Охота за наследством Роузвудов - Маккензи Рид

– Он заставил моего отца думать, что у него нет другого выхода.

– Да, он мастер по этой части, – говорит Дэйзи. – Никто никогда не видел эту сторону его натуры, кроме матери и меня.

Что-то в ее поникших плечах вызывает во мне желание защитить, которого, как я думала прежде, никогда в жизни не испытаю по отношению к кузине.

– Ну и кто же он на самом деле? – спрашиваю я, хотя, пожалуй, уже поняла это сама.

– Чудовище. Ведь самые ужасные чудовища прячутся у всех на виду. – Она съезжает с дороги и, остановившись под деревьями, глушит мотор. – Ему всегда всего было недостаточно. Он вечно унижал мать, старался сломать ее. Нет, он никогда не бил ее, во всяком случае, при мне, но хватало и оскорблений. И хуже всего было то, что никто об этом даже не подозревал. Потому что он мастер пускать пыль в глаза, чтобы все думали, что все в его семье просто идеально. Он вечно хотел от нее больше, и больше, и в конце концов оказалось, что ей нечего больше давать. И она уехала.

– Но почему она не взяла тебя с собой? – спрашиваю я, ведь если я что-то и знала о тете Дженель, так это то, что она любила Дэйзи.

– Отец угрожал ей. – Кончик носа Дэйзи краснеет. – Он сказал, что развод повредит его репутации и, если она попробует увезти меня, он подаст на нее в суд. А он здесь важная шишка, город боготворит его, так что у нее против него не было и шанса. И однажды утром я проснулась и обнаружила, что она уехала.

Я помню, как это было. Дядя Арбор плакал в моей большой шикарной гостиной, говорил, что для него это стало полной неожиданностью, что она взяла с собой кучу денег и внезапно исчезла. Что она разбила ему сердце.

– Ей пришлось уехать, – понимаю я. – Если бы она этого не сделала, то, возможно, закончила бы свою жизнь так же, как мой отец.

– После того как она уехала, я не желала иметь с ним ничего общего, – с горечью бросает Дэйзи. – Но он продолжал пытаться. Он давал мне все, чего я хотела. Но мне была нужна только мать. Так что я оттолкнула его, и он нацелился на тебя, безупречную дочь брата. Потому что ты была единственным человеком, который мог мне поверить. И он настроил тебя против меня.

– Что? – Мои щеки горят, а левая еще и болит, поскольку именно по ней охотник закатил оплеуху. – Это же ты оттолкнула меня. Ты наврала про меня Лео, перестала общаться со мной и сделала так, чтобы Лео сделал то же самое.

Она смотрит на лобовое стекло машины. Начался моросящий дождь, и по нему стекают мелкие капельки воды.

– Да, поначалу это была моя вина, – признает она. – В то лето, перед тем как моя мать уехала, перед тем как мы перешли в девятый класс, отношения между моими родителями сделались паршивыми как никогда. Общение с тобой и Лео – единственное, что у меня было. Но тем летом кое-что изменилось. Если мы гуляли по дорожкам, то мне вечно приходилось идти по траве или за вами. Если мы во что-то играли, вы с Лео всегда объединялись в команду, а когда он говорил что-нибудь, что считал смешным, то всякий раз смотрел на тебя, чтобы удостовериться, что ты смеешься.

У меня перехватывает дыхание.

– Я не…

– Ты этого не осознавала? Он тоже. Но я видела, как он смотрел на тебя. Не так… как на меня, как на других. А затем моя мать уехала. Я помню, как это дошло до меня сразу после ее отъезда, после того как мы с вами развели костер, и Лео поджарил для тебя на огне маршмеллоу, и отдал тебе, положив его между двумя крекерами с куском шоколада, потому что знал, что ты терпеть не можешь пачкать руки. И я поняла, что если и дальше все пойдет так, как шло до сих пор, то я потеряю вас обоих, потому что вы скоро захотите быть вдвоем, только вдвоем, а не со мной. И тогда у меня не останется вообще никого. Но если бы я попыталась оттолкнуть Лео, ты бы заупрямилась и поняла что к чему. Когда моя мать уехала, я вдруг так разозлилась на тебя из-за того, что у тебя есть все – твоя мать, твой отец, бабушка, мой отец. Все, все были в кармане у Лили Роузвуд. Поэтому я начала отталкивать не Лео, а тебя.

По лобовому стеклу стекают две капли, параллельно друг другу, совсем близко одна к другой, но нигде не соприкасаясь. Я сосредоточенно смотрю на них, как будто силой мысли могу заставить их пересечься, но из этого ничего не выходит. Дэйзи прочищает горло.

– Затем твой отец умер, а мать уехала из города. Я подумала, что теперь у нас наконец опять появилось кое-что общее. Но потом я узнала правду.

У меня екает сердце.

Она пристально смотрит на меня.

– Почему ты это сделала? – спрашивает она. – Почему ты говорила всем, что мать бросила тебя, хотя она умоляла тебя уехать вместе с ней?

– Откуда ты это знаешь? – вырывается у меня.

Никто не знал правду, кроме бабушки и меня, и мы с ней договорились никому об этом не говорить. И я никогда ни с кем не делилась этим секретом.

Хотя вчера вечером в фургоне я едва не проговорилась.

– Об этом знал отец. После того как это произошло, он сказал бабушке, что она была не права, дав тебе возможность остаться. Что тебе следовало уехать вместе с матерью. Что бабушка повела себя как эгоистка, захотев оставить тебя здесь.

– Я сама хотела остаться, – оправдываюсь я.

Меня грызет и эта вина. Я знаю, что с бабушкой я была счастливее. Но, возможно, я могла быть счастливой и с матерью. Могла дать ей возможность стать для меня такой мамой, какой она, по правде говоря, никогда не была. Но я этого не сделала.

– Из-за бабушки, – договаривает за меня Дэйзи. – А еще из-за мечты когда-нибудь занять место бабушки в «Роузвуд инкорпорейтед». Я это понимаю. Ты всегда была стратегом.

– Дело было не только в этом, – пытаюсь я объяснить. – Для меня уехать было все равно что сбежать, все равно что отказаться от самой себя, от того, кем меня хотел видеть отец.

– А почему бы тебе не попытаться быть тем, кем хочешь быть ты?

Мой голос становится совсем тихим, превращается в