Гай Юлий Цезарь - Рекс Уорнер

Другая новость из Рима касалась моего друга Красса, и я тут же понял, насколько она была важной. Красс организовал в сенате выступление могущественной корпорации всадников с заявлением о пересмотре их контрактов по сбору налогов в Азии. Даже Цицерон посчитал эти требования несправедливыми, но оказался достаточно мудр и понял: чтобы сохранить союз классов, на котором, по его мнению, зиждилась безопасность государства, нужно учитывать интересы этих могущественных финансистов, и, хотя и неохотно, выступил в их поддержку. Катон, действуя в соответствии с моральными принципами, которые практически всегда приносили вред его партии, набросился на Красса и финансистов с самыми бранными выражениями и сумел приостановить любые попытки обсуждения заявления. В результате в обществе страсти опять накалились. Наконец мне сообщили ту новость, какую я давно предрекал. Кто-то слышал, как Цицерон сказал, что союз классов остался в прошлом.

Теперь в моей голове более чётко сформировалась идея, которая некоторое время, как мне кажется, дремала в подсознании. До сих пор моё имя в политике было тесно связано с Крассом, теперь же я изо всех сил старался продемонстрировать своё дружелюбное отношение к Помпею. Однако Помпей и Красс казались непримиримыми врагами. Если, выставляя свою кандидатуру на должность консула в следующем году, я попросил бы о помощи одного из них, то автоматически сделался бы врагом другого и оказывался не в лучшей ситуации. Но теперь у обоих из них оказались одни и те же враги, которые были и моими. Мне казалось, что передо мной возникает единственный в жизни шанс. Политический союз между мной, Помпеем и Крассом всем бы показался немыслимым. Однако если бы такое случилось, то при нынешнем раскладе сил такой союз было невозможно победить. Эта идея не давала мне покоя всю зиму, пока я осуществлял свою административную деятельность, и во время новой кампании, начатой весной. Я возобновил военные действия в самом начале года, желая завершить задуманное как можно быстрее, а затем вернуться в Рим. Всю зиму Бальб занимался строительством флота в Гадесе, и в январе наши приготовления к походу вдоль Атлантического побережья были завершены. Я отправился в путь на месяц раньше, чем предлагали опытные советники. В этом был, конечно, определённый риск, но мне казалось, что мои будущие планы оправдывают его. И действительно, всё пошло как надо. Неожиданное появление флота и армии полностью деморализовало защитников острова, от которого нам пришлось отступить прошлой осенью. Нам никакого труда не составило высадиться на берег, разбить врага и захватить большое количество пленных. Затем я направился далее на север и покорил некоторые племена, которые никогда раньше не входили в состав римской провинции. Если бы можно было больше времени уделить этому походу, то я бы отправился и дальше. Но я и так исполнил всё, что намеревался. Мои войска приветствовали меня титулом «император», и наши достижения давали мне право требовать триумфа по возвращении в Рим. Я с сожалением приказал своему флоту повернуть на юг, хотя перед нами лежали ещё неизведанные и непокорённые просторы. Однако я действительно был на волосок от событий, которые оказались решающими для меня и остального мира. Пока я ещё не мог отчётливо разглядеть своё будущее, но и того, что видел, было достаточно, чтобы наполнить моё сердце всевозрастающим возбуждением. Каждая новость, приходившая из Рима, свидетельствовала о том, что возможность, которой я так долго ждал, наконец представилась. Для того чтобы воспользоваться ею, надо срочно возвращаться в Рим.

Глава 4

ВЫБОРЫ КОНСУЛА

В связи с тем, что время так много значило для меня, я пренебрёг законом, запрещающим наместнику покидать вверенную ему провинцию, пока не приедет его преемник. Я запланировал прибыть к воротам Рима в июле для того, чтобы потребовать триумфа, который я заработал, а затем выставить свою кандидатуру на выборы консулов. Так как выборы должны были проводиться в августе, у меня оставалось мало времени для агитационной кампании, и всю эту работу должны были осуществить мои друзья и агенты. Тем более что традициями и законом запрещалось вступать в город полководцу до того, как он отпразднует свой триумф. Кроме того, официально кандидаты на консульство должны лично внести свои имена в списки соответствующих магистратур в городе в определённый день, примерно за месяц до выборов. Однако я надеялся, что мне будет позволено сделать это по доверенности, если к тому моменту я ещё не отпраздную свой триумф.

Я считал, что моя популярность давала достаточно преимуществ и меня, безусловно, изберут консулом. Более того, торговля пленными, богатые подношения провинциалов упрочили моё финансовое положение, хотя для организации предвыборной кампании и триумфа пришлось снова прибегать к займу денег. В последний раз в моей жизни мне приходилось делать это.

