Сластена - Иэн Макьюэн

– Шерли, ты меня ждешь?

Она подбежала:

– Стою здесь полчаса. Ты что там так долго делала? Нет-нет, ты не должна мне говорить.

Она поцеловала меня в обе щеки – ага, новая богемная манера. На ней была мягкая коричневая шляпа и пальто, туго перехваченное поясом по сильно похудевшей талии. Лицо с симпатичными веснушками удлинилось, обрисовался красивый костяк – и нежные ямочки под скулами. Какое превращение. Я посмотрела на нее и вспомнила тот укол ревности: Том убедил меня, что ничего между ними нет, но какая-то настороженность сохранилась.

Она взяла меня под руку и повела.

– Они, по крайней мере, открыты. Пойдем. Мне столько надо тебе рассказать.

Мы свернули с Керзон-стрит в переулок, где был маленький паб с интимным бархатно-латунным интерьером – однажды она осудила его как «голубой».

Когда мы уселись с полулитровыми кружками, она сказала:

– Во-первых, извини. Я тогда в «Столпах» не могла с тобой говорить. Мне надо было уйти. Мне тяжело в компаниях.

– Жалко твоего отца.

Она постаралась не выдать чувств, вызванных моим соболезнованием, – я увидела, как по ее горлу прокатился маленький комок.

– Ужасный удар для семьи. Мы все убиты.

– Как это случилось?

– Он вышел на дорогу, почему-то посмотрел не в ту сторону, и его сбил мотоцикл. Прямо перед магазином. Единственное утешение – нам сказали, что он умер мгновенно, ничего не успел понять.

Я сочувствовала ей, и она рассказала, что мать впала в ступор, что семья чуть не рассорилась из-за устройства похорон, что завещания отец не оставил, и непонятно было, как поступить с магазином. Брат-футболист хотел продать его приятелю. Но сейчас магазин работает, распоряжается в нем Шерли, мать поднялась с постели и разговаривает. Шерли пошла к стойке за новым пивом, а вернувшись, заговорила бодрее. Тема была закрыта.

– Я видела, что написали про Тома Хейли. Надо же, какая жопа. Я догадалась, что это связано с тобой.

Я даже не кивнула.

– Жаль, меня к этому не привлекли. Я бы сказала им, что это глупый план.

Я пожала плечами и отпила из кружки – наверное, прячась за ней, пока не придумаю, что ответить.

– Не бойся, я не буду допытываться. Хотела только вот что сказать: хочу подать тебе идею, можешь сразу не отвечать. Ты подумаешь, что я забегаю вперед, но по тому, что я прочла сегодня утром, похоже, что тебя могут вышибить. Если ошибаюсь – чудесно. А если нет, и ты окажешься на улице, иди работать ко мне. То есть со мной. Познакомишься с солнечным Илфордом. Нам будет хорошо вдвоем. Буду платить тебе вдвое больше того, что сейчас получаешь. Узнаешь все на свете о кроватях. Сейчас для бизнеса не самое хорошее время, но койка людям всегда нужна.

Я положила ладонь на ее руку.

– Шерли, ты очень добра. Если понадобится, я хорошо об этом подумаю.

– Это не благотворительность. Если войдешь в курс дела, у меня будет больше времени, чтобы писать. Слушай. Мой роман выставили на аукцион. Заплатили чертову уйму денег. Теперь кто-то купил права на экранизацию. Джули Кристи хочет играть.

– Шерли! Поздравляю! Как он называется?

– «Позорный стул».

А, да. Ведьма – если утонет, невиновна, если не утонет, приговорят к сожжению на костре. Метафора жизни молодой девушки. Я сказала ей, что буду самым лучшим ее читателем. Мы поговорили об этой ее книге и о будущей – из восемнадцатого века, о несчастной любви английского аристократа к актрисе из трущоб. Потом Шерли сказала:

– Так ты и правда с Томом. Поразительно. Счастливица! Ну и ему, конечно, повезло. Я-то макулатуру пишу, а он настоящий, один из лучших. Хорошо, что ему дали премию, но насчет этой странной повестушки у меня сомнения, и сейчас ему, конечно, достается. Но, думаю, никто не верит, что он знал, откуда шли деньги.

– Рада, что ты так думаешь, – сказала я.

Я все время поглядывала на часы на стене позади стойки, прямо за головой Шерли. С Томом мы договорились на семь. У меня оставалось пять минут, чтобы освободиться и найти укромную телефонную будку, но не было энергии, чтобы сделать это тактично. Разговор о кроватях только добавил усталости.

– Мне надо идти, – буркнула я в кружку.

– Сперва выслушай мою теорию, как это попало в прессу.

Я встала и взяла пальто.

– Потом расскажешь.

– А не хочешь узнать, за что меня выгнали? Я думала, у тебя уйма вопросов. – Она встала и преградила мне путь из-за стола.

