Боевая рыбка - Джордж Грайдер

- Честное слово, командир, я велел им сегодня приготовить ванильное.

Затем я стискивал зубы, все сочувственно улыбались и продолжали есть свое шоколадное мороженое.

Вечером, когда мы проходили через пролив Баши, как обычно, было подано шоколадное мороженое, я повернулся к Пейджу и сказал:

- Пойди возьми на моем столе тот конверт с официальным распоряжением.

Когда он с ним вернулся, я вскрыл конверт.

- Господа, это приказ по кораблю номер 3987Б. Старший помощник его зачитает.

На лицах всех присутствующих отразилось некоторое недоумение; они не понимали, шучу я или нет. Фил вскрыл конверт и зачитал:

- "Приказ по кораблю номер 3987Б. Настоящим утверждаю: количество порций шоколадного мороженого по отношению к другим видам мороженого, подаваемого на борту военного корабля США "Флэшер", не должно выходить за рамки соотношения одно к трем. Подписано собственноручно мной и скреплено печатью 30 марта 1945 года. Дж.У. Грайдер, командир".

Это подействовало. С тех пор разнообразие сортов мороженого, подаваемого на "Флэшер", радовало глаз. Но каждый раз, когда было все, что угодно, кроме шоколадного мороженого, офицеры в кают-компании качали головами и с неудовольствием ворчали по поводу "указа пролива Баши".

Мы остановились у острова Сайпан на один день для дозаправки и отбыли в компании с четырьмя другими подлодками. Мы строго придерживались боевого порядка, при дистанции в тысячу ярдов друг от друга, и, только стемнело в тот вечер, когда мы вышли, вдруг прогремел ужасный взрыв возле одной из субмарин. Я полагаю, это сбросил бомбы самолет, возвращавшийся с боевого задания, но на каждой из подлодок решили, что это была рыскавшая поблизости японская субмарина. Мы бросились в разные стороны, как ватага цыплят, и взяли старт в гонках к Пёрл-Харбору.

"Флэшер", и я говорю это с гордостью, пришла первой.

Глава 14.

На базу

Теперь на моем счету было девять боевых патрулирований на четырех различных подлодках, а к тому времени, когда "Флэшер" пришла несколько недель спустя в Сан-Франциско, я был совершенно разбит. Мои нервы были расшатаны, у меня более, чем когда бы то ни было, были нарушены сон и режим питания, и я начал на длительные периоды времени впадать в апатию, более деморализующую, чем просто усталость. Сан-Франциско и "мама" Чжун помогли привести меня в норму.

"Флэшер" вошла в Хантерс-Пойнт, военно-морское сооружение в Сан-Франциско, для производства ремонта, а наши жены ждали встречи с нами. Энн к тому времени перебралась в Пало-Верде, и мы с ней и Билли провели чудный месяц отпуска там до моего возвращения в Хантерс-Пойнт, где мы оставались примерно три месяца, пока на "Флэшер" продолжались работы. Мы жили в сборном доме из гофрированного железа, который теперь, пожалуй, выглядел бы для меня маленьким и пустым, но в то время это был просто рай на земле. И когда мы были там, мы встретили "маму".

Маргарет Чжун была поразительным человеком. Американская гражданка китайского происхождения, одна из самых приятных женщин, каких я когда-либо встречал. Даже еще до начала войны она "приютила" нескольких летчиков, которые должны были присоединиться к голландцам в Индонезии. Они обратились к ней за помощью по поводу кожных заболеваний, но вскоре она всех их поселила у себя в доме.

Один из них однажды сказал:

- Послушай, "мама", хотел бы я, чтобы ты была нашей матерью.

- Я не могу быть вашей матерью, потому что не замужем, - сказала ему "мама", - но вы все можете стать моими белокурыми постояльцами.

