Солдаты России - Родион Малиновский

В ротах пошел слух о том, что будут отбирать пулеметчиков в особые пулеметные команды. Вскоре слух подтвердился. Отобрала и шестая рота один расчет для пулемета: начальника пулемета и восемь номеров Долго их переписывали, водили на медицинский осмотр в полковой околоток. Наконец, всем был назначен экзамен.

Пулеметчиков собрали на лестничной площадке. Экзаменовала полковая комиссия. Ванюша занимался с отделением у самых дверей. Вдруг дверь распахнулась, и на площадку лестницы буквально влетел раскрасневшийся командир роты капитан Царенко. Он выхватил из рук Ванюши ствол с рамой и вытолкнул его на площадку.

Все сразу объяснилось: начальник пулемета, выделенный от шестой роты, не сумел ответить на вопросы экзаменаторов, и вот командир роты быстро произвел замену: вместо провалившегося на экзамене младшего унтер-офицера Гавриленко он назначил ефрейтора Гринько. Перед Ванюшей сразу возник вопрос: как отвечать? Может быть, и ему следует «провалиться» и таким образом не попасть в эту «особую пулеметную команду». Но, получив вопрос от экзаменующих — объяснить стрельбу пулемета по закрытой цели, — почувствовал, что не может симулировать незнание. Да и самолюбие в нем сразу проснулось, и он толково объяснил правила ведения стрельбы по закрытой цели. Комиссия задала еще несколько вопросов по материальной части и, получив четкие ответы, утвердила его в особую пулеметную команду. Выл утвержден и весь расчет.

Так Ванюша нежданно-негаданно попал в отборную команду. На сердце у него была какая-то смутная тревога, он никак не мог освоиться с быстрой и неожиданной переменой, происшедшей в его жизни. Он мечтал поскорее вернуться в свой Елисаветградский полк к Митрофану Ивановичу, а тут вдруг куда-то отправляют.

Все думали-гадали: куда? Одни завидовали отобранным, другие, наоборот, жалели, что так случилось.

Через несколько дней всех выделенных собрали в две хорошо укомплектованные пулеметные команды и отправили: первую команду — в Москву, где формировался для отправки куда-то в важную командировку 1-й Особый пехотный полк, а вторую пулеметную команду, в которую был зачислен и Ванюша со своим пулеметным расчетом, в Самару, где должен был формироваться 2-й Особый пехотный полк.

Несколько дней потолкались вагоны по сортировочным станциям, и вот команда миновала Сызрань и прибыла в Самару. На окраине города, в казарменном городке против трубного завода собирались команды со всех концов России — шло формирование 2-го Особого пехотного полка. Привезли полковое знамя, пулеметчики приняли перед ним присягу, держа вверх два пальца правой руки и повторяя за полковым попом слова присяги: «...не жалеть своего живота в борьбе за веру, царя и Отечество... против врагов внутренних и внешних...» Пошли упорные слухи, что полк отправят во Францию. Многим это показалось страшным: ехать куда-то на чужбину, пусть бы лучше умереть на своей родной земле.

Ванюша все лелеял надежду видеть Валентину Павловну, а тут на тебе — приходится уезжать в неведомую страну. Значит, он никогда не увидит Валентину. Но как сделать, чтобы отчислили из полка и в маршевую — на фронт? По рекомендации своего нового дружка наводчика Прокопия Лапшина он обратился к фельдшеру и дал полтинник, чтобы тот помог ему по болезни получить откомандирование.

— Ты кури чай, тогда хрипота появится в легких и положат в госпиталь, — посоветовал фельдшер.

Но курить чай вместо махорки было очень противно. Да и опасно. Солдаты поговаривали, можно чахотку получить.

Тогда фельдшер сделал Ванюше какой-то укол в шею, и вся шея опухла, стала, как у жирного купца. Но опять неудача: в полковом околотке, куда обратился со своей «болезнью» Ванюша, доктор пощупал, пощупал опухоль и твердо сказал:

— Пустое. Через пять дней опадет.

И приказал наложить компресс, дав освобождение от занятий.

На ротном смотре, когда команда была выстроена, по фронту проходил начальник пулеметной команды штабс-капитан Сагатовский. Внимательно ко всем присматриваясь, он остановился перед Иваном Гринько и спросил, за что тот получил Георгиевский крест. Выслушав ответ, остался доволен.

В команде было человек десять георгиевских кавалеров, и штабс-капитан их берег. Значит, тем более у Ванюши не оставалось надежды получить откомандирование из полка. А опухоль на шее действительно скоро совсем прошла.

На душе у Ванюши было все тяжелее и тяжелее. Желание увидеть Валентину Павловну стало неодолимым, об этом он только и думал. Осталась единственная надежда задержаться в России — как-нибудь отстать при отправке эшелона.

Шли дни. Уже полностью закончили подгонку обмундирования. В носке была одна пара суконной одежды и хорошие драгунские юфтевые сапоги. Выдали всем и вторую пару суконного обмундирования, которая считалась парадной, к ней полагались мягкие сапоги с пряжкой.

Все было готово. Со дня на день ждали погрузки в вагоны.

Часть вторая

Глава первая

Много дней тащился эшелон. Длинный состав из красных теплушек, с одним классным офицерским вагоном посредине, громыхал по рельсам средь заснеженных равнин, холмов и перелесков. Миновали Бугуруслан, Белебей, Уфу, Златоуст, Челябинск, Курган, Петропавловск. Пронзительно свистя, паровоз потянул эшелон по бесконечному, в самом деле великому Сибирскому пути. Все уже знали, что поезд идет на восток, к морю, там посадка на пароход — и во Францию.

Франция! Ванюша много слышал, но мало знал о ней и теперь, подпрыгивая на жестких нарах, старался представить себе: что же это все-таки за страна такая — Франция? А в Сибири трещали морозы. Железную печку в вагоне накаливали докрасна, лица солдат, сидевших возле нее, обдавало нестерпимым жаром, зато немного поодаль уже гуляли сквозняки и пробирало холодом.

Ванюша расположился на верхних нарах у окна, из которого сильно дуло, несмотря на то что окно было двойное, причем обе рамы крепко задвинуты и все щели заткнуты ватой, на что пошел не один индивидуальный пакет. Все же от тряски рамы отходили, и их все время приходилось хорошенько закреплять щепками. И на душе было неуютно, холодно.

Не хотелось ехать в эту самую «Хранцию», как называли ее солдаты. То и дело слышались разговоры:

— Хрен его знает, еще как доедем, а може, отправимся на дно морское раков кормить.

— В море-то, говорят, немецких подводных лодок полно.

— То-то и оно...

Но не опасности морского путешествия беспокоили Ванюшу. У него не выходила из головы Валентина Павловна, она теперь казалась ему совсем недосягаемой... Будто в каком-то облаке рисовалась ее милая головка в сестринской косынке с маленьким красным крестиком... И даже то, что один глаз немного отличался от другого (все-таки глаз был вставной, вернее, не вставной, а покрытый тоненькой стеклянной оболочкой), — даже это было ее прелестью, и Ванюша еще крепче любил ее. Он любил бескорыстно, по-прежнему считал Валентину Павловну недосягаемой из-за ее красоты, образованности, высокой общей культуры, хотя последняя, как он уже тогда понял, мало зависит от образования.