Четвертая мировая война - Маркос

— Там-там? Но, Дурито…

— Ничего, ничего. Я знаю, что все это пока сыровато и что теория должна быть отшлифована. Но в моем случае — это метатеория. Может быть, меня обвинят в анархизме, но пусть тогда мой доклад станет скромным посвящением старым испанским анархистам, тем, кто всегда молчит о своем героизме, и который от этого ничуть не умаляется.

Дурито заканчивает, хотя я уверен, что он предпочел бы кончить.

— Но отставим каламбуры. На чем мы остановились, когда эта чешуекрылая назойливость меня перебила?

— Ах, да! На том, что Агуаскальентес — это праздник непокорности.

— В этом случае, дорогой мой чеченец, нам с тобой необходимо определить, что такое непокорность.

— Может быть достаточно, чтобы ты просто посмотрел на всех этих мужчин и женщин, которые взялись за строительство этого Агуаскальентес, и на тех кто будет участвовать в его открытии (в закрытии нет, потому что эту часть работы наверняка возьмет на себя полиция), чтобы у тебя появилось его определение, но поскольку это все-таки письмо, я должен попытаться определить это словами, которые какими бы выразительными они ни оказались, никогда не смогут быть так убедительны, как взгляды.

И в поисках текста, который пригодился бы мне для этого, я нашел книгу, которую отдолжил мне когда-то Хавьер Элорриага.[106]

Книжка называется «Новая Эфиопия» и автор ее — баскский поэт по имени Бернардо Атскага. И есть там поэма, под названием «Регге бабочек», где говорится о бабочках, летящих в открытое море, у которых не будет места куда сесть, потому что в этом море нет ни скал, ни островов.

Ладно, пусть простит меня дон Бернардо, если мой синтез не так удачен, как его регге, но он достаточен для того, что я хочу сказать тебе:

Непокорность — как бабочка, летящая в сторону моря без скал и островов. Она знает, что ей некуда будет сесть, и все-таки ее полет прям и уверен.

И нет, ни бабочка, ни непокорность не безумны и не самоубийственны, дело в том, что они знают, что найдут где сесть, что там, впереди, есть островок не обнаруженный ни одним из спутников

И островок этот — братская непокорность, которая наверняка всплывет, именно в момент когда бабочка, то есть летающая непокорность, начнет терять силы.

И тогда летающая непокорность, то есть морская бабочка, станет частью этого всплывшего островка, и превратится, таким образом, в опору для другой бабочки, которая, победив последние сомнения, уже направляет свой полет к морю.

И это не выходило бы за рамки любопытной статьи в книгах по биологии, если бы не то, что, как сказал не помню точно кто, — что обычно из взмахов крыльев бабочки рождаются большие ураганы.

Своим полетом летающая непокорность, то есть бабочка, говорит НЕТ!

Нет логике.

Нет осторожности.

Нет бездействию.

Нет конформизму.

И ничто, абсолютно ничто в мире не может быть прекраснее, чем сама возможность увидеть отвагу этого полета, понять какой вызов им брошен, почувствовать начало этого ветра и увидеть, как начинают дрожать под этим небом не листья на деревьях, а коленки у власть имущих, которые до этого момента наивно думали, что бабочки улетают в море, чтобы умереть.

Вот так, дорогой мой москвич, и еще известно, что бабочки, как и непокорность, заразительны.

И бабочки, как и непокорность, бывают разных цветов.

Есть синие, которые выбрали этот цвет, чтобы небо и море поспорили между собой.

Есть желтые, мечтающие об объятии солнца.

Есть красные, окрашенные в цвет непокорной крови.

Есть коричневые, несущие на своих крыльях цвет земли.

Есть зеленые, потому что в этот цвет привыкла окрашиваться надежда.

И все они — жизнь, жизнь, которая сияет совершенно независимо от того цвета, в который окрашена.

И есть полеты всех цветов.

И порой бабочки отовсюду собираются вместе и возникает радуга.

И работа бабочек, как это написано в любой уважающей себя энциклопедии, заключается в том, чтобы опустить радугу как можно ниже, чтобы дети могли научиться летать.

И, говоря о бабочках и о непокорностях, я думаю, что когда вы все окажетесь в цирке, то есть в суде, перед шутом Гарсоном, и вас спросят, что вы делали в Агуаскальентес, ответьте, что летали.

И даже если тебя отправят в депортационный полет в Чечню, смех, который за этим последует, будет слышен до самых гор юго-востока Мексики.

И за улыбку, брат, как и за музыку, нужно быть благодарным.

И, говоря о музыке, насколько мне известно, среди правительств Мексики, Испании, Италии и Франции вошел в моду танец рака, что заключается, грубо говоря, в движении бедер и плечей против направления хода часовой стрелки.

И еще — если увидишь Мануэля Васкеса Монтальбана[107] — пожми ему руку от нашего имени.

