OCOБAЯ ПАПКА «БАРБАРОССА» - Лев Безыменский

Говорят, что даже в сумасшествии бывает своя система. Была определенная система и во взглядах нацистского политического руководства, была она и во взглядах немецкого генерального штаба на советские вооруженные силы. В ее основе лежал антикоммунизм. Та же самая слепота, которая позволяла генералу Гофману в 1918 году надеяться, что он пройдет с одним батальоном от Берлина до Москвы, была свойственна нацистским разведчикам и политикам!

В этом отношении не составлял никакого исключения и такой большой знаток России и русского языка, как генерал Кестринг, на которого столь полагались в Берлине. Сын тульского помещика остался таковым и в мундире немецкого генерала. Все значительные изменения в нашей стране — особенно в сельском хозяйстве — он рассматривал с точки зрения очередных затруднений Советской власти. Даже в те моменты, когда генерал опытным глазом видел сдвиги, происходящие в Советском Союзе, он, оставаясь в душе тульским помещиком, интерпретировал это только как случайность.

Разумеется, кто меняет местами закономерность и случайность, жестоко ошибается. И именно это произошло с немецкой разведкой. Кардинальный просчет немецкого генерального штаба и всего немецкого нацизма состоял в том, что они не понимали, не хотели и не могли понять сущность советского строя, советского человека. Крайне любопытно фиксировать по донесениям Кестринга, насколько заботливо этот многоопытный разведчик отделял понятие «русский» от понятия «советский». Русский человек для Кестринга был очень хорош, и помещикгенерал готов был оделить его самыми добрыми свойствами. А вот коммунистическая идеология в глазах Кестринга была чемто ужасным и стоящим отдельно от граждан великого Советского Союза. Во всяком случае, он уверял в этом своих начальников и писал о «миллионах недовольных», стараясь обнаружить их в рядах Красной Армии. С легкой руки Кестринга все (!) украинцы, армяне, грузины, азербайджанцы и представители других народов Кавказа в рядах Красной Армии объявлялись «ненадежными» и тем самым выдавались за потенциальных союзников Гитлера.

Отсюда возникли абсурдные и несбыточные надеждына то, что в день вторжения гитлеровских армий русский человек восстанет против человека советского. На это в немалой степени полагались в Берлине. Как мы видели выше, на это рассчитывали не только оголтелые нацисты, но и генералы: в «этюде Лоссберга» делалась ставка на «восстание на Украине», организованное адмиралом Канарисом. До чего доходила подобная слепота, можно видеть по целому ряду документов немецкого генерального штаба, в которых с серьезным видом говорилось о том, что, мол, Ленинград будет взят именно потому, что население окруженного города ...взбунтуется. Трудно представить себе более кощунственное и бредовое предположение, но именно оно содержалось в официальном заключении генерального штаба от 2 января 1942 года!

В том, что немецкий генеральный штаб неправильно оценивал Советский Союз, повинно многое — и нацистский фанатизм, и узколобие прусских генералов, и наследственный антикоммунизм, перенятый от немецких интервентов 1918 года. Было все — но не было объективной оценки фактов. Не было понимания той внутренней силы, которой обладает народ, свергший своих эксплуататоров и начавший строить новое общество. Внутренний потенциал такого народа нельзя было оценивать только по количеству наличных дивизий и тонн выплавленной стали. Цифры могли быть известны немцам, но цифры эти игнорировали людей, которые стояли за ними и были способны на все, чтобы защитить свое отечество, отечество победившего социализма.

Но подобные заблуждения свойственны не только генералу Кестрингу и его сподвижникам — они живучи еще и теперь. Уже после войны нашумела книга известного западногерманского «специалиста» по русским вопросам Клауса Менерта под заглавием «Советский человек». Менерт во многом похож на Кестринга. Если генерал был сыном тульского помещика, то Менерт был внуком владельца московской фабрики «Эйнем». Оба прекрасно понимали русский язык, но мало поняли в советской жизни. Именно поэтому Клаус Менерт в своей книге утверждал, что советский человек не имеет ничего общего с коммунистической идеологией, что последняя является делом внешним, что вообще «советский человек» не потерян для Запада — в той мере, в какой он остался русским, но не стал коммунистом. В книге Менерта содержалась довольно неприкрытая рекомендация: Запад, мол, должен спасти русского человека, освободить его от коммунизма, и русские будут за это несказанно признательны. Книга Менерта могла смело появиться в 1940 году, и это было бы гораздо логичнее. Но она появилась после второй мировой войны — после того, как весь мир убедился в прочности советского строя, в силе и стойкости советского человека.

