Сияние - Стивен Кинг

А как это называется, если ты трезв, как стеклышко?

Вопрос был задуман, как риторический, однако рассудок Джека тем не менее

(безумием, вот как)

ответил на него.

Пристально глядя на подстриженные в форме зверей кусты он понял, что, пока ладонь лежала на глазах, что-то действительно изменилось. Собака пододвинулась поближе. Она больше не прижималась к земле, а словно бы застыла на бегу – задние ноги согнуты, одна передняя лапа опережает другую. Древесная пасть раскрылась еще шире, торчащие прутики производили впечатление острых и не сулили ничего хорошего. Теперь ему представилось, что в зелени виднеются глубоко посаженные глазки, наблюдающие за ним.

– Зачем их подстригать? – истерично подумал Джек. – Они в отличной форме.

Еще один тихий звук. Взглянув на львов, Джек невольно сделал шаг назад. Справа от него один лев, похоже, немножко обогнал прочих. Он пригнул голову. Одна лапа почти касалась низкой изгороди. Боже милостивый, а дальше-то что?

(Дальше лев перепрыгнет через нее и проглотит тебя, как в злой детской сказке)

Это напоминало игру, в которую они играли детьми, «красный свет». Кого-нибудь выбирали «существом» и, пока он, повернувшись спиной, считал до десяти, остальные игроки ползли вперед. Когда «существо» объявляло «Десять!», оно оборачивалось и тот, кого оно заставало в движении, выбывал из игры. Остальные замирали, как статуи, пока «существо» снова не поворачивалось спиной, чтобы считать. Они подкрадывались ближе, ближе и, наконец, где-то между пятью и десятью, ты чувствовал на спине руку…

На дорожке хрустнул гравий.

Джек резко оглянулся, чтобы посмотреть на собаку. Ее широко раскрытая пасть зияла на середине тропинки, прямо за львами. Прежде это был всего лишь куст, подстриженный так, чтобы походить на собаку – нечто, теряющее все отличительные черты, если подойти поближе. Но теперь Джек понял, что куст подстрижен под немецкую овчарку, а овчарки бывают злобными. Овчарку можно натаскать убивать людей.

Низкий рыкающий звук.

Слева от него лев уже полностью преодолел расстояние до изгороди; морда касалась сетки. Он как будто насмешливо улыбался Джеку. Тот отступил еще на пару шагов. В голове бешено стучало, в горле пересохло, дыхание стало хриплым. Теперь переместился и буйвол; подавшись вправо, он по дуге обошел кролика сзади. Пригнув голову, он нацелился рогами в Джека. Штука была в том, что за всеми приглядывать было невозможно. За всеми одновременно.

Джек так сосредоточился на этом, что даже не заметил, как заскулил. Взгляд метался от одного древесного изваяния к другому, пытаясь засечь, как они движутся. От налетавших порывов ветра в густых ветвях возникал голодный шорох. Какой звук раздастся, когда они доберутся до него? Конечно, Джек знал это. Треск. Хруст. Звук раздираемой плоти. Это будет…

(нет, нет, НЕТ, НЕТ, НЕ ПОВЕРЮ НИКОГДА!)

Он прижал ладони к глазам, впиваясь пальцами в лоб, волосы, пульсирующие виски. Так он простоял долго, а страх все рос, рос, и вот Джек, не в силах дальше выносить это, с криком оторвал руки от лица.

Возле поля для гольфа собака сидела так, словно выпрашивала что-нибудь из объедков. Буйвол снова равнодушно глядел на площадку для роке – так же, как когда Джек шел сюда с ножницами. Кролик стоял на задних лапах, навострив уши, чтоб уловить малейший шум, показывая свежеподстриженное брюхо. Львы приросли к месту возле тропинки.

Оцепенев, Джек долго не двигался с места, пока, наконец, не замедлилось хриплое дыхание. Он полез за сигаретами и выронил на гравий четыре штуки – руки дрожали. Нагнувшись за ними, он ни на минуту не отрывал глаз от фигурных кустов, опасаясь, что они снова зашевелятся. Джек подобрал сигареты, три кое-как запихал обратно, а четвертую закурил. После двух глубоких затяжек он бросил ее и придавил. Вернувшись к садовым ножницам, он поднял их.

– Я слишком устал, – сказал он и теперь то, что он говорил вслух, не казалось ненормальным. Ничего безумного в этом не было. – Я перенапрягся. Осы… пьеса… с Элом так поговорили… Но ничего.

Он потащился обратно к дому. Частичка рассудка испуганно подталкивала Джека к тому, чтобы обойти фигуры зверей, но он прошел по посыпанной гравием дорожке прямо мимо них. В кустах шелестел слабый ветерок – вот и все. Он все выдумал. Он здорово испугался, но это уже прошло.

В кухне «Оверлука» Джек задержался, принял пару таблеток экседрина, а потом спустился вниз и просматривал газеты, пока издалека не донесся шум гостиничного грузовичка, который тарахтел по подъездной дороге. Джек пошел встречать. Чувствовал он себя нормально. И не видел нужды рассказывать о своих галлюцинациях. Он здорово испугался, но все уже прошло.

24. Снег

Смеркалось.

В тающем свете дня они стояли на крыльце – Джек в середине, левой рукой он обнимал за плечи Дэнни, а правой – Венди за талию. Они все вместе наблюдали, как альтернатива ускользает у них из рук.

В половине третьего небо сплошь затянули тучи, а часом позже пошел снег, и теперь не требовался синоптик, чтобы сказать – это не тот легкий снежок, что вскоре растает или улетит, стоит подуть вечернему ветру. Сперва снежные хлопья падали совершенно отвесно, укрывая все ровным слоем, но от начала снегопада прошел целый час, и вот с севера-запада налетел ветер, который понес снег на крыльцо и по обочинам подъездной дороги «Оверлука». Шоссе за территорией отеля исчезло под ровным белым снежным покрывалом. Исчезли и кусты живой изгороди, но, когда Венди с Дэнни добрались домой, она похвалила мужа за хорошую работу. «Вот как?» – спросил он, а больше не сказал ничего. Сейчас живая изгородь была закутана в бесформенный белый плащ.

Странное дело: думая о разном, все трое ощущали одно – облегчение. Мосты были сожжены.

– Будет когда-нибудь весна или нет? – пробормотала Венди.

Джек покрепче обнял ее.

– Не успеешь оглянуться. Как думаешь, может, пойдем в дом, поужинаем? Тут холодно.

Она улыбнулась. Джек весь день казался таким далеким и… странным, что ли. Сейчас, судя по голосу, он более или менее пришел в себя.

– По-моему, отличная мысль. Что ты на это скажешь, Дэнни?

– Ага.

Поэтому все вместе они зашли в дом, а ветер остался творить низкий пронзительный вой, который не умолкнет всю ночь – звук этот еще станет привычным для них. Хлопья снега плясали и крутились над крыльцом. «Оверлук» подставил метели фасад, как делал почти три четверти века, на слепые окна уже намело снега. Он был совершенно равнодушен к тому, что оказался отрезанным от всего мира. А может быть, он был доволен такой перспективой. Семья Торрансов внутри раковины «Оверлука» занялась обычной вечерней рутиной – ни дать, ни взять микробы, пойманные в кишечник чудовища.