Контракт Паганини - Ларс Кеплер

— Это не так легко. Это, с вашего позволения, весьма деликатный вопрос. Я говорила с посольским секретарем по телефону. Она утверждает, что в посольстве все в порядке.

— Мы уверены, что он в здании, — упорствовал Йона.

— Но как он мог туда попасть?

— Он может быть гражданином Германии, который имеет право на помощь консульства, оно как раз открылось. Он может оказаться шведским наемным служащим и иметь пропуск или… какой-нибудь дипломатический статус, может быть — иммунитет. Его может кто-нибудь покрывать — этого мы пока не знаем. Может, он близкий родственник военного атташе или Иоахима Рюккера.[44]

— Но вы даже не знаете, как он выглядит. Свидетелей нет. Какой смысл вам стремиться в посольство, если вы не знаете…

— У меня только что появился свидетель, — перебил Йона.

На миг стало тихо. Йона услышал, как Клара дышит в трубку.

— Тогда я прослежу за тем, чтобы вас впустили, — сказала она наконец.

82

Лицо

Йона Линна и Сага Бауэр стояли в квартире-убежище на Эстермальмсторг. Свет не горел. В окно светило утреннее солнце. Пенелопа Фернандес, сидевшая на полу, спиной к стене, указала на окно.

— Да, пуля попала именно сюда, — вполголоса подтвердила Сага.

— Меня спасла лампа, — тихо сказала Пенелопа и опустила руку.

Они посмотрели на остатки оконной лампы — свисающий шнур и обломки пластмассового основания.

— Я зажгла ее, чтобы лучше видеть. Хотела рассмотреть, что происходит на площади. Лампа закачалась, и он решил, что это я, да? Он решил, что это я двигаюсь, что тепло идет от моего тела.

Комиссар повернулся к Саге.

— У него был прицел ночного видения?

Сага кивнула:

— Йенни Йоранссон говорила, что был.

— Что? — воскликнула Пенелопа.

— Вы правы — лампа спасла вам жизнь, — сказал Йона.

— О боже, — простонала Пенелопа.

Йона спокойно взглянул на нее; серые глаза блеснули.

— Пенелопа, ведь вы видели его лицо? Не сегодня ночью, а раньше. Вы говорите, что не видели. Я понимаю, вы напуганы, но… кивните, если поймете, что можете описать его.

Пенелопа быстро вытерла щеки, подняла глаза на долговязого комиссара и покачала головой.

— Можете дать хотя бы приблизительное его описание? — осторожно спросила Сага.

Пенелопа слушала, как говорит комиссар — с мягким финским акцентом, — и думала: откуда он знает, что она видела лицо убийцы? Да, она видела его, но не знала, сможет ли описать. Все произошло так быстро. Она успела лишь коротко взглянуть на киллера, в лицо тогда хлестал дождь, а за секунду до этого он убил Бьёрна и Оссиана.

Что бы она дала, лишь бы извлечь из памяти все, все воспоминания до единого!

Снова и снова усталое, словно бы озабоченное лицо освещалось белым светом молнии.

Сага подошла к Йоне — тот отодвинулся от окна с дырой от пули в стекле. Ему на телефон прислали какое-то длинное сообщение.

— Клара Улофсдоттер поговорила с главным юристом, а главный юрист — с немецким послом, — сказал он. — Через час трех человек впустят в посольство на сорок пять минут.

— Тогда пора ехать.

— Спешить незачем. — Йона медленно оглядел площадь.

Вокруг рынка, перед ограждением теснились журналисты.

— Ты предупредил прокурора, что нам может понадобиться огневая поддержка?

— Это можно обсудить с немецкой охраной.

— Кто пойдет в здание? Как будем обсуждать?

Комиссар повернулся к Саге.

— А полицейский, который преследовал убийцу…

— Стив Биллгрен.

— Да, Стив Биллгрен. Он сумеет узнать преступника?

— Он не видел его лица, и никто не видел. — Сага подошла к Пенелопе и села рядом ней на пол.

Немного посидела, тоже привалившись спиной к стене и медленно дыша, а потом спросила:

— Чего он хотел от вас? Тот, который гнался за вами? Вы знаете, почему вообще все это случилось?

— Нет, — осторожно ответила Пенелопа.

— Ему нужна фотография, которую вы повесили у себя дома на стеклянной двери, — пояснил Йона. Он так и стоял спиной к Пенелопе.

Пенелопа опустила глаза и вяло кивнула.

— Вам известно, зачем ему эта фотография?

— Нет. — Пенелопа заплакала.

Сага немного подождала, потом продолжила:

— Бьёрн пытался шантажировать Карла Пальмкруну, чтобы получить деньги…

— Я ничего об этом не знаю. — Голос Пенелопы снова звучал спокойно. — Я тут ни при чем.

