Моя сумасшедшая - Андрей Климов

«Мы» вернули телефон на место и второпях покинули комнату. За дверным проемом обнаружилась длинная темная прихожая. Здесь было еще холоднее. На полу валялись обрывки шпагата и какого-то яркого, громко шуршащего упаковочного материала, не похожего на бумагу, мелкий мусор, окурки.

Дверь оказалась тяжелой, как люк бронемашины; выступающие металлические части сложного замка покрывал иней. Мальчик заглянул в глазок, с заметным усилием оттянул ригель и налег. На площадке стояла, дыша в ладони, девушка в оливково-зеленой куртке со множеством молний и застежек. Лицо пряталось под низко надвинутым капюшоном.

— Входи скорей, — сказал он.

В прихожей Мальчик обнял девушку, а она быстро клюнула его в щеку и нетерпеливо отбросила капюшон на затылок. Ее темные, похожие на куний мех волосы были острижены «под ноль», но уже успели немного отрасти.

Я почувствовал то, что при других обстоятельствах описал бы словами «сердце екнуло». Дело не в имени, которое я знал, и не в сходстве, хотя было и сходство.

— От тебя пахнет псом, — сказала она. — Эсэмэску получил?

— Только что, — сказал мальчик. — Сегодня связь на высоте. И какой от нее толк, если мобильник зарядить нечем? Тока опять нет. Воду тоже перекрыли.

Запаха не было. Не только того, о котором упомянула девушка, но и никаких других. Надо полагать, теперь я их просто не чувствовал. Невелика потеря в сравнении со всем остальным.

— Ты видел знак снаружи на двери? — спросила она.

— Какой?

— Желтый треугольник. Краска из баллончика.

— А, — отмахнулся Мальчик. — Это моб.

— Зачем?

— Чтобы знать, что в квартире живут. Они больше не грабят — по крайней мере там, где кто-то остался. Приняли гуманное решение ограничиться торговлей. Как и в самом начале: золото, баксы, камешки, а продовольствия у них, судя по всему, навалом. Торгуют вразнос, потому что многие старики не могут добраться в офис. Еще берут антиквариат и живопись…

— Зачем, если никто не знает, что будет? Я слышала, что появилась поддельная просроченная еда. И фальшивые продавцы — непонятно кто.

Он усмехнулся.

— Поддельная, да еще и просроченная! Вроде пластиковых муляжей собачьих говняшек. Башковитые парни из руководства нашего моба все знают и обеспечили своих особыми бэйджиками. Вроде микрочипов, которые считывает «блютуз». Без телефона не обойтись, хотя это уже все равно. У меня ничего больше нет.

Я уловил только самый поверхностный смысл диалога.

— Ты смеешься, — с укором сказала девушка, оттягивая к локтю рукав куртки. — Смотри!..

Я почувствовал, как он встревожился. И еще — щемящую жалость. На уровне физиологии это чувство выглядело совсем не так, как мы привыкли.

— Что это? — озадаченно спросил он, осторожно касаясь ее предплечья, местами покрытого подобием подсохшей рыбьей чешуи. Кожа вокруг припухла, покраснела и шелушилась.

— Я съела кактус. Он все равно замерз. Знаешь, лучше, чем кажется на первый взгляд, только с колючками много возни. Похоже на мороженый огурец… Что ты смотришь? Это не лофофора, обычный цереус. У меня еще много, но почему-то от них аллергия. Хочешь попробовать? Я принесу.

— Нет, — он покачал головой.

— Может, когда кактусы кончатся, хоть что-то изменится?

Мальчик промолчал, а девушка вдруг заплакала. Он снова ее обнял, и некоторое время они так и стояли. Я запаниковал и попытался отступить, потому что чувствовал сразу обоих, но деваться мне было некуда.

Какое-то подобие воровства не по своей воле. Выходит, я протащил сюда сквозь все, что со мной случилось, физическую память о собственном теле или его ментальное отражение. И заодно все, что с этим телом когда-то происходило. Девушка была не похожа на Лесю, но звали ее Леся, и не думать об этом было все равно, что пытаться оттереть мочалкой родимое пятно.

Он просунул руку под ее капюшон, отодвинулся и спросил:

— Почему ты не хочешь перебраться ко мне?

— Ты знаешь.

— Ну так заберем и ее. В чем дело?

— Не могу. Она совсем слабая. Постоянно читает или спит. Я ничего не могу объяснить — она твердит, что все равно всему конец… Ты думаешь, то, что случилось с нами, — это все-таки болезнь?

