Последнее убийство в конце времен - Стюарт Тёртон
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Смотри, – выдыхает Клара, указывая на небольшую картину Пьеро делла Франческа, изображающую Воскресение Христа. – Ты только посмотри, какие светотени, какая текстура.
Никто в деревне никогда не создавал ничего подобного, и Клара в восторге. Только Хуэй демонстрировала мастерство сходного уровня в игре на скрипке, и все.
Несмотря на всю красоту картины, Эмори глядит на нее едва ли не с отвращением. Она испытывает такое негодование по отношению к людям, что не может заставить себя признать в них хоть что-то хорошее. «Наверное, то же самое чувствует Адиль, – думает она. – Душевный распад».
Огорченная, она идет искать отца, который застрял в кухоньке, где стоит глиняная печь и гудит холодильник, все полки которого пусты. На кухонном столе разместились подставка для ножей, корзиночки для лука и чеснока и кувшин для оливкового масла с изогнутой ручкой.
В отличие от всего остального, что есть в кухне, кувшин явно сделан вручную кем-то очень неумелым.
Все предметы покрывает толстый слой пыли – значит, Ниема давно здесь не была.
– Папа, – говорит Эмори, останавливаясь на пороге, – что с тобой?
– Я сделал его ей, – говорит он, показывая на кувшин. – Она сказала, что ей нравится, но я подумал, это она просто из вежливости. Честно говоря, я думал, она его выбросила.
Голос отца звучит глухо. Видно, не только Эмори борется сейчас с противоречивыми чувствами.
Она возвращается в гостиную.
Там есть еще две двери. Одна железная, с окошком на уровне головы. За окошком видна темнота. На двери кнопка со стрелкой, но, когда Эмори нажимает на нее, ничего не происходит.
Другая дверь ведет в спальню, точную копию комнаты Ниемы в общежитии. Такая же узкая кровать, шкаф для одежды и высокий книжный стеллаж, только здесь полупустой. «Наверное, они в деревне», – думает Эмори, вспоминая полку с детективами.
На письменном столе раскрыта Библия. Тонкие страницы с загнутыми уголками озадачивают Эмори своим архаичным языком и странной системой нумерации.
Она вспоминает, что видела такую же книгу в бункере Гефеста, и у Ниемы в общежитии был еще экземпляр. «Значит, в этой книге есть для них что-то важное», – думает Эмори, хотя и не понимает, что именно.
Она отодвигает книгу в сторону, открывает один за другим ящики, находит ручки, бумагу и фотоальбом со снимками Ниемы и Сета, сделанными в разное время в разных живописных местах острова. Перелистывая страницы, Эмори видит отца, каким он был двадцать лет назад. На этих снимках у него прямая спина, он почти везде улыбается, даже смеется.
– Какой у него счастливый вид, – бормочет она, возвращаясь к первой фотографии.
Сет с Ниемой взбираются на вулкан. На голове у Сета гигантский лист какого-то растения вместо шляпы, и он чему-то смеется. Вот они в лесу. Страница за страницей, воспоминание за воспоминанием. Она никогда не видела своего отца таким радостным и жалеет об этом. Смерть матери отравила несчастьем сначала его жизнь, а затем ее.
Листая альбом, Эмори удивляется тому, что ее отец, оказывается, облазил остров вдоль и поперек. Сама она путешествовала по нему только в чужих воспоминаниях, но ей хватает и этого, чтобы понять, где сделаны снимки. Вот это, например, снято в старой оливковой роще на юге. Здесь восточный залив, а тут… Эмори хмурится, вынимает фотографию из прозрачного кармашка и подносит к свету, чтобы лучше разглядеть пейзаж.
– Не может быть, – вырывается у нее.
Посмотрев на фото еще минуту, она чувствует, как крепнут ее подозрения.
Она идет со снимком на кухню и кладет его на стол перед отцом.
– Что ты здесь видишь? – спрашивает она его.
Он переводит смущенный взгляд с Эмори на снимок и слегка улыбается, узнав себя в молодости.
– Себя двадцать лет назад, – говорит он, постукивая по фотографии пальцем.
– Ты знаешь, где это снято?
Он глядит на снимок внимательно. На нем он сам, стоит в поле с таким выражением лица, какое бывает у человека, который восклицает: «А вот и я!» За его спиной – озеро, слева от него – рощица.
– Я был тогда учеником, так что это могло быть снято где угодно, – говорит он, теребя фотографию. – Тея заставляла нас везде таскать с собой этот жуткий фотоаппарат, который разваливался, стоило кому-нибудь нажать на спуск. Половину всего времени в экспедиции мы только и делали, что собирали его из кусков.
– Значит, ты не знаешь наверняка, где сделан этот снимок, – мрачно подытоживает Эмори.
– Эмори, я даже не помню, когда он был сделан.
– Точно не помнишь, папа? Вспомни, это очень важно.
– Эмори, – почти рычит он, теряя самообладание, – я не знаю, где сделано это фото. Что ты ко мне пристала?
– А то, – говорит Эмори и тычет пальцем в озеро у отца за спиной.
– Ну вода, и что с того?
– Это озеро, папа. Виден другой берег. А сколько озер у нас на острове?
Он морщит лоб, вспоминая, и вдруг ошарашенно вытаращивает глаза. Он понял.
– Ни одного, – шепчет он.
– Вот именно, ни одного, – подтверждает Эмори. – Эта фотография сделана не на острове, и есть большая вероятность, что из-за нее тебя убьют.
62
Пересекая поле смертоносных цветов, Эмори, Клара и Сет направляются к опушке леса, где их поджидают Гефест и Тея. Старейшины вышли с маяка раньше их, и потому семья торопится.
Сет идет вперед размеренным шагом, держа за руку Клару. Сзади плетется Эмори, придавленная чувством вины. Она не произнесла ни слова с тех пор, как показала отцу фотографию и объяснила ему тайну, которую скрывала от всех Ниема.
Ему кажется, дочь хочет, чтобы он спорил с ней, отговаривал ее от задуманного. Судя по выражению надежды на ее лице, для этого не потребовалось бы много слов. Но он без возражений принял ее план. Все иллюзии касательно старейшин умерли, но, если у него в голове хранится информация, которая может помочь деревне, он с радостью поделится.
Погибнуть, служа другим, всегда будет для него предпочтительнее, чем сохранить жизнь, служа только себе.
Тем временем поднимается ветер, и на их одежде появляются первые брызги дождя.
Они уже почти дошли до опушки, когда Сет вдруг останавливается и протягивает руку Эмори.
– Подожди, – говорит он хрипло. – Завтра я могу умереть, похорон не будет, так что давай простимся на всякий случай.
– Папа…
– Помолчи, Эмори, сделай милость, – раздражается
