Сын погибели - Владимир Свержин

Столь неожиданный образ потряс аббата и заставил его задуматься. Тщетные усилия!.. Гринрой отлично понимал — всякая попытка настоятеля Клерво осмыслить весь тот бред, который скороговоркой вываливался на его голову, — и голова самого «легата» очень скоро может расстаться с телом.

— Ты пришел в мои объятия, — с надрывом продолжал посланец Его Святейшества. — И Франция спасена! Я верую в это! Верую! Верую! Аллилуйя! А-ли-лу-йа! — Последние слова неожиданно радостно подхватили все свидетели необычайной встречи. — Предлагаю объявить интердикт, — стремительно перешел к делу ободренный всеобщей поддержкой Гринрой. — Пока не одумаются, не приползут, как император Генрих в Каноссу.

Бернар хотел что-то вставить, но гул радостных голосов заглушил его неуверенную попытку.

— Только тебе и тем, кого пошлешь ты, я разрешаю вести службу. Остальные же у-у-у! — Гринрой потряс кулаком. — В Каноссу!.. Ладно, я вижу, ты согласен. Где тут свеча и книга — приступим, помолясь. Ибо есть время разбрасывать камни, есть время собирать их. Но если уж собрали мы достаточное количество, то что нам мешает отстроить храм? За дело, дети мои! С нами Бог и небесная рать!

Совместный молебен был отслужен в Клервосской обители. Сославшись на почтение к хозяину и усталость, Гринрой на первый случай отказался читать проповедь. Но день сменил день, и теперь папскому легату уже нечем было крыть — желающие послушать его вдохновенную речь собирались в Клевро со всей округи.

— Пора уносить отсюда ноги, — разглядывая сквозь оконце чуть освещенные лесные кроны, бормотал под нос Гринрой.

— Брат мой, — в дверь тихо постучали.

— Час от часу не легче, — скривился легат. — Принесла нелегкая Бернара. Не спится же ему! — Он спрыгнул на пол и тут же рухнул на колени перед висевшим на стене распятием.

Не дождавшись ответа, настоятель приоткрыл незапертую дверь.

— Отрадно видеть мне человека праведной жизни, — узрев истово молящегося Гринроя, сообщил Бернар.

Но посланник даже ухом не повел.

— Преподобный брат мой, — еще раз окликнул аббат.

— А? Кто? Что? Кто здесь? А, Бернар, мой брат! Становись, помолимся вместе! — Гринрой приглашающим жестом указал Бернару на пол. — Преклони же колени. — Он поймал удивленный взгляд аббата, обращенный к перевернутому топчану. — Вижу, такая малость удивляет тебя, — не давая прозвучать вопросу, начал рыцарь Надкушенного Яблока, — пусть же не смутит она твое разумение. К моему глубочайшему убеждению, даже самая простая лежанка — непозволительная роскошь для столь закоренелого грешника, как я. Только пол, только вот эти голые камни, — Гринрой похлопал по гранитным плитам, — ничего другого. Лишь зимой, в самые лютые морозы, я с разрешения доброго нашего Папы Гонория бросаю поверх этого старую мешковину.

— Вот поистине образчик святой жизни! — восхитился Бернар.

— Что моя святость по сравнению с твоей? Так, звук… Но, — Гринрой ткнул указательным пальцем в потолок, — но покуда я уединенно размышлял в тишине кельи, Господь надоумил меня — доумил, пока не надоумил. Я не могу дольше задерживаться во Франции! Я должен спешить в Империю, в Аахен. Туда, откуда Карл Великий нес мир племенам и народам на острие своего меча. Лишь настанет рассвет, я покину тебя, брат мой. Со скорбью в сердце и слезами на глазах я сделаю то, что должен — во славу Божью!

— Как? Не дождавшись утренней мессы?

— О! — застонал Гринрой. — Ты разрываешь мне сердце! Если нужно тебе разорванное сердце — вынь его из моей груди! Но вложи туда хоть уголек, чтоб я смог исполнить предначертанное, ибо не я держу путь от человека к человеку, но путь держит меня. Все мы одинокие путники! Так восславим же Господа, ибо он есть хлеб наш и посох наш в том пути! Милосердие его — плащ для страждущего, а слова Евангелия — надежнейшая звезда путеводная! Я должен пойти, и я пойду!

— Но куда, брат мой?

— Я же сказал — в Империю. Ты, верно, хотел спросить — зачем? Отвечу тебе. Чтобы призвать императора на помощь тебе.

— Но ведь император мертв.

— Конечно. Император мертв — да здравствует новый император!

— Я бы почел верным узреть на троне владыки человецей христианского мира герцога Лотаря Саксонского. Это преданнейший и славнейший князь, достойный венца.

