Пип-шоу - Изабелла Старлинг
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Помогите! — позвал я, но получилось не так, как надо, это было просто отчаянное карканье.
Я чувствовал, как паника просачивается сквозь мои поры, заставляя комнату вонять отчаянием. Я был совсем один, то, ради чего так старался, но теперь это казалось самым страшным из всего, что было.
Ползая по полу, я подтащил себя к дивану и попытался подтянуться, но мои движения были неуверенными, ноги едва выдерживали мой вес. Я рухнул на диван и тут же пожалел об этом: мягкая белая кожа прилипла к моей коже и напомнила мне о том, насколько я уязвим.
Паника и абсолютная покорность своему страху были худшими из всего, что я когда-либо испытывал.
Да, у меня и раньше были приступы паники, но ничего подобного этому. Ничего такого безумно, бл*дь, интенсивного, когда я абсолютно точно знал, что это будет мой конец, и я, бл*дь, умру вот так, в полном одиночестве, и никто меня не вспомнит.
В моем воображении возникло ее лицо, красивая линия упрямой челюсти, вызывающая желание провести пальцами по скулам, коже, пухлым губам. Но я не мог вспомнить ее имя. Все, что имело значение, — это ее лицо, и я изо всех сил старался запомнить каждую деталь ее красоты, как будто только это могло меня спасти.
Я вспомнил ее губы. Нижняя губа, слегка больше верхней, полная и пухлая. То, как ее идеальные зубы впились в нижнюю губу, заставив ее потерять яркий цвет, как будто она готовилась к тому, что я погружусь в нее. Предвкушение в ее прекрасных глазах. То, как ее темно-каштановые волосы ниспадали по спине; то, как ее загорелая кожа покрывалась мурашками каждый раз, когда я оказывался рядом с ней. Как она ощущалась под моими пальцами, нежная, сладкая и шелковистая. Я хотел попробовать ее на вкус. Но ее не было рядом. Я был совершенно и абсолютно один.
— Помогите! — закричал я снова, и на этот раз мой голос не был таким тихим или надломленным.
Моя душа как магнитом тянула меня обратно в тело, но я всеми силами сопротивлялся этому, предпочитая наблюдать сверху. У меня были галлюцинации, я, бл*дь, видел вещи, которых даже не было, и я ненавидел себя за это. Ненавидел то, что был так чертовски уязвим, что рушился сам по себе, что я даже не мог подняться с дивана и позвать на помощь. Я был в гребаном беспорядке, и смущение затопило мое тело вместе с абсолютным, конкретным стыдом за то, что происходило.
Ты мужчина, Майлз, — вспомнил я горький голос. Веди себя как мужчина! Будь лучше своих родителей! Не поддавайся! БУДЬ ЛУЧШЕ!
Вот только я не мог, потому что это дерьмо подложили мне в кроватку, когда я был еще гребаным ребенком, словно фея посмеялась над человеком, которым я мог бы стать, и наказала меня, вместо этого, вывалив на меня, как на младенца, все дерьмовые вещи, которые только могла придумать. Может быть, у меня и был шанс стать нормальным, но это было очень давно, и, как и все остальные, я знал, что теперь обречен. В конце концов, именно по этой причине все остальные отказались от меня. Мне было суждено умереть в одиночестве.
Я стащил себя с дивана, внезапно не выдержав тепла кожи и света над головой. Вернулся в свое тело и пожалел об этом в ту же секунду, как понял, насколько это на самом деле бесполезно.
Я держался на ногах так твердо, как только мог, и подбадривающе разговаривал сам с собой, пытаясь дотащиться до своей спальни.
Один шаг, два шага, три шага, оставайся в своем теле, сохраняй свой разум сильным, держи демонов на расстоянии, и просто… Продолжай. Бл*дь. Двигаться.
Мне нужно было достать свои лекарства, транквилизаторы, которые я принимал на случай, если дела пойдут так же плохо, как в тот момент. Я отчетливо помнил ярко-оранжевый полупрозрачный флакон с лекарством размером с лошадь, стоявший на моей тумбочке. Мне нужно было только добраться до него. Как только я приму таблетку, то снова почувствую себя в порядке. Я буду в безопасности. Буду в порядке. Пусть даже ненадолго.
Но ставить одну ногу перед другой было гребаным испытанием. Задача была настолько нелепо трудной, что казалось, будто я пытаюсь взобраться на Эверест. Мои руки и ноги тряслись, и я был в ужасе от всего, каждый звук и дрожь усиливались, пока в моей голове не остался звон и пульсация после них.
Наконец, я достиг порога своей спальни. Зашел внутрь, смятые простыни напомнили мне о том, что было в ее комнате, ее тело тесно прижалось к моему. Я понял, как сильно она была мне нужна. Как сильно хотел, чтобы она была рядом со мной. Я отчаянно нуждался в этом, цеплялся за мысль о ней, за мысль о ее ресницах на щеках, каждой, ярко выраженной, темной и густой на фоне ее кожи. Этот образ укоренился в моем сознании, пока я не мог думать ни о чем другом, одержимый мыслью о ней, о девушке, единственной, что удерживало меня от падения в пропасть, перед которой я стоял.
— Пожалуйста, помоги мне, — сказал я.
Но мои ноги отказались двигаться дальше, и я рухнул, как упавшее дерево, ударившись конечностями о пол. Это было то, что я больше всего ненавидел в своем состоянии, — пронизывающее до костей беспокойство и приступы паники, которые могли случиться в любую минуту. Я чувствовал, что это произойдет, но иногда они приходили совершенно неожиданно и заставляли меня чувствовать себя вполне способным человеком, живущим в теле, которое просто ни хрена не работает.
Я сидел на полу, прижавшись спиной к твердой древесине, и заставлял себя продолжать дышать, зная, что если остановлюсь, то начну терять сознание. Это было все, что мог делать, единственное, на чем мог сосредоточиться. Не было ничего другого, кроме вздымающейся и опадающей груди, бухающего сердца и панических глотков воздуха, когда снова пытался удержаться в своем теле.
Я хотел закричать, но не вышло ни звука, что напомнило мне о кошмарных снах, которые видел в детстве. Я боялся, так чертовски боялся, и все, чего хотел,
