Остров накануне - Умберто Эко
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
И именно на этом месте для фатера Каспара начинался звездный час. Ну в таком разе, заявлял он, если Земля обращается вокруг Солнца, ну а Солнце против еще чего – то (с молчаливым допущением, что это еще что – то способно крутиться вокруг еще чего – то нового), мы получим ситуацию с трансцендентными кривыми, о чем, по – видимому, Роберт должен был слыхивать в Париже, поскольку именно из Парижа завезли эту теорию в Италию галилеяне, подбиравшие все возможное и невозможное, дабы в мире добавилось беспорядка.
«Что такое трансцендентная кривая?» – спросил Роберт.
«Можешь звать еще трохоидой или циклоидой, мало что переменится. Вздумай колесо».
«Я уже вздумывал».
«Нет, не такое, теперь вздумай колесо, как у повозки. Представь, что на ободе колеса гвоздь. Колесо не едет, гвоздь смотрит в землю. Теперь вздумай, как колесо поехало, что делает гвоздь?»
«Если колесо поехало, значит, гвоздь сначала поднимается, потом снова опускается на землю».
«Значит, думаешь, гвоздь описал окружность?»
«Не квадрат же он описал».
«Так слушай на это, болванская голова. Скажи, гвоздь приземляется в то место, на которое опирался сначала?»
«Минутку… Нет, повозка – то двинулась вперед, значит, гвоздь упрется в землю значительно дальше, чем он был раньше».
«Значит, он не описывал окружность».
«Значит, нет, разрази меня на этом месте!»
«Нельзя выражаться: разрази меня на этом месте».
«Извините. Что же описал гвоздь?»
«Трохоиду он описал, а чтоб до тебя дошло, скажу: это похоже на прыготню мяча, который ты швыряешь оземь, он от земли отскакивает, после этого описывает полукруг, снова бьется… с той только разницей, что у мячика полукруги каждый раз уменьшаются, а у нашего гвоздя они равномерны, если колесо вращается с равномерной скоростью».
«И к чему приводит это рассуждение?» – спросил Роберт, чуя убийственность Каспаровой логики.
«Приводит, что ты толкуешь о водоворотах и бесконечности миров и будто Земля вращается, а вдруг и выйдет очевидно, что Земля твоя вовсе и не вращается, а прыгает по бесконечному небу как будто мячик, шлеп, шлеп, шлеп, хороша траектория для такой важной планеты! Если же твоя теория водоворотов справедлива, значит, и все небесные тела делают шлеп, шлеп, шлеп, это мне препотешно, никогда так не смеялся в моей жизни!»
Затруднительно опровергнуть довод столь утонченный и геометрически идеальный, а также идеально бессовестный, ибо отцу – то Каспару не могло не быть ясно, что нечто сходное будет иметь место даже если планеты будут двигаться по рецепту Тихо Браге. Роберт отправился в постель мокрый и потрепанный, как пес. Ночью он порассудил, не следует ли ему в таком случае отказаться от всех своих еретических идей о вращении Земли. Поглядим, сказал он себе. Если правда окажется на стороне фатера Каспара и Земля не вращается (так как в противном случае она вращается как – то чересчур и нет возможности ее попридержать), что из этого следует? Поставит это под сомнение его открытие антимеридиана, и его теорию Потопа, и то обстоятельство, что Остров на горизонте находится во вчерашнем дне? Не поставит ни в малой мере.
А следовательно, сказал он себе, мне, наверное, лучше не обсуждать взгляды на астрономию с моим новым учителем, а поусердствовать в плавании и добиться того, что на самом деле меня интересует, а интересует меня не разбор, был ли прав Коперник или Галилей, или этот шарашливый Тихо из Ураниборга, – а поглядеть на Апельсинную Голубку, да совершить прыжок в день вчерашний. О таком ни Галилей, ни Коперник, ни Тихо и ни один из моих учителей и друзей в Париже и не мечтывали.
Поэтому на следующее утро он предстал перед отцом Каспаром как почтительнейший последователь, как в отношении водоплавания, так и астрономии.
Однако отец Каспар, сославшись на волнующееся море и на новые расчеты, которые его чрезмерно занимали, на этот день отказался преподавать ему плавание. К вечеру он объявил Роберту, что учиться плавать можно только при большой концентрации и в молчании, и нельзя, чтобы голова витала в облаках. Поелику Роберт был настроен на совершенно обратное, следовало заключить, что к плаванию у него не имелось дара.
