Ангел - Сергей Демченко

Чик на несколько мгновений умолк. Его будто и самого поражали сделанные им же выводы.

— Вы только подумайте, — это миллионы, многие миллионы тонн груза! Не считая веса самого корабля. Какой же мощности должны быть двигатели этой «матки», чтобы хотя бы поднять эту махину с поверхности планеты, не говоря уже о том, чтобы преодолеть кучу световых лет и потом заставить приземлиться! При старте такой «колесницы» почва должна выгорать в пыль на глубину не меньше ста метров! Да и одно только торможение заставляет двигатели выдавать для такой массы безумные усилия… Думаю, я не ошибусь, если скажу, что… — тут он задрал глаза к небу, быстро шевеля губами и смешно дёргая носом, — …что масса корабля… будет…, будет… никак не меньше семи миллиардовов тонн!!! Это примерно одна десятитысячная свободной массы Луны…, если не ошибаюсь. Луны, «взвешенной» в том состоянии невесомости, в котором она пребывает, и при той силе её притяжения.

Притихшие и ошалевшие Джи и Рене никак не могли взять в толк, вообразить себе такого веса.

— И какой же мощности должен быть движок у этой небесной таратайки? — Мерящий всё в мире на соотносительность с моторной техникой Ковбой и сам понимал, какой детский, наивный вопрос он задал, однако Чик, к его удивлению, спокойно и не торопясь стал прикидывать:

— Конечно, точно сказать сложно, но если перевести единицу принятой номинальной мощности в твоих «лошадок», то я думаю, что это приблизительно… приблизительно… сто сорок семь, помноженное на десять в… в четыреста пятидесятой степени. Лошадиных сил. Вот так, я считаю. — Он глянул на Джи, сделавшегося от таких цифр каким-то жалким и крохотным.

— А это… сколько? Ну, хоть примерно…, - наконец, тупо выдавил тот, потому как в его голове попросту не существовало такого количества полочек для укладки на них столь длинных рядов цифр и бесконечных нулей…

Бесконечное терпение Чика, за которое так любили его все смешливые и задиристые друзья, на сей раз играло ту же роль понимающего человека, разжевывающего нечесаному кроманьонцу основы современного бухгалтерского учёта:

— Скажем, если выстроить в ряд всех этих м-мм… ломовых лошадей, то они могли бы растянуться примерно от Земли до Меркурия. В пятьсот тридцать три ряда. Это где-то тысяча четыреста… Нет, две тысячи сто сорок семь упряжек по восемьсот семнадцать триллионов голов. Через каждые десять тысяч километров. Вот… — Нортон перевёл дух. — Они были бы видны на ночном небе едва ли не так же, как Млечный Путь. Даже, скорее всего, точь-в-точь повторяя его. По размерам и степени видимости. И при этом, Джи, если дать им надлежащую точку опоры, они бы весело потащили нашу старуху планету, да ещё за компанию с Марсом и Плутоном, сквозь Галактики, не напрягаясь и не обрывая постромок. Вот что такое «моторчик» этой гондолы, Джи.

Ковбой был сражён. Никогда в жизни ему не пришло бы в голову, что существуют такие табуны. Точнее, такие мощности, способные тащить на себе целую планету! И как только Чик умудряется оперировать в мозгу такими цифрами…

— Да уж, — еле выдавил он из себя. — Силища!

— Это что, Джи. Вот если б это чудище упечаталось с размаху, на полном ходу, о Землю, от неё не осталось бы даже мелкой трухи. Я имею ввиду не сам звездолёт, а нашу планету. Астероид, имеющий диаметром один, ну два километра, и летящий со средней скоростью в шестьдесят километров в секунду, наносит при столкновении планете такого класса, как Земля, огромный, трудно восполнимый ущерб, исчислять и ощущать который можно тысячелетиями. А то и миллионами лет. А это… Ну, ребята… Тут даже страшно и думать!

Чик поёжился. Действительно, было зябко. Даже пить не хотелось. С ужасом взирающий же на него Мони тоже — и думать забыл, что всего несколько минут назад он очнулся с ощущением дикой жажды.

— Продолжай, Чик. Пожалуйста… — Словно не наслушавшийся вдоволь в детстве кошмарных сказок, Хубер с замиранием сердца внимал разглагольствованиям друга.