Я был сильно занят организацией предвыборной кампании и подготовкой к триумфу. Мне хотелось, чтобы это зрелище стало настолько величественным, насколько это возможно. Но куда более важным моим занятием были секретные переговоры с Помпеем и Крассом. Помпей в то время оказался в затруднительном положении, которое ему казалось унизительным, а мне жалким. Он привык командовать и направлять действия огромных сил на достижение больших целей. Теперь в незнакомом мире политики Помпей обнаружил, что с его желаниями не считаются, его планы разрушают или высмеивают, и он не знал, как ему настоять на своём. Он напоминал великолепное, но ненаходчивое животное, пойманное в сеть, которому не хватало способностей освободиться. Собравшиеся вокруг него враги не могли даже равняться с ним в силах, но были настолько жестоки, что хотели воспользоваться его временной слабостью. Его первый и самый унизительный провал был связан с земельным законом, внесённым в начале года на рассмотрение сената народным трибуном Флавием, который действовал как его агент. Основная цель этого закона — наделение землёй ветеранов Помпея, но в нём также были пункты, касающиеся перераспределения земли между беднейшими гражданами, которые не служили в армии. Сами по себе предложения казались мне разумными, хотя они были не настолько продуманными и дальновидными, как те, что выдвигали мы с Крассом и которые отклонялись во время консульства Цицерона. Но эти предложения встретили ещё более ожесточённое сопротивление, чем в своё время наши. В сенате консул Метелл Целер продемонстрировал столь агрессивное и бескомпромиссное отношение к этим предложениям, что трибун Флавий, не без согласия Помпея, даже арестовал его и продержал в темнице, поставив свою трибунскую скамью около тюремных дверей. Если бы второй консул, друг Помпея, Афраний был умелым политиком или если бы Помпей сам имел хоть какое-нибудь представление о том, как создавать общественное мнение, этот жест мог бы стать весьма эффективным. Получилось же так, что эти действия окончились полнейшим провалом. Не последовало никаких спонтанных проявлений народной воли, хотя почти все были шокированы таким поведением трибуна и посчитали необходимым вскоре не только освободим. Метелла, но и подчиниться ему. Предложение Флавия отклонили, и решение вопроса о земельном законодательстве было отложено на неопределённое время. Итак, Помпей, несмотря на то, что его престиж был выше, чем у любого римлянина в истории, оказался в ситуации, которая не позволяла ему выполнить данные своим войскам обязательства. Помпею также не удалось добиться ратификации сенатом его распоряжений на Востоке. Здесь ему пришлось столкнуться с неистовым рвением Катона всюду соблюдать принципы морали и с продуманной критикой хорошо осведомлённого Лукулла. Даже Красс, у которого были свои причины ненавидеть членов партии Катона, поддержал их в этом вопросе просто из-за личной антипатии к Помпею.

Как только я оказался у стен города, то вступил в переговоры, оказавшиеся впоследствии самыми важными из тех, в которых мне когда-либо приходилось принимать участие. В этих переговорах большую роль сыграл Бальб, друживший и со мной, и с Помпеем. Бальб сумел напомнить Помпею о том, что я для него сделал; как я один поддержал в сенате предложение предоставить Помпею командование в борьбе с пиратами, о моём сотрудничестве с представителем Помпея Метеллом Непотом и о многом другом — список получился весьма значительный, чтобы перевесить те отрицательные эмоции, которые могли возникнуть у Помпея по поводу скандала, связанного с Муцией. Более важную роль сыграли те обещания, которые я давал ему на будущее. Здесь можно было с уверенностью сказать, что только я, если стану консулом, могу гарантировать, что независимо от воли сената будут приняты предложения Помпея. Сначала Помпей был склонен сомневаться в моих силах, но, после того как я тайно встретился с ним с глазу на глаз, он понял, что эти обещания вполне могут быть исполнены. Ведь Помпей был неглуп, ему лишь не хватало опыта и таланта политика. В общении с ним требовался особый такт. Помпей человек ранимый, а в тот момент его чувства были задеты не только врагами, но и неуклюжим вниманием друзей, особенно Цицерона, который всё ещё продолжал делать вид, будто считает, что подавление восстания Катилины имеет более важное значение, чем завоевание всего Востока. Я не сделал подобной ошибки. Я почти не упоминал свою недавнюю кампанию, но с огромным интересом расспрашивал Помпея о том, как ему удалось справиться с пиратами, захватить Иерусалим, оснастить флот, обмундировать и обучить армию, состоящую из местных жителей, и о многом другом. Мой интерес был истинным и профессиональным. Из этих бесед я многое узнал и оказался вознаграждён тем, что Помпей сделал несколько лестных замечаний в мой адрес по поводу успехов в Испании. Постепенно в наших отношениях возникло доверие, близкое к дружбе, и теперь, когда я был уверен, что Помпей поддержит мою кандидатуру, мог приступить к следующему, более сложному этапу переговоров, а именно попытаться примирить Помпея с Крассом.