писать аль-Мамуну письма, в которых осуждали его действия и грозили расправой. Но аль-Фадль Ибн Сахль, пользуясь своей властью и влиянием, делал так, чтобы эти письма не попадали к халифу.

Бехзад возвращался в Мерв с чувством исполненного долга, желая как можно скорее жениться на своей возлюбленной, а Сельман чувствовал, что он обойден судьбой и что все его старания не вознаграждены должным образом.

Въехав в город, Бехзад стал прощаться с Сельманом — он собирался отвести Маймуну к себе в дом.

— Не забудь, что ты добился всего, чего желал, — заметил Сельман, — а я еще продолжаю уповать на вознаграждение.

— Ты станешь главою общины хуррамитов, как я тебе уже обещал, — ответил Бехзад. — Разве этого мало?

— Увы, я надеюсь на нечто другое, и это для меня важнее, чем возглавлять общину хуррамитов… помоги мне, как я помог тебе.

— Не понимаю твоего намека.

— Послушай, благодаря мне ты получил Маймуну, теперь — твой черед помочь мне: я хочу жениться на Буран, дочери аль-Хасана. Важно, чтобы дядя ее, аль-Фадль Ибн Сахль, согласился, за остальным дело не станет. Надо полагать, что после того, как я оказал ему столь важную услугу, я буду достоин руки Буран.

Бехзад был несколько обескуражен; потом, поразмыслив немного, решил, что идея Сельмана вполне осуществима. Он припомнил свой разговор с аль-Фадлем, который они вели о Буран еще до его отъезда в Багдад, и посчитал, что женитьба Сельмана будет самым удачным выходом из столь щекотливого положения.

— Давай поговорим об этом завтра, — ответил он своему другу. — А сейчас я хотел бы попросить тебя о последней услуге.

— О какой же?

— Мне нужна голова аль-Амина. Ты сможешь тайно извлечь ее из могилы, как мы сделали это с головами Джафара и Абу Муслима?

Сельман сразу смекнул, в чем дело.

Для меня это не составит большого труда, — ответил он. — Жди меня завтра дома, я принесу тебе то, что ты хочешь.

На этом они расстались. Бехзад вместе с Аббадой и Маймуной тотчас направился к дому своей матери, потому что после столь долгого отсутствия он опасался не застать ее в живых. Он постучал в дверь и с тревогой прислушался, не послышатся ли за ней шаги. Но все было тихо, и сердце Бехзада сжалось от недоброго предчувствия. Он постучал во второй раз, и тогда наконец раздался шум шагов. Распахнулась дверь, и показался тот самый слуга, который открывал ему в прошлый раз. На этот раз лицо старика было сумрачно и угрюмо.

— Как здоровье моей матушки? — осведомился Бехзад.

— Она здорова, но жалуется на слабость, потому что тоска по сыну совсем извела ее.

Бехзад велел отвести гостей в покои, где они смогли бы отдохнуть после утомительного пути, а сам бросился к матери. Он нашел ее лежащей в постели. Старуха еще больше одряхлела, глаза ее глубоко запали, а щеки ввалились. Бехзад подошел к ней и тихим голосом поздоровался. Фатима очнулась, открыла глаза и, с трудом повернув голову, улыбнулась слабой, едва заметной улыбкой. Бехзад опустился на колени, нагнулся и поцеловал материнскую руку. Фатима сделала знак, чтобы сын приблизился, коснулась губами его лба и вопрошающе поглядела на него.

— Матушка, я исполнил то, что ты пожелала, — сказал Бехзад. — Мы победили врага и убили халифа. Теперь эмиром верующих стал сын персиянки, аль-Мамун, а его наследником — Али ар-Рида, глава хорасанских шиитов. Таким образом, власть снова вернется к персам. Я отомстил за моего деда его собственным кинжалом — сделал все так, как ты велела, — Бехзад вытащил из ножен кинжал и показал матери кровь, запекшуюся на лезвии, — и за Джафара Ибн Яхью!

Радость блеснула в глазах старухи, вздох облегчения вырвался из ее груди. Собравшись с силами, она сказала прерывающимся голосом:

— Благослови тебя господь, сынок! Ты смыл пятно позора с нашего рода, снял тяжелый камень с груди твоей матери.

Затем Фатима еще раз вздохнула, голос ее почти замер, но вскоре, превозмогая слабость, она спросила:

— Сынок, а где третья голова?

— Завтра утром она будет здесь, и ты закопаешь в землю все три головы вместе, как поклялась.

Фатима подняла руку к небу, словно взывая к нему, а затем коснулась лица сына, чтобы благословить его. Бехзад почувствовал сухость и холод ее пальцев, словно они были сделаны из железа. Мать показала жестом, чтобы он нагнулся к ней, поцеловала сына во второй раз и едва слышно шепнула на ухо:

— Завтра похорони меня вместе с ними…

Бехзад пристально посмотрел на ее лицо, старое, изможденное; он заметил, что слезы скопились в глубине ее глазных впадин. У Фатимы уже не было сил пошевельнуться. Бехзад понял, что кончина ее близка, и сказал:

— Матушка, ты благословила меня, а теперь я умоляю — благослови девушку, которая будет спутницей моих грядущих счастливых дней, как была она спутницей в дни моих невзгод, — он повернулся к дверям и дал знак слуге, чтобы тот позвал женщин.

Фатима услышала просьбу сына и молча посмотрела ему в глаза, словно спрашивая, кто его избранница, — больше говорить она была не в силах.

Когда Маймуна услышала, что Бехзад справился у старика о здоровье своей матери, она поняла, что находится в его родном доме, и теперь сгорала от нетерпения узнать наконец, чей же он сын. Когда Маймуну привели к матери Бехзада, вид этой больной дряхлой старухи испугал ее, и на лице Маймуны явственно отобразились ее чувства. Бехзад догадался, в чем дело, и решил все объяснить девушке.