Салат из креветок с убийством - Песах Амнуэль

Разговорить любого собеседника Беркович умел — даже если рядом происходили похороны и тело опускали в могилу. Анна Моисеевна была рядом с Бергманом, когда ему стало плохо. Что он ел? Грибы. Причем сам их собрал в лесочке, это были хорошие грибы, маслята, в Израиле только маслят в лесу и найдешь, если, конечно, не считать поганок. Сам собрал, сам помыл, сам сварил и затем пожарил. Анна Моисеевна только картошку почистила, а потом и с картофелем Жора сам возился — покойный любил готовить, это вам каждый скажет, кто с ним общался.

Значит, никто, кроме Георгия Марковича, к еде не прикасался? Нет, никто, а почему вас это интересует?

Никого, кроме Бергмана и Анны Моисеевны в квартире, кстати говоря, не было, и потому получалось, что… Да ничего не получалось, поскольку, кто бы ни готовил еду, яда в ней все равно не было.

— Что еще ел Георгий Маркович в тот день, кроме грибов? — спросил Беркович.

— Да что всегда, — пожала плечами Анна Моисеевна. — На завтрак творог, днем перекусил парой бурекасов из пекарни, что в соседнем доме, ну, и конфеты еще доели мы с ним из коробки, хорошие конфеты, шоколадные, он меня всегда угощал…

Никакой зацепки. Творог из магазина, бурекасы из пекарни, конфеты вместе съели…

После похорон, придя в удрученное состояние, Беркович позвонил Хану и пригласил приятеля "ударить по пицце". Взяли еще и пива. Беркович достал из дипломата подписанный доктором Альпероном эпикриз, Хан внимательно изучил документ и сказал:

— Не придерешься. Внешние симптомы не соответствуют внутренним. Противоречие.

— К тому же, и мотива нет, — пожаловался Беркович. — За что?

— Так ведь не убивали же его! — удивился Хан. — При чем здесь мотив?

— А я все-таки думаю, что это убийство, — стоял на своем старший инспектор. — Да, противоречие. Его и нужно разрешить. И если найти мотив… Не дает мне покоя мысль о том, что убийца присутствовал на похоронах, и я даже пожал ему руку.

— Ты собираешься говорить с каждым?

— Не знаю. Но сведения соберу.

Весь следующий день ушел у Берковича на то, чтобы собрать нужные сведения. На кладбище было семнадцать мужчин и три женщины, включая Анну Моисеевну. Одиннадцать мужчин оказались соседями по дому, никаких контактов при жизни с покойным не имели, но в столь скорбный час пожелали проводить Бергмана в последний путь. Две женщины, кстати, были женами соседей Бергмана и знали покойного не лучше, чем их мужья. Среди шести оставшихся мужчин были:

— двое завсегдатаев ресторана «Пикник», где Бергман любил проводить вечера в застольных беседах — типичные израильтяне, ничего не понимавшие по-русски, но, по их словам, знавшие вполне достаточно, чтобы посидеть с хорошим человеком;

— два приятеля Бергмана по шашечным играм на бульваре Ротшильда, оба были новыми репатриантами, один из Белоруссии, другой с Кавказа, о покойном знали только то, что в шашки он играл на уровне второго разряда, дома у Бергмана никогда не бывали, о смерти его узнали на бульваре, а от кого — кто знает, народ говорил, они услышали;

— Хаим Чернецкий, пятый из шестерки, хорошо знал Бергмана по Союзу, когда-то работал на комбинате завцехом, но директора давно не видел, в девяносто восьмом уехал в Израиль, о смерти бывшего начальника узнал по радио — да-да, сообщали по Решет Бет, что репатриант такой-то отравился грибами, вот, мол, к чему приводит неосторожность, тогда-то он и вспомнил фамилию, начал звонить знакомым, узнал адрес…

И наконец, Лев Беринсон, единственный, кто бывал у покойного в гостях, знакомы они были года три, познакомились на вечере в Общинном доме, куда Бергман лишь однажды заглянул, воображая, что встретит там хорошую компанию бывших начальников. Сам Беринсон никогда руководящие посты не занимал, в Израиле работал на популярной должности сторожа, а в Союзе был научным работником — неважно в какой области, он, мол, сам не любил вспоминать.

Не нужно было ввязываться в это расследование, — думал Беркович по дороге домой. Ничего в этом деле нет. Медицинское противоречие? Верить нужно лабораторным анализам, а не внешним симптомам.

Но умер же человек от чего-то, и если не от пищевого отравления, то по какой причине?

— Послушай, Рон, — сказал Беркович, позвонив Хану, тоже ехавшему домой — правда, в противоположную часть Тель-Авива, — я все думаю о противоречии между внешними признаками и внутренним состоянием.

— А! — воскликнул эксперт. — И ты тоже! Я весь день подбирал материалы…

— Давай сверим, пришли ли мы к одинаковым выводам. Как решаются противоречия? Либо в пространстве, либо во времени. С пространством мы ничего поделать не можем — речь идет об одном человеке, а не о двух разных. Значит…

— Значит — время, — подхватил Хан. — В тот момент, когда забирали для анализа пищу из желудка Бергмана, там уже не было токсина. Все впиталось в кровь.

— Анализ крови тоже делали, — напомнил Беркович.

— Это было первое, что предприняли врачи, — согласился Хан. — Как только больного положили под капельницу, взяли кровь. Ничего не обнаружили и больше кровью не занимались, да и не до того было.

— Вот! — воскликнул Беркович. — Токсин начал действовать, когда Бергман съел грибной соус. Когда его привезли в больницу, в крови этой отравы еще не было, а в желудке еще была. Потом, четверть или полчаса спустя, картина радикально изменилась — токсин перекочевал из желудка в кровь…

— Скорее, — предположил Хан, — большая часть распалась на безвредные составляющие, но и меньшей оказалось достаточно…

— Так и было! — воскликнул Беркович.

— Ну и что? — философски заметил Хан. — Это наши предположения. Даже если эксгумировать тело и провести вскрытие, уверен, следов токсина я не найду ни в желудке, ни в крови. В современной токсикологии существует больше десяти препаратов…

— Я понял, не нужно читать мне лекцию, — прервал друга Беркович. — Гиблое дело, верно?

— Абсолютно, — вздохнул Хан.

Весь вечер Беркович был задумчив, и когда Наташа решила рано отправиться спать (ей было скучно смотреть телевизор с молчавшим и погруженным в себя мужем), он тоже поплелся в спальню. Лег, обнял жену и неожиданно спросил:

— Зачем убивать человека, у которого нет врагов?

— Сейчас нет, а вчера, может, были, — пробормотала Наташа.

— Вот и я об этом. Противоречие, верно? Извини, я сейчас.

В гостиную Беркович прошлепал босиком, забыв о тапочках. Позвонил сначала в полицейский архив, вызвав приступ раздражения у дежурного, а потом сел к компьютеру и до трех ночи разбирался с историей приватизации в российской металлургической промышленности.