Роберт спросил себя, как же это его преподаватель, столь гордившийся идеей, внезапно оставил дорогой ему замысел. И, по – моему, вывод, к которому он пришел, справедлив. Фатер Каспар забрал себе в ум, будто лежать или даже ворочаться на глади моря под солнышком для Роберта приводило к такому кипению фантазии, что рассудок приобретал опасное развитие. От благорастворения в телесности, от смывания влагою, которая являла собой ту же материю, он в значительной степени оскотинивался, и в его голове заводилось нечто по качеству своему нечеловеческое и дикое.
Поэтому фатеру Каспару Вандердросселю следовало поискать чего – то иного для приближения к Острову, чего – то, что не стоило бы Роберту здоровия души.
25. ЗАНИМАТЕЛЬНАЯ ТЕХНИКА[33]
Когда фатер Каспар сказал, что снова воскресенье, Роберт осознал: миновало более недели с их знакомства. Фатер Каспар отслужил мессу, а потом обратился к Роберту с решительным видом.
«Не могу дожидаться, пока ты учишься плавать», – сказал он.
Роберт ответил, что не виноват. Иезуит согласился, что, может, Роберт и не виноват, но что время идет и непогоды с лесными зверями портят ему Установку, а она требует ежедневного ухода. По этой причине, ultima ratio, остается только одно решение: на Остров отправится сам Каспар. На вопрос, как же ему удастся такое, священник ответил, что попытается применить Водяной Колпак.
Он пояснил, что вот уж долгое время изучает, как передвигаться под водой. И собирался даже построить деревянную лодку, обнести ее металлом и сделать двойной корпус, вроде короба в футляре. Длиною этот корабль должен был быть в семьдесят два фута, высотою в тридцать два, шириною в восемь и достаточно тяжел, чтоб вверзиться в глубину морскую. Двигало бы корабль колесо с лопастями, приводимое двумя матросами изнутри, как вращают ослы жернова мельниц. Чтобы видеть, куда корабль плывет, применялся бы трубоспекулум, то есть очко на высокой трубе, которое благодаря поставленным зеркалам позволяло бы наблюдать изнутри все происходящее над поверхностью моря.
Почему он не выстроил эту лодку? Потому что такова природа, – сокрушенно разводил он руками, – унижающая нас в нашей малости. Некоторые идеи превосходно выглядят на бумаге, но в действительности они далеки от превосходства, и никто не может объяснить, какова тут причина.
Однако отец Каспар соорудил Водяной Колпак! «И безграмотные людишки, если бы им сказали, что по лону Рейна можно гулять не омочая одежд и даже неся раскаленную головешку, ответили бы, что это благодурствованье. А между тем подобный опыт уже производился, около столетия тому назад, в Испании, близ блокгауза Толедо. Вот я и намерен дойти до Острова с помощью Водяного Колпака, шагая, как сейчас я шагаю перед тобой».
Он снова нырнул в глубины трюма, который поистине представлял собою на «Дафне» неисчерпаемую сокровищницу. Кроме астрономического арсенала, там складировалось много других вещей. Роберту было велено выволакивать из трюма на верхнюю палубу какие – то новые палки и дуги из металла, а также тяжеленную юбку из кожи, до сих пор сохранявшей запах своего рогатого протовладельца. Мало проку было от Робертовых напоминаний, что негоже – де работать в воскресение Господне: фатер Каспар отвечал, что это вовсе не работа, и в особенности не работа низменная, а исповедание благочинного искусства, и что сегодняшняя рачительность будет ими посвящена усовершению знания великой книги природы. Так что это таково же, как и раздумывание над Святым Писанием, от коего книга натуры не далеко отстоит.
Роберт потому был вынужден заняться работою, понукаемый фатером Каспаром, включавшимся в труд на самых затруднительных стадиях, когда металлические части нужно было просовывать в пазы. Проработавши целое утро, они взгородили клетку в форме обрубленного конуса, чуть выше роста человека, из трех обручей, самого узкого сверху, серединного в центре и широкого снизу, параллельно соединенных посредством четырех наклонных жердей.
К серединному колесу прицепливался подгузник из холстины, на котором мог сидеть человек, и при этом благодаря лямкам, обкручивавшим его грудь и плечи, хомут не только не давал бы ему выпасть, но и сам не осаживался бы вниз, и голова бы не могла проходить наружу через верхнее отверстие.
Пока Роберт гадал, для чего предназначалась постройка, фатер Каспар развернул дубленый фартук, и стало видно, что тот – идеальный чехол для металлического костяка, куда он легко и насадился, зацепляясь крючками за готовые петли таким образом, чтобы, единожды насевши, кожаная полость не сползала. Целокупная постройка представляла собой все тот же усеченный по верхушке конус, закрытый сверху и открытый снизу, или, если угодно, колпак. В его боку, между верхним и средним кругом, открывалось стеклянное окошко. В крышу колокола было вращено мощное кольцо.
