Собрание сочинений. Том II - митрополит Антоний (Храповицкий)

Другое пророчество изображает под видом истукана из разных веществ царства мирские, исполненные грехов и страстей; но вот падает с горы камень, неотсеченный руками, и сокрушает истукана, а сам наполняет всю землю. Нерукосечный камень от несекомой горы – это Христос Спаситель, а вечность Его Царства – это вечность Церкви. Церковь уничтожает царства мирские не в том смысле, чтобы бороться против их властей или низвергать их устройство, – нет, она уничтожает лишь те греховные начала, которые царствовали в мире: гордость, распутство, идолопоклонство и пр. Самые царства остаются, но истинное царствование не над телами, но над сердцами людей, поучает Евангелие. И если наш автор толкует нерукосечный камень в смысле царства римского, наполнившего землю, то это есть прямое противление Священному Преданию и Священному Писанию, из коих в последнем Сам Господь называет Себя камнем, раздавливающим всякого, на кого упадет, а первое даже гору нерукосечную применяет к Деве, Матери Божией.

Но если Церковь есть союз, отдельный от царств мирских, то где же ее действующая сила? Что это за меч слова Божия, что за щит веры, и как им можно действовать в общественной жизни?

Такое, более точное определение самого содержания церковной жизни, находим в Новом Завете. Явление новой жизни, знаменование нас светом лица Господня мы празднуем в день Богоявления, который считается началом общественной деятельности Христа Спасителя. Вот и посмотрим, какое же именно зиждущее начало этой деятельности Он открыл – государственное ли, как желает Соловьев, или иное?

Что произошло, собственно, при Богоявлении, и в каком смысле оно есть начало общественной деятельности Христа Спасителя? В том ли, что Он провозглашен с неба Сыном Божиим? Но подобные засвидетельствования уже были ранее, и притом для многих, а здесь голос слышали только Сам Господь и Предтеча. Или в том явление Христовой жизни, что Он засвидетельствован Предтечей перед народом? Но были свидетельства Симеона и Анны, более определенные. Нет, явление новой жизни заключается в том, что Господь здесь показал то оружие, ту действующую силу, с которой Он выступает в мир. Иоанн же удерживал Его и говорил: мне надобно креститься от Тебя, и Ты ли приходишь ко мне? Но Иисус сказал ему в ответ: оставь теперь, ибо так надлежит нам исполнить всякую правду. Тогда Иоанн допускает Его (Мф. 3, 14–15). Господь стал среди грешников, как бы нуждающийся в покаянном крещении. Он, принося на землю правду и святость, открывает ее в том, что как бы отрекается от этих Своих преимуществ и в этом самоотречении, в этом духовном самоумерщвлении открывает нам закон новой благодатной жизни. Родившийся в пещере и положенный в яслях, обрезанный в 8-й день и посвященный Богу в 40-й, Господь в 30 лет уже открыто и сознательно поучает нас, что смирение и самоотречение – вот та общественная сила, которою живет Церковь, ее власть, ее всемирный папа. Это есть именно та разгадка благоустройства жизни общественной, которую тщетно искали мудрецы мира; это есть именно то начало, которое по самому существу своему ставит церковный союз выше всяких внешних гарантий, при котором можно расковать мечи на орала, при котором возможен союз свободы и мира, потому что борьба за существование, на которой зиждутся все учреждения земные, им совершенно изгоняется, и если всякое мирское общество нуждается в карах и поощрениях, то именно не ради другого чего, а для сдержки себялюбия и гордости. Но с устранением этого начала в новой жизни является полный простор для правды и свободы. Насколько человек способен в себе убивать человека ветхого, убивать гордость и креститься во Христа, настолько он входит в Церковь, настолько он становится выше мотивов внешней кары и внешнего возмездия, он уже гражданин неба. Насколько же он снова подпадает влиянию плоти и страстей и оживляет в себе ветхого человека, настолько он выпадает из Церкви, а она, основанная на пути Христовом, остается свята и непорочна, не имеющею пятна, или порока, или чего-либо подобного (Еф. 5, 27).

Но вложенная в нее Христом сила духовного самораспятия, смирения и любви есть не только отрицательное начало, обусловливающее собой церковную свободу, но и начало положительное, воздействующее на общественную жизнь. Скажем более, по учению христианской религии, эта сила благодатной жизни, исходящая из личного подвига, есть не только самая действенная в общественной жизни, но и единственная, которая может улучшить жизнь общественную не по-видимому только, но по существу, тогда как всякое иное начало воли естественной, не оторвавшейся от себялюбия ветхого человека, никогда не может водворить на земле истинной правды. Последняя мысль раскрыта в книге Екклесиаст, где Соломон исповедует от лица целого человечества тщету своих предприятий. Старался он водворить на земле правосудие – но вот беззаконие, правду – но вот неправда (см. Еккл. 3, 16); с горечью разочаровывается он во всех своих намерениях и признает, что кривое не может сделаться прямым, и чего нет, того нельзя считать (Еккл. 1, 15). Естественные мирские средства деятельности, которые автор названной книги считает единственными для влияния Церкви на общественную жизнь, могут только изменять внешние формы жизни, но ни исправить человеческих сердец, ни переменить общественных нравов. Как слепых сделать зрячими и хромых ходячими или пустыню цветистым садом не может естественная сила, так и людей сделать добрыми. А может, все это лишь сила новой благодатной жизни, то Христово духовное самораспятие, которое нам открывается со дня Его крещения. И к этому-то дню явления новой жизни Церковь применяет древнее обетование: Возвеселится пустыня и сухая земля, и возрадуется страна необитаемая и расцветет как нарцисс; великолепно будет цвести и радоваться, будет торжествовать и ликовать… Укрепите ослабевшие руки и утвердите колени дрожащие; скажите робким душою: будьте тверды, не бойтесь… Тогда откроются глаза слепых, и уши глухих отверзутся. Тогда хромой вскочит, как олень, и язык немого будет петь; ибо пробьются воды в пустыне, и в степи – потоки (Ис. 35, 1–6).

Общественный переворот начался именно в тот день, когда людям открыт был Христом новый путь смирения, новая жизнь. Но в чем же ее сила? Как она действует на общество? А в том, что эта новая жизнь коренится в душах всех сотворенных по образу Божию существ, в высших стремлениях их совести, в желании высшей жизни и свободы от греха. Раз явившись на землю, она как могучий поток заливает собою мир, она уничтожает сама собой, без ухищрений политики или силы оружия, уничтожает своих врагов, как железным цепом, по слову Михея, как силой единорога, по слову Валаама. Не из учреждений политических, но именно из подвига свободных душ идет очищение нравов; оно как зерно горчичное, из малого семени вырастающее само собой в огромное дерево, как закваска малая, вскисающая поверх сосуда, оно как всеистребляющий огонь для греха, лишь бы он возгорелся, как меч, разделяющий народы и семьи.

Да, Божия благодать не нуждается для влияний на общество в том, чтобы господствовать над мирскими державами, она уклоняется от того, чтобы делить наследства, она в лице апостолов не хочет подчинить себе имуществ христиан, но лишь их совесть: я ищу не вашего, – говорит один апостол, – а вас (2 Кор. 12, 14); чем ты владел, не твое ли было, и приобретенное продажею не в твоей ли власти находилось? – говорит другой (Деян. 5, 4). Итак, мы видим, что и первоначальная Церковь не хотела предъявлять никаких других прав, никаких порядков, кроме свободного воссоздания человеческих совестей силой слова Божия, силой благодатной жизни. Насколько сама эта сила овладевала душой человека или общественным бытом, настолько и сказывалась в перемене их общественных порядков. Сам автор непроизвольно обронил такую же мысль, противоречащую его книге, но вполне справедливую: «Единство действительной веры с необходимостью переходит в живое и деятельное единство, как нравственное, так и практическое», – говорит он. Полное бытовое единство было у первенствующих христиан, но никогда апостолы не старались законами внешними оградить и обеспечить свое влияние: они очень мало опасались, что сила благодати слова Божия останется без действия на общественные нравы. Хотят их слушать – они проповедуют, не хотят – они уходят по завету Христа, они верят, что благодать Божия сама работает и борется с историей, и даже не признают своих заслуг: не я, – говорят они, – тружусь, а благодать Божия, которая со мною (1 Кор. 15, 10).

Да, наша задача именно в том, чтобы только войти в эту благодать, только принять ее в себя, убить в себе ветхого человека, тлеющего в похотех прелестных, и стать носителем благодати. А раз это случается, раз только является человек, исполненный ею, то действительно вокруг него расцветает пустыня и люди перековывают мечи на орала.