Мир, огромный и страшный, словно открывался для него с новой, доселе незнакомой, стороны. Кто бы мог подумать, что он, этот самый мир, куда величественнее и сильнее его самого, Джи…

— Да что тут ещё можно продолжать, Ковбой? Ты вот в состоянии понять, что значит скорость света, к примеру? — Тот отрицательно помотал головою. Какая «скорость света», язву ей в печенку?! Её ж не отразить на привычном его глазу спидометре. А Нортон тем временем продолжал:

— Ну, а межзвёздный корабль должен развивать скорость несравненно большую, чтобы хоть куда-то долететь, прежде чем износиться настолько самому, что можно развалиться хламом прямо в космосе, и прежде, чем передохнут последние члены его команды. Это ясно. Потому как если представить себе, что они даже погружены в анабиоз, то есть в «замороженный сон», или как ещё сказать? Ну, короче, — они замороженными должны лететь, в любом случае. Иначе на корабле сменится не одна тысяча поколений, прежде чем они долетят до первой пригодной к жилью планеты. Такой, как Земля.

То есть, скорость света, равную примерно трёмстам тысячам километров в секунду, нужно умножить ещё как минимум на три. То есть около миллиона километров в секунду. Иначе нечего даже делать в космосе, особенно с нашими предельными «скоростями» в восемь — четырнадцать, ну максимум семнадцать километров в секунду. Однако я уверен, что скорости таких кораблей, имеющих такие вот двигатели, способны развивать скорости в интервале от пятидесяти до ста пятидесяти скоростей луча света. То есть, вместо восьми минут пути от Земли к Солнцу, до которого что-то вроде ста пятидесяти двух миллионов километров, к нему можно было б добраться за десяти до трёх секунд. Я уверен, что этим кораблям удаётся «сдвигать» пространство. Как описано во второй части теории относительности Энштейна. Той, что он, как поговаривают в военных и научных структурах и кругах, уничтожил незадолго до своей смерти. Вот так, Джи. Вот так вот, Рене! — И Чик с видом победителя плотнее натянул на себя тонкое пончо, в которое укутался с заходом солнца.

Трое горе-путешественников сидели тесной кучкой перед остовом машины, вокруг которой так и были всё ещё разложены безумные творения Чика.

Им оставалось только ждать. Сколь долго — никто из них, даже сам Чик, сказать не мог.

Подаренная им было надежда то вдруг угасала, то вспыхивала с новой силой.

Иногда ими овладевал страх, что всё, чего они ждут, не всерьёз. Что никто и ни при каких обстоятельствах не придёт за ними, как бы ни выспренно всё до этого прозвучало.

Казалось, что они остались одни в этом мире, что они — единственные обитатели покорённой, выжженной планеты, и за порогом обступившей их настороженной и жадно дышащей им в затылки ненасытной темноты уже разверста бездонная гибельная пропасть…

Тогда они украдкой друг от друга пугливо озирались, словно боясь увидеть, как из непроглядного мрака выступит, скрипя и пошатываясь в бесконечности своих бессмысленных странствий, что-то до невозможности величественное, неумолимое и жуткое. То, что походя сгребёт их костлявой ладонью, как перезрелые, засохшие ягоды, и запихнёт в сухую, жаркую и вечно пламенеющую адским голодом пасть, перемелет равнодушными валунами в жерновах безысходности и неотвратимости…

Пожрёт их без мыслей и не прислушиваясь к крикам гибнущих в пламенном смерче Душ.

И двинется бесчувственным, ветер смерти несущим Странником в развевающихся ветхих одеждах дальше, подчищая и опустошая планету, как пчеловод, выбирающий ульи свои; как бредёт по речным перекатам уродливого вида великан, переворачивающий прибрежные камни в поисках мало-мальски съестного…

…В тягостном молчании прошло около получаса, в течение которого то и дело вздрагивающие от каждого шороха люди прислушивались к окружающему их ландшафту. Сквозь шум и шелест медленно, но неуклонно путешествующих по пустыне вечных песков, сквозь потрескивание и лёгкий присвист ветра в щелях между пластин радиатора и редких нагромождений пористых камней им слышались то долгожданное трепетание могучих пропеллеров за горизонтом, то отчаянные крики обречённых на муки существ…

Нервное напряжение людей передалось, казалось, и самой пустыне. Притихший совсем было Джи резко вскинул голову и принюхался, чем несказанно удивил своих друзей:

— Жасмином пахнет, мужики… Зуб даю! И ещё чем-то знакомым. Тонко так, еле чувствую… Но жасмином, клянусь! У матери в саду был жасмин, так я его запах на всю жизнь запомнил, ни с чем не спутаю…

Мони, сидевший всё это время в позе олицетворенного отчаяния, выдал нервный смешок:

— Если начинаешь сходить с ума, так и скажи. Присоединимся. Всё не так грустно всем будет…

— Тю на тебя, придурок! Скликаешь беду тут… — Джи передёрнуло. — Я тебе точно говорю, — жасмин это. Сам знаю, что тут его не может быть, а вот пахнет. Жасмин и озон, травой свежескошенной несёт, точно! Точно… Как после грозы в парке! Не тебе меня в этом учить, тётя, ты ж только запах коньяка да бабских духов различаешь, лягушатник хренов!