Закон Уоффлинга (СИ) - "Saitan"

Пора попробовать что-то новое.

Авроры быстро вернули учеников в подземелья, обнаружив помимо ручного тарантула ещё под сотню непонятных насекомых и постановив, что теперь на Слизерине безопаснее, чем в Святом Мунго.

— Надеюсь, ты не отравишь Рона Уизли? — нервно спросил Гарри, когда они оказались в своей комнате.

Том замер, стоя к нему спиной.

Уизли он не травил по-настоящему, только фигурально: рыжего ушлепка задирали все слизеринцы начиная с первого курса и заканчивая последним, а также некоторые рейвенкловцы и даже пуффендуйцы. А все потому, что Том сказал, будто Уизли оскорблял Гарри за то, что он не такой, как все, и это очень многим не понравилось. Конечно, Том, для усиления драматического эффекта, приплел туда страдания Гарри по этому поводу и пару цветистых выражений, поэтому особенно ретивые защитники слабых перегнули палку с травлей Уизела. Но не сам Том. Он его и пальцем не тронул.

— Нет, конечно, — осторожно сказал он.

— Тогда, может, отзовёшь своих слизеринцев? — твердо сказал Гарри. — Я знаю, что Рона задирают, Том. И это не работает. Вместо того, чтобы оставить меня в покое, он только стал чаще сверлить меня злобным взглядом. Он же гриффиндорец! Их не запугать силой. Да и мне неприятно, что из-за меня этот индюк страдает. Я — не он, я не хочу отвечать агрессией на агрессию.

— Совсем недавно ты просил размазать его по помосту, — возразил он, начав расстёгивать рубашку.

— Я был не прав, — поджал губы Гарри. — Это было так по-детски мстительно с моей стороны. Я не совладал со своей обидой и выместил её на нём, совсем как ты на Дэвиде выместил злость. Это должно работать для нас обоих — держать свои эмоции под контролем, правда?

Том поморщился, вздохнул, но все же согласно кивнул.

— Ладно, — он откинул край своего одеяла и кивнул Гарри на кровать. — Давай спать, я жутко устал.

Гарри с удивлением на него посмотрел, но потом просиял и быстро раздевшись скользнул под одеяло.

Том больше не пытался делать вид, что между ними с Гарри просто дружба с привилегиями. Только не после того, что случилось. Он решил, что с него хватит этого дерьма. Это было просто глупо: Гарри его хотел, а он хотел Гарри, и времени у них было так мало!

Они легли спать вместе, но никто из них не нашёл в себе сил на большее, чем поцелуй. День выдался настолько насыщенным и сумасшедшим, что, казалось, он уснёт, едва голова коснётся подушки.

Но всё вышло наоборот.

Гарри давно сопел, устроив голову на его плече, а Том всё размышлял.

Слова Снейпа давали крошечную искорку надежды его измученному разуму. Тень реальна. Её видели уже трое, это не могло быть коллективной галлюцинацией! Прямо сейчас она где-то бродила и только и ждала, когда он заснёт, чтобы протянуть свои длинные лапы к Гарри.

Поэтому он боялся спать.

Стены комнаты мерцали от его защитных заклятий, воздух словно загустел, в комнате больше не было ни одного тёмного уголка, повсюду мерцали тусклые тёплые шарики света, а Том всё равно не чувствовал, что они в безопасности. Он крепко прижимал к себе спящего Гарри, переполненный решимостью разорвать на куски любую тварь.

Гарри простил его за Дэвида.

Это казалось невероятным, нереальным, ведь Гарри — сын аврора, гриффиндорца. Том честно мог признать, что переборщил с наказанием Дэвида, он видел его — фиолетового, раздувшегося, гниющего заживо. Таких мук он не заслуживал за свою тупость. Но Гарри удивительно точно понял причины, по которым Том так поступил. И принял. Он защищал его от Снейпа, от отца — от всех.

Это заставляло Тома дрожать от переполняющего его счастья. Такого он не чувствовал никогда, ни разу, даже когда удавалось отомстить особо насолившим недругам или провернуть какой-нибудь особо сложный план. Даже когда он открыл тайную комнату и увидел василиска, в груди не заходилось сердце от бешеного восторга, как когда он наблюдал за лежащим на его плече спящим мальчишкой.

Как ему жить, если Гарри не станет? От одной мысли об этом он покрывался холодным потом и впадал в панику.

Жизнь разделилась на до и после. И жизнь до Гарри он не хотел вспоминать, там были только одиночество, постоянная злость, ненависть и тревога от каждого неправильного шага.