– Шерли, не сейчас. Мне надо позвонить.

– Может быть, ты когда-нибудь мне скажешь, почему за тобой пустили сторожей. Я не собиралась доносить на подругу. Мне было очень стыдно, что согласилась сначала. Но меня уволили не поэтому. Они умеют намекнуть, за что. И не думай, что у меня паранойя. Не тот университет, не тот выговор, не тот настрой. Другими словами, общая некомпетентность.

Она притянула меня к себе, обняла и опять расцеловала. Потом сунула мне в руки визитную карточку.

– Учти, кровати тебя ждут. А ты думай. Станешь менеджером, развернешь сеть, построишь империю. Ну иди, миленькая. Повернешь отсюда налево, там в конце телефонная будка. Передай от меня привет.

К телефону я подошла с пятиминутным опозданием. Никто не ответил. Я повесила трубку, сосчитала до тридцати, набрала снова. Потом позвонила со станции метро «Грин-парк», потом из Камдена. Дома, не сняв пальто, села на кровать и еще раз прочла письмо Тони. Если бы не так волновалась из-за Тома, может быть, проглянуло бы в письме что-то утешительное. Что-то, облегчившее старую печаль. Текли минуты, я выждала какое-то время и пошла к автомату на Камден-роуд. За вечер я проделала этот путь четырежды. Последний раз – без четверти двенадцать и попросила оператора проверить линию. Вернувшись домой, собралась уже спать и вдруг захотела опять одеться и сходить еще раз. Но не пошла и, лежа в темноте, перебирала безобидные объяснения, чтобы отвлечься от таких, которые страшно было себе представить. Подумала, не поехать ли прямо сейчас в Брайтон. Есть ведь какие-то молочные поезда? Или под утро они идут в Лондон, а не из Лондона? Чтобы отделаться от худших предположений, стала думать о пуассоновом распределении. Чем чаще он не подходит к телефону, тем меньше вероятность, что подойдет в следующий раз. Но это вздор, поскольку тут присутствует человеческая воля – рано или поздно он должен прийти домой… Тут усталость от прошлой ночи навалилась на меня, и я больше ничего не помнила, пока без четверти семь не зазвонил будильник.

Утром, уже подойдя к метро, я спохватилась, что забыла ключ от квартиры Тома. Поэтому позвонила ему из метро и больше минуты слушала гудки – вдруг он еще спит. Потом поплелась обратно на Сент-Огастинс-роуд. Хорошо еще, что была без багажа. Хотя какой смысл ехать в Брайтон, если его там нет? Но выбора не было. Я должна была убедиться собственными глазами. Если дома его нет, поиски надо начать с квартиры. Ключ нашелся в сумочке, и я отправилась снова.

Получасом позже я шла по вокзалу Виктория навстречу потоку людей, приехавших на работу из южных пригородов. Случайно взглянув направо, когда в толпе образовался просвет, я увидела нечто фантастическое. Там мелькнуло мое собственное лицо, тут же просвет закрылся, и видение исчезло. Я круто повернула туда, протолкалась сквозь толпу, вырвалась на свободное место и пробежала последние несколько шагов к открытому книжному магазину «Смитс». На полке – я. В «Дейли экспресс». Под руку с Томом. Любовно сблизив головы, идем на камеру, на заднем плане, не в фокусе – «Уилерс». Над фотографией уродливым гротеском орала надпись: «ШИКАРНАЯ ШПИОНКА ХЕЙЛИ». Я схватила газету, сложила пополам и стала в очередь, чтобы заплатить. Я не хотела, чтобы меня увидели рядом с моей фотографией, поэтому ушла в туалет, заперлась в кабинке и пробыла там так долго, что поезд ушел. На внутренних страницах было еще два снимка. На одном мы с Томом выходили из дома, нашего «любовного гнездышка», на другом целовались у моря.

Несмотря на возбужденный тон и негодование, в статье не было ни слова, далекого от правды. Меня описывали как «агента под прикрытием», сотрудницу МИ-5 с кембриджским дипломом, «специалистку» по математике, жительницу Лондона, приставленную к Тому для того, чтобы обеспечить ему получение щедрой стипендии. Денежная цепочка описана расплывчато, но верно; упомянуты «Фридом интернэшнл» и «Освобожденное слово». Заявление Тома, что он не был связан ни с одним сотрудником разведывательных служб, было набрано жирным шрифтом. Представитель министра внутренних дел Роя Дженкинса сообщил газете о «серьезной озабоченности» и о том, что соответствующие официальные лица вызваны сегодня на совещание. Выступая от имени оппозиции, сам Эдвард Хит сказал, что если эта история – правда, то она показывает, что правительство «уже потеряло ориентиры». Но, самое главное, Том заявил репортеру, что ему «нечего сказать об этом деле».