Приходится признать, что па Западе до сих пор есть немало деятелей, которые убаюкивают себя иллюзиями о слабости советского строя. Один из них — известный американский авиаконструктор Александр Северский (кстати, русского происхождения). В своей книге «Америка слишком молода, чтобы умереть», написанной в 1961 году, он нашел новый метод утешать безутешных. Подобно тому, как в 1940 году немецкий генеральный штаб считал, что советская военная промышленность занимается только копированием западной, Северский «открыл секрет» советских успехов после второй мировой войны. Он писал: «Россия — это не творение рук своего народа, проложившего себе дорогу собственными руками». Из разъяснений Северского вытекает, что, оказывается, «стремительным ростом индустриальной мощи Россия обязана... не коммунизму... Хотя сотни миллионов людей во всем мире и потянулись, несомненно, в результате ярких достижений России — к коммунизму, последний в сущности был лишь второстепенным фактором русского военного и научного прогресса». Что же за фактор помог «ярким достижениям России»? Мистер Северский с самоуверенностью мелкого бизнесмена провозглашает: «Советский Союз не добился бы никаких успехов... если бы не американская экономическая помощь, в частности американские инженеры, которые помогали строить заводы первой пятилетки». Оказывается, не кто иной, как американцы, создал базу для советского промышленного взлета.

В заключение Северский с наигранным возмущением констатирует: «Русская метаморфоза это историческая, аномалия. Она не может иметь место нигде больше». Вот, оказывается, чего боится Северский! Собственно говоря, в 1941 году Гитлер боялся того же. Поэтому он и хотел доказать всему миру, что Советское государство — это историческая аномалия, отклонение от нормы и что стоит де лишь пустить в дело дивизии вермахта, как аномалия будет устранена и после этого все в мире пойдет, как это было до 1917 года...

События второй мировой войны более чем убедительно показали, что аномалией было нечто совсем другое — появление нацистского режима, который усилиями всего прогрессивного человечества в 1945 году был сметен с лица земли. Аномалией была попытка задержать поступательное развитие истории.

Но вернемся к «Барбароссе» и рассмотрим еще один элемент немецкой системы оценки противника. Дело в том, что немецкая военная разведка, совершавшая много ошибок, на этот раз заметила, что начиная с 1939 года Красная Армия быстрыми темпами стала модернизировать свое вооружение, улучшать боевую подготовку, укреплять командные кадры, делать выводы из зимней войны 1939/40 года. Так, 3 сентября 1940 года из Москвы в Берлин прибыл знакомый нам генерал Эрнст Кестринг. Он доложил Гальдеру: «Армия находится в стадии подъема. Но ей нужно еще четыре года, чтобы достичь прежнего уровня»[355].

Разведчики нервничали. Кестринг докладывал о трудностях разведывательной работы «изза контроля со стороны ГПУ»[356]. 5 декабря Гитлер как бы успокаивал Гальдера: «Русские, как и французы, хуже нас вооружены. У них меньше современных полевых батареи: все же остальное — старая, скопированная материальная часть. Наш танк типа III с 5см пушкой (весной их будет 1500 штук) даст нам явное превосходство. Масса русских танков имеет плохую броню. Русский человек неполноценен. У армии нет командиров. Внутренняя переориентация армии к весне еще не закончится. Мы к весне будем располагать наилучшим руководством, материальной частью, войсками, — а у русских будет самая глубокая точка падения»[357].

Но все же червь сомнения точил Гитлера и всю военную верхушку Германии. 3 февраля Гальдер докладывал фюреру о Красной Армии: «Общее количество танков (пехотные дивизии плюс подвижные соединения) очень велико (до 10000 танков против 3,5 тысячи немецких), но эти танки, очевидно, преимущественно малоценные. Однако не исключены неожиданности». После этого доклада Гитлер внезапно изменил свое мнение о русских танковых войсках. Он заметил Гальдеру, что они «приличны», в них есть «гигантские типы», а по численности они «крупнейшие в мире»[358].