— Мы это понимаем, — заверил ее Йона.

Сага мягко взяла Пенелопу за руку и спросила:

— Это вы сделали фотографию?

— Я? Нет, я… Фотография просто пришла в Общество мира… а я его председатель…

Пенелопа замолчала.

— Фотография пришла по почте? — уточнил комиссар.

— Да.

— От кого?

— Не знаю, — быстро сказала Пенелопа.

— Может, было сопровождающее письмо, записка?

— Нет, вряд ли. В смысле — я ничего такого не видела.

— Только конверт с фотографией?

Пенелопа кивнула.

— Вы сохранили конверт?

— Нет.

— Что на нем было написано?

— Только мое имя и адрес Общества мира… не «почтовый ящик № 2088», а просто имя и название.

— Пенелопа Фернандес и «Шведское общество мира и арбитража»… — уточнила Сага.

— Вы открыли конверт и вынули фотографию, — продолжал комиссар. — Что вы увидели в тот момент? О чем вам сообщила фотография?

— Сообщила?

— Что вы увидели, взглянув на нее? Вы узнали людей на снимке?

— Да… троих, но…

Она снова замолчала.

— О чем вы подумали, посмотрев на фотографию?

— Что кто-то видел меня по телевизору. — Пенелопе понадобилось несколько секунд, чтобы собраться и продолжать. — Я подумала — «ну разумеется». Пальмкруна должен соблюдать нейтралитет, здесь не должно быть сомнений… а он является в оперу и пьет шампанское с шефом «Силенсиа Дефенс» и торговцем оружием, который ведет дела в Африке и на Ближнем Востоке… это же скандал.

— Что вы собирались делать с фотографией?

— Ничего. С ней нечего делать, это просто вот такая фотография, но в то же время… Помню, как подумала… «теперь я по крайней мере знаю, где у меня Пальмкруна».

— Понятно.

— Снимок мне напомнил про тех идиотов из Миграционной службы — когда же это было? — которые не пустили в Швецию одну семью и потом распивали советское шампанское. Праздновали, что отказали в помощи беженцам, семье с больным ребенком…

Пенелопа снова замолчала.

— Вам известно, кто четвертый человек на снимке? Женщина?

Пенелопа покачала головой.

— Это Агата аль-Хайи, — сказала Сага.

— Агата аль-Хайи?!

— Да.

— Но почему…

Пенелопа осеклась и уставилась на Сагу большими темными глазами.

— Вы знаете, где была сделана фотография? — спросила Сага.

— Нет. Но ордер об аресте аль-Башира выдали в июле две тысячи девятого, и…

Пенелопа снова внезапно замолчала и покраснела до корней волос.

— Что такое? — почти прошептала Сага.

— Фотографию ведь сделали после этого, верно? — дрожащим голосом сказала Пенелопа. — Снимок сделан после выдачи ордера об аресте президента?

— Почему вы так решили?

— Это правда? — настаивала Пенелопа.

— Да, — подтвердил Йона.

Пенелопа побелела.

— Сделка с Кенией, — выговорила она трясущимися губами. — На этой фотографии — сделка с Кенией, вот в чем все дело. Фотография, контракт с Кенией, вот о чем договаривается Пальмкруна — о продаже оружия в Кению. Я знала, что тут что-то не так, знала.

— Продолжайте, — попросил Йона.

— У Кении постоянный договор с Великобританией. А купить оружие хотел Судан. И поставки должны идти в Судан и Дарфур через Кению.

— Да, — подтвердила Сага, — мы так и подумали.

— Но это запрещено, это… это же самое настоящее государственное преступление, нарушение международных законов. Это преступление против человечества…

Пенелопа снова, уже в который раз, замолчала.

— Так вот почему все это произошло, — тихо сказала она наконец. — Вовсе не потому, что Бьёрн пытался кого-то шантажировать.

— Из-за его шантажа эти четверо просто узнали, что существует фотография, которая разоблачает их.

— Я подозревала, что эта фотография кое для кого неудобна. Но не думала, что настолько, — проговорила Пенелопа.

— Они встревожились, когда Пальмкруна позвонил и рассказал о шантаже, — стала объяснять Сага. — До этого они вообще не знали, что фотография существует, а из-за звонка Пальмкруны занервничали. Они не могли догадаться, насколько разоблачителен для них этот снимок, но, конечно, сообразили, что уже само его существование ставит их под удар. Мы не знаем, как именно они рассуждали. Может, решили, что их сфотографировали вы или Бьёрн.

— Но…

— Они не могли знать, как много вам известно. И не захотели рисковать.