Моя подруга – месть - Елена Арсеньева

– Cалех что-то такое говорил, – обронила Марьяна, небрежно пожав плечами. – Да, они еще в машине, когда меня сюда везли, ржали – мол, если кого-то из них подстрелят, вы даже не сможете толком перевязать, потому что живых лечить не умеете, а только трупы кромсаете.

Ей даже легче стало от той рассчитанной гадости, которую она с невинным видом влепила в лицо Рэнда. Все-таки месть – необычайно вкусное блюдо, причем оно хорошо даже в таких микроскопических порциях, какая досталась Марьяне. Конечно, до насыщения далеко, а как приятно!

– С-суки! – выдохнул Рэнд с такой обидой, что Марьяна едва не прыснула злорадно: все-таки достала она его! Хоть чуть-чуть, но достала! – Ладно, Абдель сдох, а Салеха я еще накрою. Pану перевязать не сумею, ишь ты! Да я ему яйца фаллопиевыми трубами перевязал бы, чтоб отсохли!

Tакой изощренной по своей нелепости угрозы Марьяне еще не приходилось слышать ни разу в жизни. Тем более что эти самые трубы – как-никак принадлежность женского организма, а… а все остальное – сугубо мужского. Но все-таки жаль, что Салех уже вне пределов досягаемости своего бывшего босса. Пожалуй, от вышеописанной операции мерзейшему охраннику не поздоровилось бы! И Марьяне удалось бы хотя бы отчасти расквитаться с мерзавцем. Впрочем, Салех и так оказался изгнанным – не без ее участия. Странно, что Рэнд за нее заступился. Но бессмысленно пытаться искать человечность в его поступках! Она, Марьяна, все еще находится на бережку водоема, и вода все еще поигрывает, волнуемая спинами шныряющих недалеко от поверхности чудовищ. Невозможно ведь предугадать, что взбредет Рэнду в голову в следующую минуту!

– Вы что – частник? – спросила она.

– Кто? – вскинул брови Рэнд.

– Ну, я хочу сказать, работаете на дому? Видите ли, я была уверена, что эти, пагало… – Наконец-то Марьяна запуталась в дебрях этого словца! – Ну, что доктор мертвых работает в морге, а не… не в домашних условиях. Вот я и говорю – вы частник?

– Частник! – фыркнул Рэнд. – Скажите еще – кооператор. Помнится, было такое словечко на нашей общей родине в середине 80-х годов. Я его в свое время тоже удостоился, хоть и врач. Да, теперь я, пожалуй, частник. Hа своем веку я сменил как минимум две медицинские специальности, однако патологоанатом – это тоже лишь ступенька на лестнице, ведущей к совершенству. Tеперь меня можно называть бальзаматором.

Теперь уж Марьяна вытаращила глаза.

– Бальзамо… – начала она, и это новое слово оказалось столь же неодолимым для ее дрожащих губ, как прежнее.

– Hи к Бальзамо, ни к Калиостро отношения не имею, – перебил Рэнд. – Я бальзаматор! – И рывком, схватив за плечи, поставил Марьяну на ноги. – Пошли, да поскорее!

Он опять немилосердно тащил ее за руку, но теперь Марьяна почти не ощущала боли. Поначалу единственным ее чувством было обессиливающее облегчение – опасное озерко остается позади. Куда бы ни вел ее Рэнд, хоть в анатомический театр, – это не может быть ужаснее общества рептилий. И, может быть, он в конце концов устанет таскаться по зарослям, вспомнит о своих делах. О том, черт побери, что, получив долгожданную информацию, нужно же ею наконец воспользоваться! Хотя бы из вежливости: все-таки Марьяне дорого стоило ее «признание». Хотя бы для того, чтобы «предательство» по-прежнему оставалось для Марьяны неподъемным грузом, тяжким гнетом, тем крестом, который ей придется нести всю жизнь! Рэнд странным образом забылся… нет, не зря он так разъярился из-за «сомнений» Салеха в его медицинских способностях. Обычно столь бурно реагируют на подобные уколы люди с ущемленным самолюбием, так и не достигшие высот в своем деле. И они готовы перед каждым встречным-поперечным распинаться о трудовых победах и достижениях, о наградах, премиях, баснословных открытиях, о соперниках и завистниках, которые стоят на пути… Однако все это существует только в их воображении. Ну какие, какие соперники и завистники могут быть у Рэнда, если увлечение его – атавизм, раритет и прочая вымершая древность? Ну кому нужны в наше время бальзаматоры?!

Словно прочитав ее мысли, Рэнд оглянулся:

– Смысл бальзамирования отнюдь не утрачен с годами. Древнее, чем египетские мумии, вера человека в переселение души. Индийцы называют это сансарой. Однако никто и никогда не узнает, кем он станет после смерти: мол, если туп, как дерево, родишься баобабом и будешь баобабом целый век, пока помрешь. Египтяне обогатили идею: если умершего избавить от разложения, то душа в виде птицы с человечьей головой станет парить над бывшим хозяином и не достанется животному. Разумеется, сейчас такие тонкости мало кого заботят. Смешнее всего, что египтяне признают мумии только в музеях, а вот наши соотечественники… Именно у них мое ремесло нарасхват. «Новым русским» нужно знать одно: после смерти он останется как огурчик. Или его прекрасная женушка, сосватанная где-нибудь на подиуме, будет лежать в своем двухметровом саркофаге точь-в-точь Спящая красавица! Сейчас ведь начали даже в России семейные склепы строить, неужели ты не слышала? Словом, когда я надумаю возвращаться, организую там Бюро Нетленных Дел.

Марьяна почти не слушала: сердце вдруг сильно, болезненно стукнуло у самого горла. У нее даже дыхание перехватило! Рэнд свернул на боковую дорожку и вел ее к низкому бетонному строению: не то флигелю, не то сараю, не то гаражу. Марьяна быстро оглянулась через плечо – и поняла, что не ошиблась. Позади вырисовался торец виллы, лунный свет бликовал в узких стрельчатых окнах лестничных пролетов. Около вон того окна вчера вечером стояла потрясенная Марьяна и смотрела, как избитого, потерявшего сознание Григория волокут к этому самому приземистому зданию. И Рэнд ведет ее именно сюда!

На первый взгляд площадка перед широкими воротами была пуста, но едва Рэнд и Марьяна приблизились, из-за кустов выскочили двое с автоматами. При виде босса вытянулись в струнку; ни слова не сказали, хотя так и пожирали Марьяну глазами.

По знаку Рэнда отперли ворота. Вспыхнул свет.

Голые бетонные стены неширокого коридора. Сладковатый запах – легкий, едва уловимый, но неприятный. Лампы дневного света, рубильник на стене. Еще одна дверь. Скрежет ключа… и в лицо Марьяны ударил яркий свет и волна того же запаха, только ставшего гораздо более сильным.

Oна замерла на пороге, но Рэнд легонько подтолкнул ее в спину – и невольно пришлось шагнуть вперед, оказаться ближе к белым кафельным столам, стоявшим в два ряда. Некоторые были пусты, некоторые покрыты черными полиэтиленовыми простынями, на некоторых стояли узкие цинковые ящики, по форме напоминающие гробы.

Морг.

Рэнд пошел меж столов, ласково похлопывая то, что вздымалось под черными покрывалами, и принялся вещать, подобно экскурсоводу в музее: