Нейронная одержимость - Александр Стаматин

Но после пронизывающего холода мне жарко в прохладе этого… Нижнедонска.

Разумеется, с точки зрения оперативного искусства это было чистым фарсом. Я должен был одеться, как все, и потихоньку оценивать происходящее. К счастью, местная пародия на Коломбо любезно не поставила мне никаких сроков… ах, да, про фарс. Только за сегодняшний день три раза меня останавливали местные блюстители порядка и ещё один — самый настоящий местный специалист. Я позволил его грубому подобию нейрошунта (жалкая подделка под оригинал) просканировать мои системы — только для того, чтоб оценить его защиту. Аккуратно, чисто, но — бедно. Привычные мне протоколы всё ещё существуют, но местные используют лишь ограниченный набор комбинаций. Прозвали их «невмами» и рады. Даже удивительно, что угроза моей сердечной мышце была настолько хорошо запрограммирована, что

А уж как я рад, что неуязвим для окрестных мне? Нет, слова такого передать не могут. Даже небольшое расслабление нейронных связей при помощи местного пойла не делало меня куском говядины — сооружённые на скорую руку кольца «льда» отпугивали криминалитет, словно вокруг меня вились демоны. Демоны… ха! Иронично, что вытащили спасать мир именно меня — одного из немногих, кто видел в программах не ужас, летящий на крыльях кода, а чудо цифрового мира. Личности, самообучающиеся на воспоминаниях, книгах, музыке и любом другом материале. Никаких программистов, учителей и преподавателей. Никаких нянек и врачей. Идеальный, чудесный ребёнок. Чудо, которое мы своими руками попробовали задушить.

Но, раз A-DA жива, то видимо — не додушили. Что ж. Рано или поздно придётся решать эту проблему, если я не хочу лишиться сердца. Разумеется, искать Аду — в высшей степени контрпродуктивно. Взбесившийся кусок кода в одиночку не сможет сделать ничего, особенно если элемент памяти находится вне сети. Ему нужно найти носителя, готового инфицировать целую подсистему вроде местной Пургатории. Ада для этого слишком слаба. Но кого? Я осматриваю толпу и прикидываю — кто же из них может быть моей целью.

— Есть лицензия на торговлю информацией?

— Конечно, милостливые государи, как же без неё, — заискивающе частит торговец и достаёт откуда-то замызганный, снабжённый десятком печатей пергамент. Фу, какое убожество!

— А если печать поддельная?

— Ну посмотрите на меня, — я отворачиваюсь от зрелища изъеденных ожогами рук — какие подделки?

Мелкие дельцы? Нет, не сунутся в те норы, где обитают подобные Аде. Право, прости Господи, охранители? Нет, слишком туповаты и ограничены. Их воспоминания и эмоции быстро будут высосаны, и смерть мозга будет замечена быстро… хотя кто знает, кто знает.

— Знаю я вас, жульё…

— Ох кошмарят честной народ…

— Каллиники, — звук смачного плевка перекрывает тихий шепоток, но быстро перекрывается гомоном толпы. Не сбавляя шага, я закрываю глаза. Все камеры района работали на меня и наводили на субъектов, представляющих интерес хотя бы внешне.

— Четыре солида, представляешь! Да я на стене больше заработаю!

Воины? Нет, не то.

— Беса мне Переплёт привёз, чин чинарём — отключён от Эгрегора, запаян в пластик.

Одиночные ловцы информации? Нет, если они не идиоты — упаковали себя с головы до ног «льдом» и защитными механизмами вроде этих курильниц. Как они только догадались, что ладан сбивает алгоритмы нейроличностей?.. Впрочем, у встреченного мной у руин боевика и вовсе был набор чудесных графем, защищавших его от местных грубых инструментов лучше мифриловых доспехов. Даже я не рискнул пощупать его нейроны. Опасно-с. О чём это я? Ах, да. В общем, умный курьер не подпустит к себе опасность. А если идиоты — их разум будет быстро поглощён.

— Дорррррррогу, — фырчит белёсое создание.

Местные гомункулы, внебрачные дети Роя Батти и Рейчел? Нет, они для такого туповаты. Вот только если… культ? Я останавливаюсь прямо посреди лубочного, деревянного тротуара, и меня едва не сбивает с ног носильщик на тачке, которому место на строительстве пирамид.

— Смотри куда едешь!

— Сам смотри! — орёт рабочий и укатывается. Нет, этот точно носителем не будет.

Никакого уважения!

На верхних уровнях я чихал от всепроникающего запаха свечей и ароматических палочек. Сейчас я бы съел фунт свечей, лишь бы не чувствовать аромат помоек. Никаких автоматических урн, разлагающих мусор на месте. Никаких комбинатов бытовых приборов, создающих из отходов новый быт. Просто стальные кубы, заполненные мусором. С моего последнего времени прошло не так много времени — так какого чёрта же тут так всё неряшливо?

Мне не нравится этот мир. Нет, нет, ад не лучше. Но кому будет интересно засыпать в развитом обществе, а просыпаться в неофеодализме? Любителям палпа и сиськастых принцесс? Вряд ли им понравятся местные размалёванные шлюхи. Властителям дум? Пятнадцать минут назад передо мной протащили какого-то типичного кодера за «освоение сиречь приручение бесов проклятых». Кому-то неправильно подсоединил монитор или переустановил операционку дочери не того церковника?

Мрак.

И этот мрак создал я своими руками? Виновен ли уронивший спичку в мародёрах на пожарище? Не знаю. Мне незнаком этот город, но временами взгляд выхватывает дом, похожий на варшавский, и меня начинает трясти от осознания, сколько таких домов в одну чёрную ночь выпускали газ, топили детей в гигиенических капсулах и потрошили хозяев на кухне. И это не фигура речи. От каждого лица, несущего знакомые черты, от каждого дома-развалюхи и монструозных аркологий для меня несёт смертью.

После очередной дамочки, напоминавшей мне давно забытую… подругу? Дочь? Курва мать, чёртов ад просто высосал мне всю память! Так вот, я забыл имя той, сгинувшей при крушении мира, лицо, фигуру, имя, где и когда её встретид. Но не забыл глаза. И этот взгляд лёгкого испуга, которым неизвестная косилась на меня, курвиного сына, пробуждает во мне сразу сонм неприятных воспоминаний. Женский вой. Сухой хруст, аромат железа, скрип сервоприводов. Где это было? Когда? Слюна заполняет мне рот, взгляд плывёт и я останавливаюсь. Плюнув на брезгливость, опираюсь на потёртую штукатурку.

Видение не уходит, сменяется сразу вереницой других — торжеством, испугом, холодной злостью. Отголоски прошлого настигают меня и продолжают насиловать мою нейру. В этом времени ещё есть что-то, чем заглушают галлюцинации? Обскура? Красный глаз? Кармотрин? Серебрянка? Покажите мне, где смешивают это дерьмо и проведите за ручку — и проведу там остаток дня, пока меня не выгонят и ноги не приведут к очередному всплеску насилия. Я плююсь, богохульствую и ругаюсь до тех пор, пока меня не начинают дёргать за плечо.

— Эй! Ты как, живой?

— Живой, чтоб меня матка боска… хртьфу! — я, наконец, беру задницу в руки и поднимаю заплаканные глаза. — Живой. Плохие сны.

Стражники. Четверо. С глупым холодным оружием, железными