Собрание сочинений в 8 томах. Том 5. Очерки биографического характера - Анатолий Кони

Не мирясь с неожиданной теорией «законов» и «за-кончиков», которая, перенесенная, например, в судебную область, могла бы вызвать пагубную теорию о разном отношении к «делам и делишкам», я возражал против предложения признания шаткой и произвольной несвоевременности, делаемого вовсе не «ординарным членом Совета», а государственным человеком, оставившим свое имя в русской жизни. На этом я был резко остановлен председателем Акимовым, предложившим не говорить о личностях, так как разбирать вопрос о том, какое значение придает себе Витте, представляется по меньшей мере неуместным. Эта остановка была характерна, как вспышка враждебного отношения к Витте, упоминание о заслугах которого многим, и в том числе Акимову, резало ухо, тогда как неоднократные заявления разных ораторов о чрезвычайных заслугах нашего достойного сочлена П. П. Семенова-Тянь-Шанского не сопровождались никакими выходками Акимова.

Надо заметить, что властный и влиятельный государственный деятель и искусный дипломат, оказавший родине, в годину позора и унижения, великую услугу — Витте любил подчеркнуть свое «опальное» положение и вынужденное пребывание не у дел в смысле творческой деятельности, говоря: «Я совершенно в стороне и совершенно не ответствен ни за что».

Иногда к речам Витте могла применяться поговорка: бочка меду и ложка дегтю. Бочку представляла самостоятельная, богатая знанием жизни, логикою и нередко остроумием разработка вопросов, ложку — приведение совершенно ошибочных и мало ему известных данных. Особенно часто последнее случалось по вопросам юридического свойства. Достаточно в этом отношении указать на то, что Витте при обсуждении вопроса о больничных кассах для рабочих, говоря с теплым участием о фабричных рабочих, обездоленных сравнительно с сельскохозяйственным людом в смысле пользования чистым воздухом и солнцем, в конце прений неожиданно присоединился к требованию правых о недопущении в советы больничных касс людей, о которых производится политическое дознание. Несмотря на разъяснения сведущих лиц о громадной разнице между такими дознаниями, производимыми чинами жандармского корпуса и оканчиваемыми почти в 90 % без доведения их до суда, с принятием административных мер — и следствиями, производимыми судебными следователями с соблюдением гарантий, указанных в Судебных уставах и подлежащих проверке суда — он никак не мог усвоить себе эту разницу, утверждая, что это одно и то же. Точно так же, выступая против допущений в университеты молодых людей, окончивших курс не только в наших псевдо-классических гимназиях, но и в других средних учебных заведениях, Витте упорно утверждал, что наши университеты и без того переполнены и что покуда не будет найдено средство открыть новые, нельзя увеличивать наплыв студентов. Поэтому, прежде чем, как он выразился «решать вопрос с хвоста» и «писать бумажный закон, не зная, как его осуществить», надо озаботиться о расширении помещений университетов и о подъеме профессорского состава, который находится, в сравнении с былыми годами, в научном упадке. Ему решительно возразил Максим Ковалевский, приведя настоящие цифры о пустующих факультетах провинциальных университетов и о громких европейски-известных именах, в это время украшавших некоторые из кафедр.

Блистательны по содержанию были его речи по специально финансовым вопросам. Я до сих пор с особым удовольствием вспоминаю его выступление при рассмотрении в 1910 году бездефицитного бюджета. Откровенное изображение им принесенных Россиею бесплодных жертв во время китайской и японской войн, бедственного окончания последней и опасностей, грозящих родине в будущем, сопровождалось глубоко-назидательной исторической справкой о веденных нами в XIX веке в течение 67 лет завоевательных войнах, расширивших территорию империи почти на 90 тысяч квадратных миль и потребовавших крайнего напряжения материальных сил страны. Эти речи он говорил со спокойствием обширного и глубокого знания того дела, о котором шли прения, и с чувством несомненной любви к родине, иногда с подъемом в некоторых местах, но без раздражения и колкой иронии.

Не таким характером бывали подчас проникнуты его выступления по некоторым другим вопросам, причем в них сквозило плохо прикрытое личное неприязненное чувство, несмотря на то, что он сам однажды предостерегал от «водворения атмосферы страстей при обсуждении дел». Таковы были его возражения, уклончивые по содержанию, но резкие по форме, против возникших по почину или при поддержке П. А. Столыпина законопроектов. Это сказалось особо заметным образом при обсуждении выработанного последним так называемого «аграрного закона», т. е. проекта землеустройства, и по вопросу о штатах морского генерального штаба. В 1907 году морской министр вошел в Государственную думу с представлением об ассигновании 61 тысячи в год для учреждения и содержания этого штаба, которое и было уважено Думой в 1908 году. Но когда дело дошло до Государственного совета, то в его летнем заседании, при поддержке сплотившихся правых, выступил бывший государственный контролер Шванебах, утверждавший, что рассмотрение в законодательном порядке вопросов, касающихся морского и военного ведомства, составляет нарушение верховных прав монарха. Совет большинством голосов с ним согласился. Ввиду неотложной необходимости начать деятельность проектированного генерального штаба морской министр в ближайшую осеннюю сессию Государственной думы снова, без сомнения по соглашению с премьером и с ведома государя, вошел с прежним ходатайством, снова уваженным Государственной думою. Но в заседании Государственного совета с протестами против «нетерпимого вмешательства» Думы в осуществление прав «державного вождя русской армии и флота» выступили П. Н. Дурново и присоединившийся к нему Витте, нашедшие, что правительство, имея в своем безотчетном распоряжении на исключительные расходы 10 миллионов рублей, может дать на морской генеральный штаб необходимую сумму, не нарушая прерогатив государя. Однако на этот раз Совет, выслушав горячую, речь Столыпина, согласился с Думой. Высочайшего утверждения этого постановления, к удивлению многих, не последовало, несмотря на то, что обе палаты были на этот раз в полном согласии с правительством. И Столыпин, вторично и очень горячо защищавший решение Думы в заседании Совета, здесь впал в ту же ошибку, как в свое время и Витте, не признав такой неожиданный исход несовместимым с достоинством главы правительства и не оставив свой пост.