«Помнишь твой первый курс? Малфой вышвырнул твои вещи в гостиную, заявив, что не будет жить с грязнокровкой. Ты неделю спал в кресле».

Том помнил, к сожалению.

Первый курс был сплошным кошмаром. Ему пришлось учиться заклинаниям очень быстро, даже иногда по ночам, чтобы защитить себя от соседей. Они вели войну с попеременным успехом, потому что Том, совершенно незнакомый с волшебным миром, представить даже не мог, что существует столько разной дряни, которую можно подлить в шампунь, рассыпать по постельному белью, налить в тапочки и даже в зубную пасту. Том кусал губы до крови, крепко сжимал кулаки, из последних сил делал вид, что не чувствует боли, чтобы не доставить им удовольствия. Он не жил, а выживал, день за днём, совсем как в приюте, и даже хуже.

Старшекурсники делали вид, что его просто не существует, ровесники ненавидели, а учителям он никогда ничего не рассказывал. Он разговаривал только сам с собой. Со временем он выстроил план, как сделать так, чтобы все начали уважать его, и следовал ему, пока не подмял под своё влияние всю школу. Пока он не встретил Гарри, Том даже не понимал, насколько был несчастным, потому что ему и сравнивать-то было не с чем. Относительно жизни в приюте, в Хогвартсе у него всё складывалось очень хорошо.

— Ты снова слишком сильно меня сжал, — сонно пробормотал Гарри в его плечо, и Том вынырнул из своих тяжёлых мыслей. У него затекла рука, которой он обнимал Гарри.

— Прости, куколка, — шепнул он и поцеловал его в макушку, вытащив из-под него руку. — Спи.

Ему необходимо было касаться Гарри, так сильно необходимо, что он не заметил, что рука уже посинела. Лишь бы чувствовать его, лишь бы слышать дыхание, ощущать горячую кожу… Ничего ещё ему не хотелось так сильно. Даже бессмертия. Это было что-то ужасно нужное, только его, такое тайное и интимное, близкое, безумно родное, как будто он наконец-то нашел то самое место, где его всегда ждут и ни за что не прогонят.

— А ты чего не спишь? — Гарри погладил его по обнажённой груди, вызывая волну мурашек.

— Не получается уснуть, — Том накрыл его ладонь своей и переплёл их пальцы. Его заворожило то, как правильно это ощущалось. Что-то настолько простое, как касание рук, вызывало в нём всепоглощающее умиротворение, нежность и отчаянную тоску от того, что скоро всё это может закончиться.

— Тебе нужно, ты так мало спишь последнее время. — Гарри горячо выдохнул и поцеловал его в плечо. — Этот твой проект совсем тебя измотал. Я боюсь за тебя.

— Почему? — с недоумением поинтересовался Том. Осмыслить столько эмоций разом не представлялось возможным. Гарри превращал его в дрожащее желе, тающее на солнцепёке.

— Потому что ты себя загоняешь. Ты постоянно беспокойный, мало ешь и спишь, отвлекаешься на уроках. Я вижу, что с тобой что-то происходит, но ты ничего не говоришь, а я даже не знаю, имею ли право тебя расспрашивать. Имею ли я вообще право о чём-то тебя просить. Друзья ведь должны заботиться друг о друге, правда? Ты обо мне заботишься. Значит, и я могу?

Мог ли Гарри испытывать то же, что и он? Вряд ли. Он просто сам по себе добрый и заботливый. Но Тома вело от этой заботы, вело от его обеспокоенного взгляда и подрагивающих губ. Он так хотел этого, так нуждался!

Поэтому он должен быть сильным. Ради Гарри.

— Ты можешь. Не стесняйся говорить мне то, что тебя волнует, — преодолев себя, прошептал Том. — Я не привык, что обо мне кто-то заботится, ладно? И я скажу это только один раз, Мерлин мой, я правда скажу… — он собрался с духом и неуклюже выпалил на одном дыхании: — Я счастлив из-за этого. Что ты волнуешься обо мне.

«Ну ты и размазня!» — ехидно сказал голос разума.

— Тогда ты должен знать, что я очень сильно волнуюсь за тебя, — Гарри практически улёгся на него, крепко обвив руками. — Я очень хочу, чтобы ты был счастлив. Знаешь, когда тебе хорошо, я чувствую такую радость, что иной раз кажется, будто мы с тобой связаны. Как будто ты — часть меня.