— Болезнь была до того, — с непонятным ожесточением откликнулся Мальчик. — Ее еще старик Крепелин описал сто лет назад. Всем лопухам вбили в голову, что если они станут покупать правильную пишу, регулярно принимать витамины и биодобавки в правильных комбинациях, думать, как предписано, и подтирать задницу правильной туалетной бумагой, то их ждет счастливая вечная жизнь. А потом оказалось, что наоборот. И твоя бабушка, похоже, права.

— Прекрати! — сказала девушка. — Все равно нужно что-то делать.

— Хочешь есть? — спросил он.

— Да, — Леся вздохнула. — Еще как.

— У меня осталась пшенная крупа, но сварить не на чем. Не разводить же здесь костер, а во дворе опасно. Есть еще сухарики к пиву. И сигарет полно. Раньше, когда люди кое-что умели, они при отсутствии еды…

— Лучше, чем ничего, — перебила она. — Давай свои сухарики.

С трудом разорвав хрустящий пакетик, она высыпала на ладонь горку темных ноздреватых кубиков и стала по одному отправлять в рот. Остатки сунула в карман куртки.

— Есть теория, — без всякой связи начал Мальчик, пристально разглядывая девушку, — что алкоголики и наркоманы не взрослеют. Вроде как застывают в возрасте лет пятнадцати-шестнадцати. Мне скоро девятнадцать. Как ты считаешь, я сильно изменился по сравнению с прошлым годом?

Леся поперхнулась, на ее глазах снова выступили слезы.

— Ты в самом деле об этом думаешь? — изумленно спросила она. — В прошлом году еще можно было есть курицу из супермаркета. И хлеб. И бананы. Батареи были теплые, а во дворах не валялись трупы… И всю эту страшную и трусливую чертовщину никто даже представить себе не мог. Больше не могу на это смотреть, понимаешь?!.

— Я не о том. Существует какая-то связь, которую я никак не могу уловить. И постоянно о ней думаю. Ты помнишь историю с телефонными звонками?

— Не помню. Эти звонки… Психоз какой-то… Ты что, в самом деле веришь, что можно говорить с человеком, который давным-давно умер? По телефону, которого у него нет и быть не может?

Она умолкла и прижала руки к груди.

— Я боюсь. Мне кажется, что ты…

— Спятил, ну ясно. Как же иначе. Тебе попадались на глаза листовки, которые расклеивает на дверях подъездов кучка каких-то кретинов? «В грозный час, когда враг наносит удар за ударом, истребляя цвет нации, мы призываем сограждан и патриотов постоять за честь, достоинство и независимость державы! Все, кто еще сохранил здравый смысл и мужество, объединяйтесь перед лицом угрозы вторжения с севера!» Вот кто рехнулся! Это враги с севера, что ли, сидят на блокпостах вдоль окружной и гоняют пьяные по пустой бетонке на своих бронетранспортерах, поливая огнем все, что шевелится? Ты заметила — в городе не осталось ни одного полицейского и военного, а в мобах раздали своим кучу новехонького, еще в смазке, оружия с армейских складов?.. Я не знаю, в чем тут причина и что на самом деле случилось с едой. Думаю, мы сами во всем виноваты. Как всегда. Но ведь ни одна сволочь пальцем не пошевелила, чтобы нам помочь. И я только теперь догадываюсь: нас просто взяли и поставили на «черную доску». И те же люди создали мобы, чтобы держать нас на привязи.

— На «черную доску»?

— В начале тридцатых прошлого века все знали, что это такое. Если село не выполняло план сдачи зерна, его блокировали заградотряды НКВД. Просто брали в кольцо и никого не выпускали, ни единой души, пока все не передохнут с голодухи. Иначе их пришлось бы кормить. Политический карантин. Сходство, а?

— Причем тут эта замшелая старина?

— При том, — упрямо произнес Мальчик. — У тебя есть другие объяснения? Я думаю, то же самое происходит со всеми крупными городами. Если еще существует какая-то власть, то теперь у нее одна цель — не допустить просачивания городских жителей в сельскую местность, где остались хоть какие-то запасы нормального продовольствия. Если те, кто выжил в городах, прорвутся, голодать начнут и те и другие. Начнется охота за едой, опять будет кровь. Выбор сделали за нас — как обычно. Понимаешь?

— То есть в любом случае мы обречены?

— Не хочу я об этом думать, — он сморщился и чихнул. — Все равно, что рассуждать о политике Евросоюза. Неизвестно даже, существует он или нет, да мне сейчас и наплевать. Вот что я знаю точно: у нас на даче, в подвале, лежит куча прошлогодней картошки. Стопроцентно съедобной, хоть и мелкой. Прошлой осенью она никому не была нужна. А дача находится почти в городской черте, но по ту сторону окружной. Я уже неделю ломаю голову, как туда попасть. Дважды ходил на разведку, но не рискнул. С этой картошкой мы сможем протянуть до конца марта, а тогда уже станет теплее.