Дворянин великого князя - Роберт Святополк-Мирский

Ольшанский хорошо помнил эту икону.

Она лежала рядом с нищим старцем, которого нашел однажды князь на большой дороге под кре­стом. Десять лет назад это было. Стоял теплый осенний день. Князь Иван с дюжиной людей воз­вращался из Пскова в свои Ольшаны и к вечеру-рассчитывал быть дома. Старец был в монаше­ском одеянии, с четками, намотанными на руку. Он казался мертвым — так бледно было его лицо, но, склонившись над телом, Ольшанский уловил дыхание, а на вопрос, как его зовут, старец про­шептал: «Иона» — и вновь впал в беспамятство.

Князь Ольшанский был человеком набожным, старость уважал, потому сам бережно взял на руки Иону и донес до ближайшей деревни, в то время как оруженосец Ваня вел рядом на поводу княже­ского коня.

В деревне князь решил было заночевать из-за плохого состояния найденного старика, но ста­рик вдруг пришел в себя и заявил, будто только что было ему видение: ворвутся ночью ливонцы в эту деревню и всех убьют, потому что они идут походом на Изборск и не оставляют свидетелей.

Неизвестно почему князь Ольшанский сразу поверил старику и велел немедленно собираться в путь.

Многодетный хозяин дома, где они останови­лись, тоже решил взять всю свою семью и ехать с князем. Он побежал предупреждать соседей, но не многие в деревне согласились бросить свои дома и потому остались.

Наутро уже в Ольшанах они узнали, что ливон­цы действительно напали ночью на деревню и все, кто там остались, погибли.

С тех пор князь Ольшанский никогда больше не расставался с Ионой. Старик, выживший благо­даря заботам молодого князя, тоже привязался к своему спасителю. Ионе уже в то время было не менее восемьдесяти лет, и вскоре Иван понял, что это не простой странствующий инок, — он был мудр, грамотен, сведущ в разных вопросах и, воз­можно, занимал когда-то высокое положение в церковной иерархии. Однако никогда не расска­зывал о своем прошлом старец Иона. Зато он умел, ни о чем не спрашивая, давать князю сове­ты, которые всегда приходились очень ко време­ни. Часто бывало так, что Иван, мучаясь в разре­шении какого-нибудь сложного вопроса, прихо­дил к старцу, и они долго беседовали о разных отвлеченных вещах, казалось бы, не имеющих ни­какого отношения к тому, что волновало князя сейчас. Но после таких бесед Иван всегда чувство­вал себя просветленным, успокоенным и вдруг нужное решение приходило само собой.

Иван тихонько затворил за собой дверь и оста­новился на пороге, ожидая, когда старик кончит молитву. Через несколько минут Иона поднялся с колен и обернулся.

— Не спится, Иванушка? — ласково спросил он, плавным жестом предлагая князю сесть.

Иван глубоко вздохнул и сел, сразу почувство­вав облегчение от одного тихого и проникновен­ного голоса.

Иона, сгорбленный, старый, весь седой и весь в белом, какой-то таинственный и бессмертный, смотрел на Ивана светлыми, ясными очами, в ко­торых сквозила жуткая глубина, чарующая осо­бой, неземной мудростью. Но взгляд этот не пу­гал, не тревожил. Казалось, он проникал в. самую душу и сладко шептал: «Знаю я все про тебя, знаю… Все твои горести ничтожны, заботы — лус-ты, забудь о них… успокойся, умерь свой дух, ибо все проходит… все проходит… и сейчас тебе будет хорошо… легко… свободно… уже… уже… уже…»

Князь Иван ощущал, как под взглядом Ионы тя­желая холодная глыба, лежащая на душе, посте­пенно тает, а сердце бьется все спокойнее, все увереннее.

—  Мысли разные глупые лезут, — смущенно пробормотал он.

—  Мысли не бывают глупыми, — мягко возра­зил Иона, — сама мысль есть рождение мудрости.Бывает иначе: когда человек смотрит в чистые глаза правды и видит в них отражение своей сла­бости, он пугается и называет такие мысли глупы­ми. Но вот они-то и есть самые мудрые. Надо только побороть страх и не отступать, лишь тогда откроется истина.

—  Побороть страх? Верно, Иона, верно. Глав­ное — побороть страх. А как его побороть, страх,скажи мне, каким оружием?

—  Страх есть неверие в силу собственного ду­ха. Мужество — вера. Мужество часто путают со смелостью. Это заблуждение. Подлый убийца мо­жет быть смелым, но никогда — мужественным,ибо смелость дается от рождения, а мужествоприобретается человеком в борьбе со своим ни­чтожеством. Мужество есть правда, доброта и справедливость. Стало быть, победить страх или,иначе говоря — быть мужественным и обрести ве­ру в свой дух может лишь человек, который будет жить по правде, творить добро и защищать спра­ведливость.

—  Мудрые слова ты говоришь, Иона. Я вот всей душой их принимаю, но как до дела доходит, все не так получается. Вот, скажем, правда. Она ведь разная… И много этих правд по свету бродит… По­ди разберись, какая из них самая правдивая? Ты думаешь, что эта, а сосед твой — что другая. Вот вы и спорите, потом, глядишь, — уже на мечах схватились, а после — один лежит и не дышит. А может, правда как раз его и была?! Как тут уз­наешь?

— Правда, Иванушка, одна на свете. Это не­правд много. И все разные. Оттого добрые люди на всей земле друг на дружку похожи, а злые —все разные, и каждый по-своему.

— А если она одна, правда, — как отличить ее от многих неправд?

Старец улыбнулся и развел руками:

— А вот тут, Иванушка, никто, кроме тебя само­го, не отличит. Если делаешь ты добрые дела, для людей живешь, Господа любишь и совесть тебе ду­шу не тревожит, — значит, нашел ты правду. Да только мало встречалось этих людей — видать, правда не всем дается…

Иван подумал немного и решился спросить.

— Вот ты сказал, Иона: «…если делать добрые дела». Скажи мне, а как быть, если, делая доброе дело, человек.вершит зло?

— Так не бывает. Добро злом не творится.

— Ну хорошо, но если само дело злое, но дела­ ешь его ради добра? Потому что если его не де­лать, то будет еще большее зло?

— Либо это дело не злое, либо добро, ради ко­торого ты его делаешь, не добро.

Князь Ольшанский глубоко задумался.

Доброе ли это дело, возвести на престол пра­вославного государя, возвеличить землю, освобо­дить от засилья иноземцев и вернуть исконнымхозяевам? Несомненно, доброе! Значит, все) что делается ради этого дела, тоже добро/

Князь Ольшанский вздохнул с облегчением. Короля, правда, все равно было жалко, но князь постарался о нем не думать.

Они еще долго разговаривали с Ионой вполго­лоса, все о разных больших и малых вещах — о добре, зле, вере, безверии, а когда чернота за ок­ном стала таять, князь Иван Ольшанский, устав­ший, но успокоенный, вернулся в свою комнату.

Ему хотелось спать, но, уходя к Ионе, он оста­вил окно открытым, и сырой ночной холод на­полнил комнату. Князь подошел к окну, чтобы за­крыть его, и в сером сумраке рассвета увидел в ок­не напротив Олельковича.

Комнаты Ивана и Михаилы находились рядом, но внешние их стены образовывали прямой угол, и окна были как бы напротив. Окно Олельковича тоже осталось с вечера распахнутым, а сам он, по­лураздетый и сонный, стоял на корточках у двери и будил спящего на пороге слугу.

— Поди узнай, — хрипло говорил Олелькович, — вернулись ли наши ребята!

Слуга тихонько вышел, а Михайло сел на лавку, достал из-под нее серебряный ковш и стал зачер­пывать мед из большой бадьи, стоявшей рядом. Громко сопя, он жадно пил ковш за ковшом, мед стекал по его бороде тоненькой струйкой, и на полу образовалась лужа. Вернулся слуга и шепо­том сказал:

— Нет, князь, их еще нет.

Олелькович странно встревожился, заходил по комнате и выглянул в окно, но не заметил Ивана, потому что смотрел куда-то вдаль, на дорогу, хотя Иван был совсем рядом, почти напротив и не ду­мал прятаться. Потом Олелькович сказал слуге:

— Садись на коня и поезжай на Стародубскую дорогу. Смотри в оба по сторонам, может, уви­дишь где наших ребят… Если ненароком заметишь убитых, кровь, следы драки — все осмотри внима­тельно и расскажешь мне, понял? Гляди, чтоб до восхода солнца вернулся назад. А часовым Федора скажешь, что я послал тебя за этим… как его… ну, в общем, сам придумаешь! Пошел!

Слуга выбежал, а Олелькович улегся снова, но уже не спал, просто лежал, тупо глядя в потолок, меланхолично жуя сушеные сливы и выплевывая косточки на пол.

Сон опять покинул князя Ольшанского.

Он тихо отошел от окна, так и забыв закрыть его, и, не раздеваясь, лег, укрывшись медвежьей шкурой.

Что это значит? Почему убитые? Почемукровь? Зачем и куда он посылал своих людей?

И вдруг он вспомнил.

Пирушка после охоты… Олелькович с кубком в руке склоняется над Гансом: «Счастливого пути! Только не езжайте лесом! Мало ли что — вас ведь только двое!» «Нас — драй! Три! — пояснил Ганс. — И мы никого не боялься! Но мы не ездиль лесом, зачем? Мы будем ездиль большой Старо-дубский дорога!»

Встревоженный отсутствием своих людей, Олелькович не мог подозревать, что потрясенный Ольшанский так же, как и он, не спит сейчас, ожидая возвращения слуги, посланного на Стародубскую дорогу, с волнением и тревогой, гораздо большими, чем у самого Михайлушки.