— Бернар, Бернар, — Гринрой покачал головой, — воистину сказано: «Имеющий глаза да узрит». Ведомо мне, что Лотарь сносился с тобой и присягал на верность. Но что с того? Он дряхл, в его дому распря. Если он не помрет от кинжала или яда, то уж точно окочурится, узнав о чести, которую ты ему уготовил. Побереги его старую умную голову, пусть на ней не будет короны, но зато он сможет моргать без посторонней помощи. К тому же Лотарь уже верен тебе, таким будет и далее. Мне представляется, что Папа сделает выбор в пользу Конрада Швабского.

— По слухам, он — дерзновенный еретик.

— Слухи врут. Он настолько чист и светел, что даже ромейская принцесса, едва узрев его, поспешила распрощаться с константинопольским патриархом и обратилась в истинную веру. — Гринрой сделал паузу, точно задумываясь. — Все. Решено. Не утром, сейчас я еду к Конраду! Если мечи его наведут порядок в милой Франции — он будет императором! Аминь.

Людовик Толстый исподлобья глядел на ждущее приказа войско. Многоцветье гербовых щитов и вымпелов, реявших над шлемами рыцарей, очень радовало глаз, однако порождало мрачные раздумья. Как ни велико казалось число храбрецов, поспешивших во всеоружии на зов короля, остановить угрозу, идущую и с востока, и с запада, сил было недостаточно.

— Сугерий, — король подозвал аббата Сен-Дени, восседающего рядом на длинноухом мохнатом испанском муле, — как я и говорил, главный враг находится в Клерво. Мы должны сровнять с землей это чертово аббатство и вздернуть возмутителя спокойствия на первом же суку. Время переговоров и хитрых шагов прошло. Я оставлю тебя в Париже — ты возглавишь его оборону. Уверен, как полторы сотни лет назад, так и сегодня норманны придут штурмовать столицу. Доблесть защитников, твоя мудрость и Божье попечение — словно милость святой Женевьевы в те далекие времена — спасут его. Я верю в это. Ты должен будешь продержаться, пока я не вернусь, разгромив шампанцев, и ударю в тыл изменникам-нормандцам.

— Возлюбленный сын мой, — перебирая четки, вздохнул аббат Сугерий, — стены Парижа нынче, увы, немногим лучше, чем в те горестные для всякого француза годы, но доблесть горожан не сравнима с той, что была прежде. Эти лавочники поспешат сдаться, если враг, став у ворот, пообещает ограничиться выкупом и не грабить их погреба.

— У нас нет иного пути, Сугерий. Ты должен призвать Господа на помощь и с именем Божьим на устах удержать столицу. Сам видишь, я не могу оставить тебе войско. Здесь вполне хватит, чтоб сокрушить шампанцев, но если я разожму железный кулак, мятежники легко переломают мне пальцы.

— И все же, Людовик, восторжествуешь ли ты над врагом, если он ударит тебя в самое сердце?

Король нахмурился и упрямо поглядел на святого отца. Тот говорил правду, но признавать верность его слов королю не хотелось.

— Быть может, капитан ди Гуеско рассудит наш спор? — нашелся он. — Быть может, часть боговдохновенной мудрости Святейшего Папы, как луч, испускаемый солнцем, осветила его искусный в военном деле разум?

— Не мое дело советовать королю, — гарцевавший неподалеку офицер папской гвардии поднял брови, — но если бы меня спросили: «Дон Анджело, как бы ты действовал в такой ситуации?» Я бы ответил, что только дурак в подобном деле идет туда, где его ждут во всеоружии.

— Что же это означает? — Король дернул щекой.

— Мятежники уверены, что вы ударите в Клерво. Скорее всего ни святоши Бернара, ни моего легата, ни графа Шампанского в обители нет. Лично я на их месте устроил бы там ловушку, и когда вы направитесь к аббатству, отрезал бы вам дорогу назад.

Король промолчал. Он и сам опасался такого поворота событий, но надеялся, что стремительность нападения не позволит шампанцам действовать продуманно.

— Вы позволите мне умолкнуть? — видя, как меняется выражение лица монарха, спросил Майорано.

— Нет, говори! Я желаю, чтоб ты сказал все, что сочтешь нужным.

— Как прикажете, монсеньор. Так вот, я бы ударил по Нормандии.

— Почему же?

— Потому что они только и ждут, когда вы отвернетесь, чтобы атаковать вас с тыла. Раз они готовы воткнуть нож в спину, значит, вряд ли готовы к каким-либо иным маневрам. Я слышал, будто французы ожидают помощи из Аквитании?

— Если, невзирая на интердикт, Господь на нашей стороне, то мы дождемся ее, — мягко ответил аббат Сугерий.

— Кто знает, — сжал губы король.

— Полагаю, никто не знает. Уж, во всяком случае, надеюсь, что нормандцы осведомлены об этом не больше вашего.