Тунеядцы Нового Моста - Густав Эмар

— Ты знаешь, какой это особняк?

— Да, госпожа, я спросил, и мне сказали, что это особняк епископа Люсонского.

— Что! — вскричала, вздрогнув Диана. — Ты больше ничего не узнал, Магом?

— Ничего, госпожа, я боялся, что мальчишка прозевает лошадей, и вернулся взять их у него.

— Ах, глупый! Что за важность — лошади! Я бы новых могла купить, и дело с концом! Ты должен был следить за этими двумя людьми, узнать, кто они.

— Я их после видел в толпе, но они нас не видали, теперь я спокоен, они нас не преследуют.

— Да что из этого? Ведь и мы не можем следить за ними? Ты, пожив в Мовере, совсем потерял ловкость и догадливость.

— Это правда, госпожа. Клянусь исправить все свои оплошности.

— Дай Бог! Будь же вдвое зорче прежнего, наше положение становится затруднительным, малейшая неловкость может погубить нас.

— Будьте спокойны, госпожа.

В это время они подъехали к дому, где жил Жак де Сент-Ирем. Диана спрыгнула с лошади, достала из кармана ключ и, отперев дверь, вошла. В то время всегда так делали, привратников не было. Диана жила на одной лестнице с братом, в кокетливо убранной квартире из трех или четырех комнат; секретная дверь в спальне вела в квартиру Жака. Таким образом они всегда могли видеться, не возбуждая подозрений, и в случае крайней опасности скрыться от врагов.

Знаком велев камеристкам следовать за собой, она вошла в уборную и уже хотела начать переодеваться в женское платье, как за перегородкой послышался легкий шорох. Диана прислушалась и сказала камеристкам, что раздумала.

— Я сначала отдохну немного, можете уйти. Девушки ушли.

Диана вошла в спальню. Там на подушках сидел, небрежно развалившись, ее брат.

— Наконец-то, сестрица! — сказал он, нисколько не удивившись костюму молодой женщины. — Давно ты вернулась?

— Нет, — отвечала она, садясь возле. — Я приехала минут пять тому назад. Ты меня ждал?

— Нет, но рад, что ты вернулась.

— Это отчего?

— Признаюсь, я не люблю, когда ты по вечерам бываешь одна на улице.

— Со мной был Магом.

— Это правда, но, несмотря на его храбрость и желание всегда оградить тебя, ему все-таки не справиться, если нападут двое-трое.

— Что у тебя за мысли!

— Милая Диана, ты такая смелая, что я всегда в душе боюсь за тебя, когда ты уезжаешь.

— Ты шутишь!

— Клянусь душой, и не думаю! Я одну тебя люблю на свете, случись что-нибудь с тобой, право, я, кажется, никогда не утешусь.

— Ну, так успокойся, — произнесла она, засмеявшись. — Видишь, я здорова и невредима! Так у тебя не было другой причины радоваться моему возвращению?

— Нет.

— Тебе не любопытно даже знать, где я была?

— Ведь мы условились, Диана, что я должен предоставлять тебе полную свободу действий?

— Но я все-таки думала, что ты бы не прочь узнать, что меня заставило выехать сегодня в мужском костюме?

— Ах, сестрица, я так привык к твоим причудам, — проговорил он, смеясь, — что всего от тебя ожидаю.

— Даже того, что я привезла тебе тысячу пистолей?

— А?.. Что?.. Что ты это говоришь, милочка?

— Что у меня есть тысяча пистолей.

— Для меня?

— Dame! Конечно, или ты, может быть, откажешься?

— Я откажусь от тысячи пистолей? Разве ты забыла, Диана, что я проиграл вчера все до последнего экю в «Клинке шпаги»?

— Конечно, помню, братец, поэтому-то я и хочу наполнить твой кошелек.

— Ах, Диана, душечка! Неужели же я откажусь? Ты, наверное, отыскала клад. Скажи, где ты взяла столько денег?

— Что тебе за дело, если они перед тобой? — воскликнула Диана, высыпав золото на подушку.

— О, как хороши эти золотые монеты! — вскричал, рассмеявшись, молодой человек. — И это все наше?

— Да, с одним условием.

— Знаю, знаю, всегда ведь при этом есть условие. Какое же?

— Ты, конечно, поверишь, что мне было очень трудно добиться денег, милый Жак?

— Конечно, я уж давно теперь знаю, что добиться денег страшно трудно.

— Так вот, видишь ли, лицо, от которого я получила их, знает тебя… и обвиняет в мотовстве.

— О, какая клевета! Потому что я играю…

— Именно в этом-то и обвиняет тебя этот человек, Жак.

— Но, сестрица, я ведь дворянин! Как же мне отставать от знатных товарищей? Не могу же я держаться между ними, как какой-нибудь tire—laine… Они играют, и я играю. Что тут дурного?

— Я, Жак, и не вижу в этом ничего дурного, и, поверь, не я упрекаю тебя.

— Знаю, это тот, другой?

— Да.

— Что же надо сделать?

— Пусть… — помни, что не я тебе говорю… «Пусть, — сказал мне этот человек, — граф де Сент-Ирем пореже ходит по кабакам и поменьше кутит, его оргии недостойны дворянина, пусть лучше побольше занимается делом, которое на себя взял. Я не хочу, — прибавил он, — так дорого платить человеку, до сих пор не оказавшему мне никакой существенной услуги».

— Он сказал «платить»?

— Да, братец.

— Гм! Резко это слово звучит в ушах дворянина, а я ведь, кажется, один раз не задумался рискнуть жизнью.

— Да, но без всякого результата.

— Ну, хорошо, хорошо, не стану огорчать такого любезного человека, мне довольно двухсот пистолей, возьми остальное. Клянусь, если проиграю и в этот раз, я на всю жизнь покончу с картами!

— На клятву пьяницы и игрока нельзя положиться, братец, — произнесла она, с улыбкой покачав головой.

— Ну, ей-Богу, ты уж слишком требовательна, Диана! Чего же тебе еще нужно? Я ведь даю клятву. Если она окажется невозможной, так и всякий другой ее бы не сдержал.

Девушка звонко расхохоталась.

— Боюсь, что ты неисправим, Жак!

— Да ведь и я боюсь, — подтвердил он, опуская деньги в карман. — Ну, скажи же, однако, что мне конкретно надо делать?

— Видел ты графа дю Люка? — спросила Диана.

— Parbleu! Мы с ним особенно дружны теперь.

— Так ты точно знаешь, что он не признал в тебе своего противника в «Клинке шпаги»?

— Как ты наивна, Диана!

— Я? — повторила она, удивляясь такому замечанию.

— Sang Dieu! Конечно, ты! Хотя я и очень искусно был загримирован, но, признаюсь, немножко беспокоился на этот счет, и, знаешь ли, что придумал? В одно прекрасное утро я отправился в гостиницу «Единорог», где живет граф, и прехладнокровно объявил ему: «Милый граф, я пришел извиниться перед вами». Граф стоял, как ошеломленный. — «Несколько дней тому назад, — продолжал я, — случай заставил меня быть секундантом одного человека, которого ни я, ни вы не знали, вы дрались с ним, и мне таким образом пришлось быть в числе ваших противников». — «Решительно ничего подобного не помню, милый мой де Сент-Ирем, — приветливо отвечал граф, — вы, верно, ошибаетесь». — «Нисколько, вы не помните этого, потому что я был переодет… Дело касалось репутации одной дамы, вы позволите, конечно, умолчать об этом…» — «О!» — воскликнул граф, махнув в знак согласия. — «Так вы не сердитесь на меня?» — «В доказательство вот вам моя рука!» — «Я очень счастлив, милый граф!» — вскричал я, горячо пожав протянутую руку. — С этой минуты, милая сестрица, мы с ним лучшие друзья. Да, этот граф дю Люк делает быстрые успехи, он теперь один из первых между нашими утонченными.