Рукоять меча - Элеонора Раткевич

Он отодвинул от себя все три перстня.

– Колец я сегодня надевать не собираюсь, – почти промурлыкал он. – В другой раз – да. Но только не сегодня.

– Юкенна, – запротестовал Хакарай, – так нельзя. Так не принято. По последней моде человек твоего ранга просто обязан носить кольца. Ты будешь похож на провинциала.

– Хоть на макаку облезлую, – отрезал Юкенна. – Никаких колец. Не шипи, Кобра. Это тебе нельзя, а мне можно. За мной так прочно закрепилась слава шута, что это сочтут еще одной моей выходкой. Только и всего.

– Будем надеяться, – только и сказал Хакарай, выходя из комнаты вслед за Юкенной.

Хакарай прекрасно понимал, что неспроста Юкенна отказался от колец. Но выспросить у друга детства, что тот задумал, он не успел, а позже ему не представилось возможности: в паланкине не особенно и побеседуешь. То есть поговорить, конечно, можно… но только о том, что обязано достигнуть посторонних ушей. Поэтому Хакарай смирил свое любопытство до поры до времени и заговорил о том, чего на самом деле никогда не происходило, – как они с Юкенной и условились.

– Ты не боялся, что разбойники тебя убьют? – негромко спросил он, как бы продолжая прерванную беседу. Этот тон и голос был им отработан за годы дипломатической службы до безупречности. Чуть тише – и его никто не услышит. Чуть громче – и тем, кто подслушивает его, не придется напрягать слух, а подобная неосторожность всяко подозрительна.

– Было дело, – в тон ему очень доверительно признался Юкенна. – Особенно когда они сообразили, что я и есть тот пропавший посол, которого всюду ищут.

Паланкин колыхался в прежнем ритме. Ни один из носильщиков не вздрогнул, не замедлил шаг, не сбился невольно с ноги. Но Юкенна и Хакарай не сомневались: их слова услышаны.

– Надо же, до чего неудачно получилось, – вздохнул Юкенна. – Господин Главный министр хотел оказать мне особый почет, а взамен я едва с жизнью не расстался. Ведь обычно встречами иноземцев ведает господин Дайритэн. Если бы он выехал меня встречать, никто бы меня не похитил.

– Это верно, – глубокомысленно подметил Хакарай. – Похитить иноземного посла – дело невыгодное и опасное, а вот похитить человека из свиты министра – затея неглупая. Кого попало министры в своей свите не держат, значит, можно рассчитывать на богатый выкуп. И на то, что министр, опасаясь огласки, предпочтет это дело замять. Искать виновников он, конечно, будет… только они успеют далеко уйти еще до начала поисков.

Юкенна с трудом удержался от смеха: Кобра-Хакарай излагал соображения несуществующих разбойников с таким знанием дела и воодушевлением, словно собирался отныне зарабатывать на жизнь, похищая людей из свиты здешних министров.

Поскольку все, что должно быть сказано в расчете на подслушивание, и было сказано, дальнейшая беседа приняла исключительно светский характер. Юкенна живописал красоты природы Загорья – впрочем, вполне искренне, – а Хакарай ответствовал в том смысле, что восхитительные ландшафты – это, конечно, хорошо, но захолустье есть захолустье, а по сравнению со столицей любая другая местность, даже сколь угодно красивая, и является таковым. Зато столичная утонченность всенепременно порадует его высочество Юкенну, и уж особенно ему понравится дворец короля Югиты. Это… это нечто несравненное! Юкенна покладисто соглашался, что он и сам ждет не дождется возможности узреть королевский дворец, – и опять-таки не очень лгал при этом. Ему и в самом деле было любопытно посмотреть, какой дворец выстроил себе король, вступивший на престол в пятнадцать лет, после того, как снес до основания ненавистный дворец своего полубезумного отца. Юкенна слышал, что ни один камешек, ни одна щепочка из прежнего дворца не пропала даром: что-то было использовано для починки сторожевых башен, что-то – для укрепления главной дворцовой стены. Золото и серебро в первый же день царствования Югиты отправилось под монетный пресс. Драгоценности по большей части перекочевали в казну. О характере нового короля это говорило многое. Любопытно, очень любопытно будет взглянуть на новый дворец, на этот воплощенный в камне и дереве символ нового царствования. Посмотреть на душу короля раньше, чем увидеть его самого. Да и похвалы Хакарая, насколько Юкенна мог понять, звучали довольно-таки искренне. Тем более любопытно будет посмотреть на это чудо.

Возможность такая ему вскоре представилась. Носильщики с паланкином остановились у главных дворцовых ворот, и Хакарай молча тронул Юкенну за плечо: пора, мол, вылезать. Юкенна вылез из паланкина без особого изящества: вот уже почти десять лет он передвигался почти исключительно верхом. От долгого сидения в паланкине у него заломило поясницу. Он было направился к воротам, но Хакарай остановил его.

– Не спеши, – предостерег Хакарай. – У тебя нет входного талисмана, и ты попросту заблудишься в королевском саду. Сейчас за нами пришлют еще один паланкин и отнесут прямехонько к самому дворцу.

– О Боги, – вздохнул Юкенна. – Не слишком ли много роскоши для пришельца из Загорья?

Однако он безропотно сел в паланкин и столь же безропотно покинул его по команде Хакарая уже возле входа во дворец.

Снаружи дворец не производил особого впечатления. Прежде всего он не отличался высотой – сторожевые башни по углам замковой стены, да и сама стена были значительно выше. Взоры вновь прибывших ласкал не столько дворец, сколько сад, устроенный и в самом деле с отменным вкусом. Насыпные горки и небольшие искусственные водопады, тенистые уголки и восхитительные беседки…

– Успеешь еще на сад наглядеться, – прервал Хакарай раздумья Юкенны. – Идем. Король не любит опозданий.

Юкенна последовал за Хакараем – и только сила воли помешала ему отстать на полдороге. Внутреннее убранство дворца короля Югиты и впрямь являло собой весьма примечательное зрелище.

Дворцовые переходы не блистали золотом, не поражали безвкусной затейливой лепниной, не впечатляли агатовыми стенами или малахитовыми сводами. Стены самые обычные… зато их роспись ошеломила даже Юкенну. Фрески были выполнены с большим мастерством. По большей части на них были изображены пейзажные сцены: мостик перекинут через ручей, а на нем о чем-то беседуют две красавицы… охотник натягивает лук… олень выходит на опушку леса… птица слетела с вершины дерева… вроде бы ничего особенного. Вот только взмах руки охотника непостижимым образом продолжается в плывущем облаке в следующей картине, изгибается плавными складками шали, стремительно ускоряется в ударе тигриной лапы… стоило взглянуть хотя бы на одну из фресок, и оторвать от них глаз уже невозможно. Скрытое движение, невидимая линия заставляли взгляд следовать за общим ритмом картины.