Скажи ему, что мне стало известно, что недавно Фокс спросил его, не знает ли он почему Маркос и сапатисты молчат, и что он ему ответил: «Они не молчат, дело в том, что вы не слышите».

Заодно скажи ему, что копченые колбасы сильно отличаются от алмазов, в том смысле, что они не вечны и те, что он нам прислал, уже давно закончились, и что если он не расщедрится, скажем, на каких-нибудь 5 килограммов, то мы его и Пепе Карвальо[108] захватим в заложники.

Или, лучше, нет. Потому что нас тогда назовут террористами и Буш вместе с ООН развяжут новую «гуманитарную» войну. Лучше пусть просто отправит нам колбасу, а я пришлю ему за это рецепт Марко’c Спешл, который неоднократно и бесполезно просил у меня шеф-повар Его Величества.

Все, буду прощаться. Не забудь сообщить мне, в какую тюрьму вас отправят. Для того, чтобы когда мы доберемся до Испании…

Нет, не думай, что адрес тюрьмы мне нужен для того, чтобы освободить вас, наоборот, мы придем проверить надежно ли вы заперты, потому что все вы — безумцы. Подумать только, открыть Агуаскальентес в Мадриде… Не хватало только, чтобы вы додумались до создания в тюрьме автономного муниципалитета.

И еще — сигареты мы передать вам не сможем. Но лепешки и посоль — без проблем.

Ладно. Привет, и если речь о царствовании — пусть царит непокорность.

Из гор юго-востока Мексики.

Субкоманданте Маркос

Мексика, октябрь 2002 г.

P.S. Эва спрашивает, есть ли в Испанском Государстве (представь себе, так и сказала) видеомагнитофоны, потому что она хочет взять с собой свою коллекцию фильмов о Педро Инфанте. Я сказал ей, что есть, но там — другая система. Она удивлена: «А разве там не неолиберальное правительство?». Я не ответил ей, но спрашиваю себя: «Команданте Эва: как мне быть?»

Другой P.S.

Не думай, что я не знаю, что в Агуаскальентес прибудут сопротивляющиеся из Италии, Франции, Греции, Швейцарии, Германии, Дании, Швеции, Англии, Ирландии, Португалии, Бельгии, Голландии и т. д. Передай им всем привет и скажи, что если они будут плохо себя вести, мы их тоже… тоже вторгнемся. Будем глобализировать цвелую лепешку и прогорклый посоль. И посмотрим как в географической прогрессии начнет расти число глобалофобов.

Еще раз привет.

Суп, тренируясь перед плаванием, рвет цвелым ореховым шоколадом, который Оливио оставил брошенным.

Письмо Бальтасара Гарсона Субкоманданте Маркосу

Субкоманданте Маркос!

Я не буду спорить с вами по поводу того, что вы называете меня «придворным шутом». Я предпочитаю видеть мое имя даже как шута, но тесно и открыто связанного с демократией, чем скрывать его за ложным сопротивлением, насилием, ложью, незнанием, недостатком этики и порядочности и прочими чертами, которые вы каждый раз все в большей степени проявляете.

Как вы можете оскорблять безнаказанно весь испанский народ, который вот уже более 30 лет страдает от язвы терроризма? Или может быть, никто не говорил вам о 853 людях, убитых при помощи автобомб, пистолетов, автоматов, гранатометов и т. д., трусливо в спину или выстрелом в затылок? Как вы можете не замечать десятки убитых детей, более 4 тысяч раненых и изувеченных, и других граждан и гражданок, потерявших свое имущество и свободу? Что вы скажете тем, кто сегодня, 3 декабря 2002 г. стал жертвой новй террористической вылазки в Сантандере?

Где в вашем письме слова, хотя бы несколько слов сочувствия этим жертвам терроризма? Их нет, потому что вы (в своем репрессивном фундаментализме, исполненном авторитаризма и высокомерия) накапливаете ненависть к этим жертвам или ко всем тем, кто не такой, как вы или не думает так, как вы.

Единственное, чего вы добъетесь с такими предложениями, как в написанном вами сектантском письме, — это того, что вас услышат или прочитают лишь те, кто уже заранее во всем с вами согласен, или те, кто подпитывает друг друга, так как делаете это вы, вирусом насилия, ненависти и нетерпимости. Так не строится ни государство, ни демократия, так не создается страна, не завоевываются сердца граждан. Единственное, чего можно этим добиться — это посеять зло деформированного и мертворожденного политического проекта, навсегда предать тех, о защите кого вы говорите, тех, кто заслуживает самого глубокого уважения. В результате таких поступков вы потеряете даже тех, кто следует за миражом обещанного вами будущего. Из-за проявляемой вами крайней нетерпимости дело защиты индейцев оказывается под серьезной угрозой.