Дневной дозор - Сергей Лукьяненко

Ночь я провел с Алитой. За разговорами и кофе – ведьмочка умудрилась добыть забытый ныне «Casa Grande». Расположившись в креслах, мы болтали – обо всем и ни о чем. Давно у меня не случалось такого праздника: просто сидеть и болтать. О музыке, в которой я, оказывается, разбирался весьма прилично. И литературе, в которой я разбирался похуже. О кино, в котором не разбирался вовсе. Алита периодически пыталась вывести меня на разговор обо мне и о моих умениях, но делала это настолько бесхитростно, что мне даже лень стало подозревать, будто ее заслала бдительная Анна Тихоновна.

За час до рассвета в дверь постучали.

– Открыто! – крикнул я. Вошли Эдгар и Анна Тихоновна.

– Готов? – спросил Эдгар.

– Аки пионер, – заверил я. – Выдвигаемся кучно? На бронетехнике или пешим порядком?

– Не паясничай. – Анна Тихоновна поджала губы и строго поглядела на Алиту. Та невинно хлопала глазами.

– Ладно, не буду, – пообещал я. – Куда ехать-то? Я и не знаю.

В принципе я не сомневался, что направление и место подскажет моя скрытая в глубинах сознания безотказная планида. Но все же спросил.

– Главное здание МГУ, – сообщил Эдгар. – В башне. Там Шагрон внизу со своей машиной, можешь поехать с ним.

– Хорошо. Поеду с ним.

– Удачи вам, – пожелала Алита, направляясь к выходу. – Я зайду завтра, ладно, Виталий?

– Нет, – мрачно сказал я. – Не зайдешь.

Я знал совершенно точно, что я прав. Но пока еще не понимал, почему именно.

Алита пожала плечами и ушла. Следом выскользнула Анна Тихоновна. Хм... А может, все-таки старая карга подослала девчонку? А та принялась своевольничать и ничего у меня не стала выпытывать. Если так, то Алите можно только посочувствовать: Анна Тихоновна из нее душу вынет, выжмет и высушит. Небо с овчинку покажется и сплошь в алмазах.

Дотянувшись до мобильника, я набрал номер Шагрона, даже не потрудившись удивиться тому, что я его знаю.

– Шагрон? Это гость с юга. Подбросишь? Ага, выхожу.

– Ладно, я тоже поехал, – сказал Эдгар. – Не тяните резину. Инквизиция страшно не любит, когда кто-нибудь опаздывает.

Одевшись, я запер дверь и спустился. Вампиры с вахты теперь глядели на меня гораздо спокойнее – то ли с ними провело задушевную беседу непосредственное начальство, то ли сами докопались до правды. Впрочем, до какой правды? Правда даже мне не желает открываться. Так, иногда вдруг приоткроется кусочек мозаики, приподнимется на миг занавес, и снова наползет, застилая глаза, дымная непроглядная пелена.

«BMW» Шагрона фырчал выхлопом метрах в двадцати, прямо под знаком «Остановка запрещена». Я сел справа от Шагрона.

– Доброе утро.

– Надеюсь, доброе, – буркнул Шагрон. – Едем?

– Ну, если никого больше не ждем, то едем.

Шагрон молча вклинился в плотный поток машин.

Езда по заснеженной Москве в час пик – это отдельная песня. Шагрон то и дело усмирял не в меру ретивых водителей-соседей через сумрак. А то нас бы непрерывно подрезали, прижимали к соседнему ряду, оттирали от внезапно открывающихся лазеек. Я на всякий случай пристегнулся. Шагрон что-то бубнил, сцепив зубы. Ругался, наверное.

После бессонной ночи невыносимо тянуло в блаженную дрему. Тем более что кресло добротной немецкой иномарки весьма к этому располагало. Если бы я решил послушать музыку – точно убаюкался бы и уснул. Но музыку слушать сейчас не хотелось. И я оставался в мире, наполненном рокотом десятков двигателей, тихим гулом включенного климатизатора, резкими руладами автомобильных сигналов и шелестом грязно-серой снежной каши под протекторами.

Предпочти мы метро – успели бы гораздо раньше. А так спустя полчаса все еще ползли по запруженной Остоженке в сторону проспекта Вернадского. Пробка росла и отращивала солидный, как у кометы, хвост, направленный к центру Москвы.

– Елы-палы, – сердито прошипел Шагрон. – Можем ведь и застрять.

– Откроем портал, – пожал я плечами. Шагрон посмотрел на меня странно.

– Виталий! Мы едем на заседание Трибунала под патронажем Инквизиции! Твой портал сдохнет в двух километрах от цели!

– А, – сказал я беспечно. – Верно. Я и забыл. Кстати, об этом я мог бы догадаться и сам. Магические воздействия и вообще применение магии в процессе работы Трибунала запрещены. Я-во-мне услужливо подсказал, что ранее случались нарушения, но лишь в годы свирепых перемен, напрямую связанных с собственно нарушениями.

Впрочем, сейчас ведь тоже время перемен. Конец тысячелетия. Перелом. Вон, летом с каким страхом народ ожидал затмения, как дрожал перед турецким землетрясением... И ничего, пережили.

Правда, пережив, все мы стали немного другими. И Иные, и особенно люди.

– М-мать! – заорал Шагрон, выдергивая меня из раздумий.

Я не успел даже взглянуть в лобовое стекло. Одновременно с оглушительным ударом меня швырнуло вперед, мучительно сжало грудную клетку, ремень безопасности пребольно впился в грудь. С противным тонким свистом на руле выросла пузатая подушка, и Шагрон, скользнув по ней лицом и грудью, грянулся о место, где стекло смыкалось с крышей. Противно тренькнуло где-то снаружи, посыпалось мелкое стеклянное крошево. На снег оно падало бесшумно, но об обшивку соседних автомобилей выбивало беспорядочную барабанную дробь.

И, словно в насмешку, нас шарахнуло сзади. В корму, в багажник.

Пару секунд, похожих, наверное, на старт космического челнока, и меня прекратило жевать и швырять. Настал блаженный миг динамического покоя.

Шагрон сполз по рулю назад в кресло, оставляя кровавый след на пузыре. Кажется, у него еще и рука была сломана. Не пристегнулся, дурак... Сколько теперь будет регенерировать?

Вокруг надрывались автомобильные сигналы.

Со смешанным чувством я отстегнулся и толкнул дверцу. Встал на усыпанную битым стеклом и покрытую утрамбованным снегом дорогу.

Под небольшим углом наш капот был протаранен красной «нивой». А в смятый, словно надкушенный, багажник тыкался мордой холеный японский джип. Некогда холеный. Впрочем, джип не слишком пострадал: фару разбил на кенгурятнике да сам кенгурятник слегка погнул. Видно, успел притормозить.

– Ты че, козел? – налетел на меня некто из джипа, состоящий из затененных очков, бритой башки, бочкообразного торса, затянутого в нечто малиново-черное, и стильных штиблет сорок последнего размера.

Глаза у этого субъекта были белые, как аура младенца... или как аура парнишки Егора из метро.

Не видит, что ли, протаранившей нас «нивы»?

И тут малиновые одежды субъекта вспыхнули тусклым синеватым огнем. Субъект завизжал, как боров под ножом.