Мифы об идеальном человеке. Каверзные моральные дилеммы для самопознания - Майкл Шур

…Я уже запутался. Ты о чем вообще? Какие люди? Кого заставляют нарушать закон? Какой закон?! О чем ты вообще говоришь?

Я обещаю каждому из вас, что буду вести себя с позиции чувств и разума, что мы будем бурно обсуждать политику и политические разногласия, осознавая, что подходим к решению проблем нашей страны с мыслью о том, как сделать лучше страну и людей, которым мы служим[362].

Бред. Высосано из пальца. Такое ощущение, что ты набрал текст «Я обещаю», а дальше просто нажимал кнопку автоподбора. Наконец в заключение бессмысленная вишенка на этом бредовом торте:

Я не могу извиняться за свою страсть или любовь к своему Богу, своей семье и своей стране[363].

Итак, подведем итог: я здесь, чтобы извиниться. Но я не буду извиняться. Я не делал того, что, как вам кажется, я сделал: вы всё неправильно истолковали. Когда-то я был беден. И я не буду извиняться за то, что люблю Бога и Америку. Финиш.

Это плохой способ извиниться. Йохо даже не обращается к человеку, у которого просит прощения, отрицает произошедшее, по какой-то непонятной причине говорит о продуктовых карточках, а затем самодовольно отказывается извиняться за свои потрясающие качества, о которых его никто не спрашивает. Не очень похоже на извинения. Это — и я клянусь, что это настоящий философский термин, — брехня.

Гарри Франкфурт (род. 1929) — почетный профессор философии Принстонского университета. Он преподавал в Йельском университете, был приглашенным научным сотрудником в Колледже всех душ усопших в Оксфорде, получил гранты от мемориального фонда Гуггенхайма и Фонда Меллона, а также написал книгу о брехне. Собственно, в 1986 г. он опубликовал статью «О брехне», которую в 2005 г. издали в виде (прелестной маленькой) книжки. Она стала своего рода феноменом, провисев в списке бестселлеров по версии New York Times 27 недель. По-видимому, причина в том, о чем сказано во вступительном предложении: одна из самых характерных черт нашей культуры — изобилие брехни[364].

Франкфурт пытается понять разницу между брехней и ложью. По его мнению, говорить неправду — четко направленное действие. А брехать — добавлять ложь в набор или систему избежаний, чтобы избежать последствий того, что на этом месте окажется правда[365]. Иначе говоря, лжец знает правду и намеренно избегает ее. Брехуна же истина не ограничивает[366]. Его не волнует правда. Он хочет выглядеть определенным образом или как-то повлиять на слушателя.

Франкфурт представляет себе самодовольного восторженного американца, который произносит речь в честь Дня независимости и помпезно чествует основателей, флаг, материнство и яблочный пирог. Неважно, что он на самом деле думает об Америке. Он может искренне любить страну или ненавидеть, или она ему безразлична. Не в этом дело. А в том, что говорящий хочет произвести определенное впечатление. Он не пытается искажать американскую историю. Его волнует, что о нем подумают другие[367].

У брехуна только одна цель — заставить слушателя думать о нем как о человеке определенного типа: патриоте, высокоморальном, чуткой и заботливой душе — в общем, отстоять его личные интересы[368], [369]. Суть брехни, по мнению Франкфурта, не в том, что это ложь, а в том, что это фальшивка[370].

Йохо поймали на неприемлемом поступке. Он оскорбил и обозвал женщину, с которой работал и которая совершила то, что он счел преступлением: не разделила его политические взгляды. Когда его поймали, самым правильным было бы извиниться. Но вместо этого он сказал какую-то чушь, чтобы другие — его политические союзники, а не женщина, которую он оскорбил, — увидели его в определенном свете. (Это свойственно не только политикам. Современные республиканцы возвели подобные речи в ранг искусства, но история политического красноречия показывает, что брехня есть в речах обеих партий.) Еще один классический прием лицемерного извинения, один из вариантов которого применил Йохо, — сказать: «Прошу прощения, если вы обиделись». Это, конечно, не столько извинение, сколько обвинение. Вы как будто одновременно говорите: «Я не сделал ничего плохого» и «Ты такой тупой, что подумал, будто я сделал что-то не то, и расстроился, поэтому мне жаль, что ты такой тупой». Извинения не отменяют нашего плохого поступка, но, когда мы искренне просим прощения, это может помочь человеку справиться с причиненными ему страданиями. Но они никак не помогут, если мы будем защищаться, отгораживаться или лицемерить; то есть если то, что мы говорим, — на самом деле не искренняя просьба о прощении.

Мы сопротивляемся и не любим просить прощения друг у друга, и это распространяется на более широкий уровень — целых институтов и государства. Периодически от американского правительства требуют принести извинения за ужасные масштабные события, произошедшие в стране: интернирование американцев японского происхождения во время Второй мировой войны, рабство или геноцид коренных американцев. Контраргумент сводится к следующему: «Это было давно. Что сделано, то сделано. Проехали». Я нахожу это… недостаточным. Если грех был совершен на уровне страны, то и извинения должны быть тех же масштабов, неважно, как давно это случилось. Попросить прощения можно в форме заявления, а лучше заявления и фактического возмещения убытков потомкам пострадавших. Но первый шаг — признание проступка.

В 1992 г. папа Иоанн Павел II принес извинения от имени своего предшественника за ошибку католической церкви[371]. Интересно, что извинялся он перед Галилео Галилеем, а ошибка была совершена в 1633 г. Галилей первым подтвердил теорию Вселенной Коперника, согласно которой Земля вращается вокруг Солнца, а не наоборот, за что его называли еретиком и угрожали тюремным заключением, смертью и всем, что могла предложить церковь. В конце концов исключительно благодаря широкой известности его посадили под домашний арест при условии, что он отречется от своей идеи[372]. Почти 360 лет спустя папа Иоанн Павел II сказал, по сути, следующее: «Наша вина». Конечно, он слегка подстраховался, заявив, что католическая церковь просто работает с имеющийся у них на тот момент информацией, но ведь извинился. Он устранил двусмысленность этой исторической ошибки. Когда так поступают институты, они тем самым заявляют, что ошибаются и должны тем, кого обидели.