Апрельская ведьма - Майгулль Аксельссон

Биргитта, заметив ее критический взгляд, взглянула в ответ не менее критически.

— Ты похожа на мокрую курицу. — Разлив кофе, она подпихнула блюдце с сухарями в Маргаретину сторону. — Что ли, вплавь сюда добиралась?

— Дождь идет, — объяснила Маргарета, хватая сухарик. — А я шла пешком от самого вокзала.

Биргитта бросила взгляд за окно, похоже, она только сейчас заметила там серую холодную морось. Потом равнодушно повернулась к окну спиной и вытянула ноги перед собой, разглядывая свои стройные икры, обтянутые черными нейлоновыми чулками. Ребенок, уставший было кричать, заплакал снова, но тоньше и слабее. Биргитта его словно не слышала.

— И чем теперь занимаешься? — Она опустила ноги.

— Учусь. В Гётеборге. Я же писала. Ты что, не получила письма?

Биргитта пожала плечами, зажигая сигарету:

— А в Мутале ты зачем? Если переехала в Гётеборг?

Маргарета протянула сверток через стол и попыталась улыбнуться:

— Чтобы принести тебе рождественский подарок.

Биргитта уставилась на сверток, уронив обгоревшую спичку в пепельницу, но брать его явно не собиралась.

— Бери, — сказала Маргарета. — Это тебе!

Биргитта нерешительно взяла сверток одной рукой, но потом, сдвинув сигарету в угол рта, проворным движением энергично рванула ленточку и скотч.

— Ого. — Она выпустила другим углом рта облачко дыма, держа розовую кофточку перед собой. Кофточка была с глубоким треугольным вырезом, такие успели выйти из моды и смотрелись немного забавно, но Маргарета знала, что Биргитте нравится стиль «вамп» — кофточки с глубоким вырезом и узкие юбки.

Биргитта положила кофточку на колени, вынула изо рта сигарету и недоверчиво пыхнула дымом:

— Ты, что ли, приехала из Гётеборга, чтобы подарить мне кофту?

Маргарета, вдруг смутившись, взялась за чашку.

— Нет. Я на Рождество была в Вадстене. У Тети Эллен.

Биргитта наморщила лоб:

— Что, старуха переехала? Она теперь в Вадстене живет?

Маргарета сделала глоток.

— Она в Вадстенском приюте.

Вид у Биргитты был удивленный.

— Она все болеет?

Маргарета кивнула, уставившись в стол. Клеенка потрескалась, из трещин торчали белые нитки.

— Ее парализовало. Половину тела. Она никогда не выздоровеет.

Биргитта глубоко затянулась и, отведя взгляд, произнесла резким голосом:

— Я не виновата.

Маргарета опустила глаза, не зная, что ответить. Наступило молчание, дождь шелестел по стеклу, а плач ребенка понемногу иссякал, как ручеек. Маргарета глядела в свою чашку, вдруг почувствовав усталость. Безнадежно. Даже Биргитте она не сможет рассказать о том, что с нею случилось осенью, а если и сможет, то Биргитта не поверит ей, во всяком случае, ничего не сможет объяснить, слишком крепко укоренившаяся в собственной жизни. Ребенок перевел дух, а секундой позже плач перешел в отчаянный вопль.

— Чертов гаденыш!

Биргитта оттолкнула чашку, поднялась и, пройдя в одних чулках через кухню в переднюю, скрылась из виду. Было слышно, как она хлопнула дверью.

— Тихо! — крикнула она пронзительным голосом. — Не замолчишь — убью!

Маргарета вскочила так поспешно, что упал стул у нее за спиной, только теперь до нее дошло, что ребенок находится тут, в Биргиттиной квартире. Она в три шага одолела кухню и, чуть не поскользнувшись на линолеуме прихожей, ухватилась за дверной косяк.

Биргитта стояла в маленькой темной комнатке, должно быть, спальне: шторы были опущены, а у стены стояла незастланная постель, на полу на матрасе валялись драные одеяла. Посреди комнаты стояла детская кроватка. Пахло отвратительно, испражнениями и чем-то приторным.

Биргитта застыла у кроватки по стойке «смирно». Спина прямая, как копье, руки прижаты к телу, взгляд устремлен в потолок.

— Цыц! — кричала она. — Цыц, засранец, не то убью!

Из кроватки донесся пронзительный крик и показалась маленькая ручонка. Маргарета нерешительно шагнула в комнату:

— Биргитта? У тебя ребенок?

Биргитта круто повернулась и тупо уставилась на нее:

— А ты думала — нет?

Ей удалось обставить это как подобие игры — младшая сестренка просит старшую дать ей поиграть в свою хорошенькую куклу. Мальчику было всего три месяца, и он почти ничего не весил, и все-таки Маргарета словно уловила блеснувший в его глазах совершенно осознанный страх, когда она подняла его и снова положила в кроватку. Его попка оказалась темно-малиновой, почти лиловой, — она попыталась подтереть его краешком ползунков, все равно безнадежно испачканных — жидкий кал давно просочился сквозь памперс и растекся по ногам.

Она сбегала на кухню и намочила ползунки, чтобы как следует подтереть малыша, потом вернулась в комнату, нашла пачку целлюлозной ваты, отщипнула несколько кусков, как когда-то делала, играя в куклы, и запихнула их под памперс. Пластик на нем задубел, а швы стали коричневыми от засохших какашек. Она завернула малыша в одеяло, и он лежал у нее на руке, как маленький капустный голубец, продолжая кричать, но потише и с закрытыми глазами. Выпуклый лобик взмок от пота.

Маргарета остановилась на пороге кухни, склонив голову набок, — Биргитта, сидя за столом, раскуривала очередную сигарету.

— Он, наверное, голодный?

Биргитта выпятила верхнюю губу и стряхнула пепел:

— Ничего он не голодный. Просто вредничает, сволочь.

— Слушай, ну пожалуйста, — взмолилась Маргарета.— Я никогда не кормила малышей из бутылочки. Можно?

Биргитта кивнула, но отвела глаза.

Ей пришлось самой искать пакет со смесью и набирать воду в кастрюльку и, найдя ершик, мыть засаленную бутылочку. Это не очень получалось, невозможно было отмыть ее как следует в холодной воде и только одной рукой. Она не смела положить малыша, он все кричал, а Биргитта, продолжая сидеть, заткнула руками уши, — кто знает, что она бы с ним сделала, положи Маргарета мальчика на пол хоть на минутку. Но готовить смесь, держа в одной руке ребенка, было неудобно — она слипалась комками.

Наконец Маргарета села у кухонного стола и сунула соску малышу в ротик, он секунду смотрел на нее бессмысленными глазами, потом закрыл их и стал сосать. В квартире вдруг стало тихо-тихо: Биргитта все так же сидела сгорбившись над кухонным столом, зажимая руками уши.

— Как его зовут? — тихонько спросила Маргарета.

Биргитта опустила наконец руки и пожала плечами. Ее пальцы шарили по клеенке в поисках сигаретной пачки, но, найдя ее, тут же отпустили.

— Слушай, — сказала она, — ты не посидишь часик с ребенком? Мне надо в магазин сходить. И в социальный отдел, мне нужны деньги на врача.

Маргарета с сомнением взглянула на часы. Голос Биргитты сделался решительнее, она напирала:

— Понимаешь, у меня коляски нету... Так что, если с ребенком некому посидеть, я не могу даже из дому выйти. А еще, как назло, в доме ни крошки. И мне правда к врачу надо, так болит!

Маргарета кивнула. Жалко Биргитту. Жалко мальчика. Нужно помочь.

— Только вернись до пяти. А то у меня поезд.

Биргитта была уже на ногах, она торопливо провела рукой по волосам:

— Да не бойся ты, я обернусь за пару часиков. Ты чертовски любезна, Маргарета. Как всегда!

Маргарета снова опустила глаза. Любезна?.. Да. Пожалуй.

Биргитта стаскивает с себя черную кофточку и зашвыривает ее в угол, натягивает на себя розовую и скрывается в передней — а когда снова появляется на кухне, глаза ее сильно подведены черным карандашом, а губы — ярко-розового цвета.

— Только пару часиков, — улыбается она. — Лапочка, уж выручи, а!

В восемь вечера Маргарета начала плакать. В десять перестала и принялась перечислять все известные ей ругательства, по одному на каждый шаг по кухне. В два часа ночи она уснула с мальчиком в обнимку. А в полседьмого кто-то крепко тряханул ее за плечо, так что она разом проснулась.

— Вали-ка отсюда, — сказала Биргитта. — Это моя постель. А я ухайдакалась, как собака.

— Ну, чего злишься. — Биргитта наполняет свой стакан. — Это всего-то пиво.

Маргарета смотрит в сторону: она снова раскаивается, она раскаивается всегда. Когда в следующий раз ей захочется оказать любезность одной из сестер, она отведет себя в сторонку и врежет там себе как следует. Просто в качестве напоминания.

— Я не злюсь, — отвечает она, но не может скрыть раздражения в голосе. — Я просто думала, ты бросила пить. Ты же обещала, когда я звонила в прошлом году.

Биргитта поднимает стакан и разглядывает на свет янтарную жидкость.

— Я и не пью, — отвечает она. — Просто пива взяла. И не нужно истерики.

Истерики? Маргарета, хмыкнув, открывает меню:

— Что ты будешь? Пиццу? Или еще что-нибудь?

Биргитта не отвечает, прикрыв глаза, она с наслаждением потягивает пиво длинными глотками.

— Лично я беру семгу. — Маргарета откладывает меню в сторону. — Семгу-гриль.