Скифы - Юрий Никитин

Последний перед Крыловым улыбнулся ему сочувствующе:

– Потерпи, я быстро. Мне только печать шлепнуть, все уже сделано… Я вижу, ты в крутой разборке побывал.

– Пришлось, – пробормотал Крылов.

– У нас тоже было, – сообщил мужик доверительно. – До стрельбы доходило. Но мы отстояли домик… Теперь это наш офис! Представляешь, шесть этажей, с видом на Красную площадь…

Интеллигент выскочил, мужик оборвал себя на полуслове, подтянулся, исчез за дверью. Пробыл он, как и обещал, недолго, но, когда выходил, Крылов видел, как вытянулось его лицо и подобрались губы. Видать, даже здесь могли остановить его победное продвижение, ведь здание с выходом на Красную площадь – лакомый кусок как для мафии, так и для правительства, что тоже мафия, только послабее…

Крылов вошел, комната большая, запущенная, на той стороне за огромным столом восседает лысый человечек. Нелепая чернильница из зеленого мрамора… или малахита, явно где-то в министерстве выбросили, потертое сукно, словно поковырянное бильярдным кием.

Чиновник поднял на Крылова рыбьи глаза:

– Что у вас?

Крылов подал бумаги.

– Вот, – сказал он вежливо. – Все заполнено по форме. Все инструкции, все бланки. Регистрационные формы в шести экземплярах, как и велено.

Чиновник некоторое время рассматривал бумаги, наконец медленно поднял взгляд на Крылова, оглядел вскользь, выждал, насладился властью, затем сказал милостиво:

– Да вы садитесь. Вон стул. Здесь надо проверять все очень внимательно.

Крылов осторожно присел, бандаж немилосердно врезался в тело.

– Я все списывал тщательно, – заверил он. – Но если надо, вы только скажите, все перепишу.

Чиновник кивнул, глаза не отрывались от бумаг. Лепет существа, которое сидит по ту сторону стола, не имеет никакого значения. Если надо, то оно перепишет и сто раз. И двести.

– А что за «Возрождение Великой Скифии»? – поинтересовался он. – Это что-то вроде строительства Шамбалы в районе Садового кольца? Вчера приходили энтузиасты…

– И как? – спросил Крылов. – Зарегистрировались?

– Нет, – ответил чиновник. – Бумаги не в порядке… Тут у вас написано, что вы намерены менять мораль современного человека, добиваться… бороться… восстанавливать… Прямо бомбисты какие!

Крылов посмотрел ему в глаза и сказал как можно мягче:

– Разве это не говорит всякий кандидат?.. Разве не эти слова повторяет каждый, кто выдвигает свою кандидатуру в губернаторы, мэры, председатели колхоза?.. Разве не так говорит наш президент?

Чиновник усмехнулся:

– Да все понимаю. Только у вас здесь записано, что вы ставите своей целью уничтожение России и строительство на ее землях Великой Скифии… Ага, не только России, а вообще на всех этих землях… от моря и до моря… И дальше, дальше… Гм, это же пропаганда фашизма, тоталитаризьма и прочих ваххабитских действий!

– Где? – быстро спросил Крылов. – Законом запрещены лишь насильственные действия. И призывы к насильственному свержению. А у нас все лишь путем убеждения. Вот взгляните!.. И вот здесь. Специально дважды повторили. И в Уставе Скифского общества, и в инструкциях. А вот еще и в подпункте…

Чиновник долго изучал, морщил лоб. Крылов побаивался, что оставит бумаги для изучения, мол, надо посоветоваться, отдать на экспертизу, узнать мнение специалистов, но чиновник наконец хмыкнул и полез в стол.

Крылов затаил дыхание. В руке чиновника появилась большая круглая печать.

– Если по убеждениям, – сказал чиновник с ленцой, – тогда ладно… Никто из-за убеждений не сдвинет задницу. Мир должен сойти с ума, чтобы Шамбалу на Садовом бульваре или… эту Великую Скифию!.. А вот моя жена зачастила в Общество Защиты Махаона. Это такая бабочка… говорят. У этих махаонистов отделения во всех странах мира! У нас они сняли офис на Тверской, там такой дом рядом с «Елисеем». Я там один раз побывал с женой, красиво!.. Люстры, как в Большом театре, картины на стенах. В большом зале эти бабочки в рамах, жуки всякие…

Очень неторопливо, даже замедленно, он прикладывал печать, иногда шумно дышал на быстро подсыхающую поверхность, смотрел критически, снова прикладывал.

– Да-да, – согласился Крылов, он готов был соглашаться с чем угодно, только бы поскорее взять эти бумаги, – махаонисты – это серьезно!.. Не то что скифы.

– Блажь, – отрезал чиновник. – И махаонисты, и эти… ваши скифы. Если бы их принять всерьез, то я бы сам потребовал вешать этих скифов на всех уличных столбах. