Утонуть в крови : вся трилогия о Батыевом нашествии - Виктор Поротников

— Как ты оказалась в Ожске? — спросил Моисей, сбросив шубу и шапку и усевшись напротив сестры.

— Я уехала туда вместе с Брониславом и его дочерью от первого брака еще до того, как татары подступили к Рязани, — ответила Саломея. — Юрий Игоревич поручил Брониславу собрать войско в городках и селах вокруг Переяславца. Однако Бронислав ничего не успел сделать, татары несметными полчищами подвалили к Переяславцу и Ожску со стороны Курлышевского леса, запалив огнем все деревни в округе. — Саломея помолчала, затем продолжила: — Бронислав погиб на крепостной стене при обороне Ожска. Я видела его отрубленную голову на татарском копье. Татары перебили всех русских ратников в Ожске, а также стариков и младенцев. Женщин и отроковиц нехристи обратили в рабство.

— А что сталось с Милоликой, дочерью Бронислава? — поинтересовался Моисей, всегда питавший к ней самое искреннее расположение.

— Мунгалы убили ее, — мрачно сказала Саломея, не глядя на Моисея. — Милолика была на седьмом месяце беременности, так нехристи раздели ее догола и вспороли ножом ей живот. Вывалившегося из чрева младенца кто-то из татар насадил на копье.

— Что ж, на то и война, чтобы страдали виноватые и безвинные, — после недолгой паузы заметил Моисей, ломая тонкие прутики и бросая их поверх тлеющих угольев.

— Мне странно это слышать от тебя, братец, — с неким внутренним протестом произнесла Саломея, вперив свой пристальный взгляд в Моисея. — Ты как будто оправдываешь гнусности мунгалов. Неужели ты на их стороне? И как вообще ты очутился у татар?

В этот миг колыхнулся входной полог и в юрту ввалился Терех в длинном чапане и татарской шапке, неся в руках большую вязанку хвороста.

— Пресвятая Богородица! — изумленно воскликнул он, увидев сестру Моисея. — Очам не верю! Неужто это ты, Саломеюшка?!

— Здравствуй, Терех Левша, — промолвила Саломея. — Рада видеть тебя живым!

— Сие немало по нынешним-то временам, — многозначительно обронил Терех, подходя к очагу.

— Где ты шляешься? — сердито набросился на Тереха Моисей. — Почто в юрте холодно и очаг потух? Ты забыл свои обязанности, раб?

— Прости, господин, — испуганно забормотал Терех. — Вот, за дровишками я ходил, сейчас мигом огонь разведу. Я же две вязанки в лесу насобирал, но одну вязанку у меня татары отняли.

— Терех, так ты тоже в рабах у Моисея ходишь? — с кривой усмешкой проговорила Саломея. — Похоже, мой братец весьма неплохо устроился среди поганых нехристей!

— Саломеюшка, я на твоего брата не в обиде, — заюлил Терех, подкладывая сухие ветки в набирающие силу языки пламени. — Моисей меня пригрел и приютил, языку татарскому меня обучает, а то что я у него в слугах хожу, так иначе никак нельзя. Моисей же — ханский толмач, свой человек для мунгалов, я же — пленник, в сече полоненный. Доверия мне со стороны татар нету никакого.

Саломея понимающе покивала с той же кривой усмешкой на красивых пунцовых устах.

Эта усмешка сестры и выражение ее больших глаз вдруг привели Моисея в ярость.

— Чего ты ухмыляешься, сука! — рявкнул он и, метнувшись к сестре, схватил ее за волосы. — Да, я отлично устроился у мунгалов и не жалею об этом! У меня ни в чем нет нужды, в том числе и в деньгах. Я всей душой на стороне татар, жестокости которых есть кара небесная таким скупым тварям, как мой отец и моя сестра. Если Милолика умерла безвинно, это надо признать, то ты, паскудница, получила все свои страдания в неволе как возмездие за свое бессердечие! — Моисей приблизил свое перекошенное от злобы лицо к бледному испуганному лицу Саломеи, перейдя на срывающийся крик: — Помнишь, гадина, как я умолял тебя одолжить мне несчастные восемь гривен! Помнишь?!. И что ты ответила мне тогда, не забыла? Коль ты позабыла, то я могу тебе напомнить, скупая тварь!

— Я ничего не забыла, Моисей, — вскричала Саломея, закрывая лицо руками. — Прости меня! Я очень виновата перед тобой! Умоляю, прости!

Отпустив Саломею, Моисей снова уселся на свое место и протянул руки над потрескивающим в очаге огнем.

— Из-за вас я очутился у мунгалов и еще из-за отцовской жадности, — угрюмо проговорил Моисей, нарушив долгую гнетущую паузу. — С отцом я уже рассчитался. Нукеры хана Кюлькана зарезали его по моему приказу. Теперь ваш черед платить по старым долгам…

Терех и Саломея с тревогой переглянулись.

То, что угроза Моисея не пустые слова, Саломея убедилась в этот же вечер. После ужина, приготовлением которого занимался Терех, Моисей стал с грубой настойчивостью приставать к сестре, веля ей обнажиться и отдаться ему.

— Ты с ума сошел, Моисей! Я же твоя родная сестра! — бурно протестовала Саломея, отталкивая Моисея и пятясь от него. — Не прикасайся ко мне, наглец! Убери от меня свои руки, я не лягу с тобой на ложе!

Поскольку Моисей не прекращал своих домогательств, за волосы подтащив Саломею к своей постели, та обратилась за помощью к Тереху, который с показным равнодушием сгребал кости и объедки с глиняных блюд в корзину для мусора.

— Что же ты молчишь, Терех? — воскликнула Саломея, придавленная к ложу коленом брата. — Помоги же мне, ради Бога! Пристыди Моисея!

Однако Терех остался глух к мольбам Саломеи, более того, он поспешил убраться из юрты, понимая, что ему лучше не видеть столь непотребного зрелища.

Тогда разозленная Саломея вцепилась зубами в руку Моисея, прокусив ее до крови.

— Ах так, мерзкая дрянь! — Моисей отпрянул от сестры, осматривая свою прокушенную ладонь. — Тебе это даром не пройдет!

Выбежав из юрты, Моисей вскоре вернулся обратно с забинтованной рукой и в сопровождении двух плечистых коротконогих монголов в длиннополых, подбитых мехом чапанах и мохнатых малахаях, с саблями на поясе.

Моисей сердито ткнул пальцем в Саломею и что-то сказал по-монгольски, обращаясь к двум ханским нукерам. Те обрадованно заулыбались и, скинув с себя пояса с саблями, шапки и халаты, двинулись к Саломее, растопырив руки в стороны.

Несмотря на отчаянное сопротивление, Саломея была раздета догола, связана и даже взнуздана двумя узкоглазыми помощниками Моисея, по ухваткам которых можно было понять, что им уже не раз приходилось усмирять подобным образом плененных женщин. Швырнув Саломею на ложе, нукеры широко раздвинули ее пышные белые бедра. Они держали Саломею за ноги, похотливо усмехаясь и поглядывая на Моисея, который неторопливо обнажился и приблизился к распростертой перед ним сестре с видом человека, наконец-то достигшего заветной цели.

— Кто это тут у нас так сердито пыхтит, а? — с улыбкой промолвил Моисей, возвышаясь над связанной сестрой и поигрывая своим вздыбленным мужским достоинством. — Кто это так злобно сверкает карими глазками, а?.. Ба! Да это же Саломея-паскудница, дочь скряги Пейсаха! Ну надо же, до чего изменчива судьба у гордячки Саломеи! Было время, когда эти роскошные груди и ляжки мог ласкать только боярин Бронислав, а ныне их тискают дикие мунгалы. — Склонившись над Саломеей, Моисей с силой мял пальцами ее упругую грудь, касался ее живота и внутренней поверхности бедер. Затем Моисей прикоснулся к лону сестры, обрамленному черной вьющейся порослью, густой и мягкой. — А это тайное вместилище, по-моему, будет как раз впору для моего могучего молодца! А ну-ка, сестричка, позволь мне проникнуть в тебя! О!.. Ах!..

Моисей уверенно и сильно вогнал свое затвердевшее естество в лоно сестры, наслаждаясь ее беспомощностью.

Саломея видела совсем близко над собой злорадное лицо Моисея, который орудовал своим жезлом с таким напором, словно хотел пронзить ее чрево насквозь. Саломее захотелось плюнуть в глаза брата, преступившего самый строгий христианский запрет, но она не могла этого сделать, поскольку во рту у нее была веревка. Этой же веревкой были спутаны и руки Саломеи.

Насилуя сестру, Моисей злобно шептал ей прямо в лицо, напоминая про горсть серебра, которую Саломея пожалела для него в свое время. За свою тогдашнюю жадность, молвил Моисей, Саломея теперь обречена расплачиваться позором и унижениями.

После Моисея со связанной Саломеей поочередно совокупились два скуластых потных нукера. Саломея не понимала, о чем разговаривает с нукерами Моисей, но она догадалась по выражению их лиц, что таким образом ее злопамятный брат вознаградил этих двоих мунгалов за оказанную ему помощь.

Освободив от пут измученную и униженную Саломею, нукеры поспешно удалились из юрты, вместе с ними ушел и Моисей.

Вернувшийся в юрту Терех застал Саломею плачущей. Она сидела возле очага полуодетая, с растрепанными волосами, со следами веревок на запястьях.

Терех развел побольше огонь в очаге и хотел было утешить Саломею, но нарвался на оскорбления с ее стороны.

— Трусливое ничтожество! — выговаривала Тереху Саломея, с презрением глядя на него из-под вьющихся локонов, упавших ей на лицо. — Тебе впору убирать объедки и собирать хворост. Какой ты воин, ты — жалкий трус! Братец мой — мерзавец, и ты такой же. Собачье отродье! Лизоблюд несчастный!..