Много речей посвятил Витте страстной защите казенной продажи питей, практическое осуществление которой, чрезвычайно увеличив доход казны, однако, не достигло той цели, которую, по его словам, имела эта реформа, предпринятая исключительно для борьбы с неумеренным употреблением народом водки с вредными примесями. В его доводы входили частые указания на то, что винная монополия, возможная лишь при самодержавном строе, сама по себе есть величайшее благо и одна из благодетельнейших реформ «мудрого и великого духом блаженной памяти Александра III, на которую страны Европы смотрят не без зависти и которую ничто, кроме стихийной силы, не может уничтожить». Увеличение пьянства он объяснял, между прочим, отменою выкупных платежей, ссылаясь на то, что при нашей общественной жизни подати с масс, если не поступают чрез одно отверстие, то проходят через другое. Резко критикуя некоторые возражения министра финансов Коковцева по поводу упрека в «выкачивании денег из народного кармана», Витте, с одной стороны, утверждал, что бездефицитный бюджет возможен лишь при казенной продаже питей, несмотря на необходимость громадных расходов на военную и морскую обороны страны, а с другой, — предлагал в 1914 году, «для ослабления соблазнов Мефистофеля», фиксирования на будущее время питейного дохода в сумме 700 миллионов в год, пополняя недостаток доходов налогами и государственными займами. Отдавая справедливость энергии Витте в узаконении, упрочении и защите им своего замечательно организованного финансового детища, приходится, однако, признать, что детище это совершенно не оправдало возлагаемых на него надежд. Винополия, как называл народ казенную продажу питей, очень увеличила питейный доход, но и пьянство развилось чрезвычайно. Со времени введения монополии в 1894 году в течение 20 лет население России увеличилось на 20 %, а доход этот возрос на 133 %. Уже в 1906 году население России пропивало ежедневно 2 миллиона рублей, и еще в 1902 году в полицейские камеры для вытрезвления в Петербурге, при населении в миллион двести тысяч, было принято 53 тысячи человек, т. е. один на 23 обывателя, тогда как в том же году в Берлине при населении в 2 миллиона принято 6 тысяч человек, т. е. один на 320 обывателей. Казенная лавка с точки зрения отрезвления населения не исполнила своей главной обязанности: не упразднила старого питейного дома с его вредными атрибутами — с продажей вина в долг и с допущением к распитию малолетних и пьяных, покуда последние еще могут держаться на ногах. Этот питейный дом только из явного стал тайным, т. е. более опасным. Трудно даже сказать, какое впечатление было тяжелее: от старого грязного кабака, давно осужденного нравственным сознанием народа и терпимого как неизбежное зло, или от благообразной и горделивой своей чистотою винной лавки, у дверей которой в начале рабочего дня нетерпеливо толпились изможденные поставщики питейного дохода, выпивая свои «мерзавчики» на пустой желудок. Казенная лавка, понятно, не могла допустить распития водки в своих стенах, но это распитие переносилось на ближайшее укромное место улицы или в семью, захватывая с собою даже и малолетних. Борьба с пьянством осталась лишь на бумаге вследствие апатичного отношения к этой борьбе чинов питейного ведомства, частой заинтересованности низших органов местной полицейской власти, бытовых неудобств, связанных с обличением злоупотреблений со стороны частных лиц и, наконец, по отсутствию материально потерпевшей стороны, так как казна при существовании тайной перепродажи никакого ущерба в питейном доходе не испытывала. Кроме того, финансовое ведомство очень слабо и, по-видимому, неохотно поддерживало местное население, когда оно, испытав на себе вредное влияние «винополии», решалось само постановлять в сельских обществах приговоры о закрытии казенных винных лавок. В первые 10 лет казенной продажи было удовлетворено менее одной трети таких ходатайств. Даже и ходатайства попечительств о народной трезвости постигла та же участь и в том же размере. Наконец, медлительность нашей законодательной деятельности в значительной степени мешала успешности такой борьбы. Достаточно указать в этом отношении хотя бы на почтенную и большую работу Комиссии по борьбе с алкоголизмом при Обществе охранения народного здравия.