Это было началом того, что стало значительным вкладом в усилия, которые прилагались в Сан-Франциско в помощь участникам войны. После того как Соединенные Штаты вступили в войну, "постояльцы" вступили в ряды наших вооруженных сил, и время от времени они возвращались в Сан-Франциско вместе со своими друзьями, чтобы встретиться с "мамой". У нее был просторный дом на Масоник-стрит, сердце большое, как мир, и масса друзей. Она принимала этих ребят и кормила их; они приводили с собой своих друзей; и уже стало традицией, что каждым воскресным вечером "мама" открывала дом для белокурых "постояльцев". Она "усыновляла" их и давала им маленькие символы, указывавшие на то, что они принадлежат к ее семье. Однажды вечером один летчик совершил ошибку, взяв с собой подводника, который уговорил "маму" распространить свою привязанность и на подводный флот. К тому времени, как я попал в Хантерс-Пойнт, уже стало традицией, что "мама" опекает подводников.

В ее доме могли находиться до ста гостей по вечерам в воскресенье. Друзья из гражданских лиц во всем Сан-Франциско помогали ей. Эти "киви" (служащие нелетного состава), как она их называла, делали все, начиная от внесения своей доли средств на оплату всех мероприятий до сервировки стола. "Мама" знала, как привлечь полезных людей на свои вечеринки. Когда я в первый раз пришел в ее дом, там пела Лили Понс, адмирал Нимиц раскладывал еду, а Гарольд Стассен{5} был одним из его помощников. Она называла подводников "золотые дельфины". У меня до сих пор есть членская карточка ее "клуба", и мы все еще тут и там слышим разговоры о "маме".

Как-то она взяла с собой Энн, меня и еще нескольких своих друзей-"киви", чтобы провести вечер в одном заведении города. Это выглядело так, как словно рядом находился президент Соединенных Штатов. Она подъехала к ночному клубу, остановилась посреди улицы и вышла из машины, велев кому-то присмотреть за ней. Если среди публики шло представление, то его останавливали, пока не усаживали "маму" и прибывших с ней. Это был грандиозный вечер.

Но было и "подводное течение", омрачавшее прелесть нашего пребывания в Сан-Франциско. На "Флэшер" было установлено приспособление, предназначенное для того, чтобы мы могли проходить через минные поля. В наше следующее патрулирование мы должны были идти в Японское море, чтобы топить суда у самых берегов Японской империи, и новое оборудование было призвано сделать эту работу менее опасной. С приближением лета 1945 года и когда вести с войны с каждым днем становились все более обнадеживающими, все мы смотрели на это предписание с несколько меньшим энтузиазмом.

Мы вернулись в Пёрл в августе, и наступил период интенсивных тренировок. Каждый день мы выходили в море и практиковались в форсировании учебного минного поля. Каждый вечер мы заходили в сухой док, чтобы спутанные минрепы могли быть срезаны с наших гребных винтов. Это немного нервировало перед боевым походом.

За день или два до того, как мы по плану должны были отправиться к Японской империи, газеты запестрели сообщениями о том, что японцы будто бы собираются капитулировать, а вечером перед самым отплытием новость об этом стала официальным сообщением. В Пёрл-Харборе в ту ночь была суматоха. С каждого корабля в воздух палили пушки, и каждый адмирал на Гавайях слал депеши с требованием прекратить это. Я никогда не сомневался в том, что "Флэшер" устроила самое впечатляющее представление. Мы использовали весь свой запас световых сигнальных ракет, стреляя ими из маленького миномета на мостике. Мы делали по одному выстрелу в секунду. Все они были снабжены парашютиками, и выглядело это красиво: они медленно опускались к воде, и каждая вспыхивала своим цветом. Я пригласил капитан-лейтенантов - ветеранов в кают-компанию и открыл бутылки с бренди из корабельного запаса - то самое бренди, которое когда-то показалось таким противным Роджеру Пейну и мне, - и каждый из нас взял маленькую двухунциевую бутылочку, налил из нее в рюмку и выпил за мир.