Соколиная семья - Яков Михайлик
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
- Ну что же, стреляйте.
Я спустил курок. На снегу затрепыхалась куропатка. Выстрелил еще. И снова удачно.
- Теперь ты стреляй, комсомол.
Литвинюк прицелился. Раздался выстрел. Еще одна куропатка! Остальные разлетелись. Подобрав трофеи, мы пошли дальше.
- Мне под Сталинградом Поселянов рассказывал, как в детстве он индюков руками ловил, - вспомнил Литвинюк одну из шуток лейтенанта.
- И что же?
- А то, что добыча у него побогаче нашей была. Заберется, как он говорил, в чужой сарай, где индюки на жердях сидят, возьмет грабли и толкает снизу крайнего. Индюк с жерди - на грабли, а Поселянов с граблей его да в мешок. Второй индюк занимает место первого. Поселянов и второго в мешок... Да, вздохнул Иван, - умел адъютант байки рассказывать...
- Почему умел? Он и сейчас умеет.
- Но ведь Поселянов погиб...
- Нет, Ваня, не погиб. Говорят, недавно его видели. Правда, шел он под конвоем. Но я думаю, что это какое-то недоразумение. К немцам он мог попасть только в бессознательном состоянии. А теперь вот освободили его вместе с другими. Разберутся, я уверен.
- В таких случаях Саша Денисов говорит: Доказывай, что ты не верблюд. Пока разберутся, война кончится. Но я думаю, что честь человеку нужна не только во время войны...
- Правильно думаешь, комсомол. Разговаривая, мы углублялись в заросли кустарника.
Неожиданно, почти из-под самых ног, вылетела большая птица. Оторопев от неожиданности, мы остановились.
- Фазан! - крикнул Литвинюк.
Да, это был фазан. Искали мы его минут двадцать, но так и не нашли. Решили пойти через косогор в другой перелесок. Вскоре на возвышенности заметили зайца, пересекавшего дорогу. Иван вскинул винтовку и сказал:
- Первым стреляю я, вторым вы.
Прогремел выстрел. Литвинюк побежал к своей добыче и спустя минуту поднял за уши длинного зайца.
- А вы говорили, что я не умею стрелять! - торжествовал Иван, хотя я вовсе не говорил этого.
К концу охоты и мне повезло. Домой мы возвращались с богатой добычей. Но трофеи не радовали: думалось о нелегкой судьбе лейтенанта Поселянова...
Адъютант эскадрильи Михаил Трофимович Савченко объявил, что все, кто свободен от полетов, могут идти в баню.
- Но не очень торопитесь, - добавил он. - Пока воды привезут, нагреют ее, пройдет часа два. Так что успеем пешочком дойти. А по пути кто молочка попьет у какой-нибудь хозяюшки, кто у шинкарки к пузырьку приложится.
Ребята засмеялись.
- А далеко эта баня? - спросил Саша Денисов, только что возвратившийся с боевого задания вместе с другими летчиками.
- Туда километра три, оттуда - четыре, - не моргнув глазом, ответил Савченко. - Чего, чего зубы скалишь?
- Да ведь у тебя получается, как у того, кто осла мерил. От головы до хвоста два метра, а от хвоста до головы - три, - хохотнул Саша.
- Чудак человек. Я рассчитываю с остановкой. После баньки надо как следует отдохнуть. Вот Гагин был когда-то пожарником, он толк знает в отдыхе. Если сядет - его домкратом надо поднимать.
В другое время младший лейтенант нашелся бы что ответить, но после разбора последнего вылета он был мрачен, неразговорчив.
Шумной толпой мы двинулись в баню. Кто-то запел:
В далекий край товарищ улетает,
Родные ветры вслед за ним летят...
Компания дружно поддержала:
Любимый город в синей дымке тает,
Знакомый дом, зеленый сад и нежный взгляд...
Мы с шумом ввалились в предбанник. Пахло свежей соломой, которой был выстелен пол. По обе стороны от входной двери рядком лежали шайки. Вкусно пахло парным духом и березовыми вениками. Шутя друг над другом, ребята раздевались и, сладко покряхтывая, ныряли в клубящийся пар.
Плеск воды, свист веников, шум, смех.
- А ну, наддай парку!
- Пар костей не ломит, можно и прибавить.
- Саша, похлещи-ка... Эх, хорошо!
- Кваску бы после такой баньки.
- Зачем же кваску? Савченко обещал горилки!
- Врет он, - вздохнул Денисов.
- Я отродясь не врал, - откликнулся адъютант.
- Эй, кто там на верхотуре? Слезай, а то запаришься до смерти.
- Так, та-ак... Теперь давай я похлещу веничком по твоей спине...
Разомлевшие, довольные баней, мы возвращались домой уже в сумерках.
В одном из домов, где размещались люди батальона аэродромного обслуживания, послышались звуки гармони.
- Танцы! - догадался Коля Крючков и первым ринулся в дом.
Танцевал он хорошо, особенно любил комические танцы. Когда мы вошли, Крючков уже отплясывал что-то замысловатое, потешное. Посидельщики смеялись, прихлопывая ладонями в такт гармоники.
Потом начался веселый гопак. Крючкова поддержал Илья Чумбарев, за ними пошли остальные. А когда гармонист перешел на белорусскую мазурку, круг оказался пустым: никто танцевать не умел.
- Эх вы, медведи! - Николай поправил прическу и пригласил полкового врача, красивую стройную женщину лет двадцати пяти, с быстрыми, горящими синим огнем глазами. Ее светлые толстые косы были уложены короной.
Все любовались стремительной парой умелых танцоров. Старший лейтенант улыбалась мило и естественно. Должно быть, в эти минуты она вспоминала довоенную пору, выпускной бал в институте, веселых и беспечных друзей-медиков.
Николай тоже улыбался, изредка что-то шептал своей красивой напарнице.
Мы уже отдыхали, успев добрым словом вспомнить ушедшего на повышение доктора Цоцорию, поговорить о докторше, заменившей его, незлобиво посплетничать о ней и Крючкове, запропастившихся куда-то после танцев, когда вошел Николай.
- Ну и как? - хихикнул Гагин.
- Эх, ты! - насупился Крючков. - С ней поговорить, пройтись - любо-дорого, а ты...
- Ладно, я пошутил.
- Шутить тоже надо умеючи, - уже миролюбивее сказал Николай и стал раздеваться.
Балюк потушил огонек лампы и, нырнув под одеяло, вполголоса проговорил:
- Долюбим, ребята, после войны.
После войны, - повторил я мысленно, вспомнив Катюшино письмо. Я написал ей еще из Красноярска, когда отец сообщил мне ее адрес. И вот пришел ответ, первое письмо от нее за всю войну. Катя писала, что служит по-прежнему в батальоне аэродромного обслуживания. Где этот батальон, определить трудно, но, судя по намекам Катюши, где-то в районе Ленинграда. Значит, она была в блокаде, и пережить ей пришлось немало.
...Если ты все еще не забыл наш последний разговор в Белом Колодце, мне будет радостно получать от тебя, Яша, письма. А после войны, коли ничего с нами не случится, может. быть, встретимся. Будет о чем рассказать друг другу, о чем вспомнить...
Ну ладно, размечталась я. Береги себя, мой дорогой друг. Крепко жму твою руку. Катя.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});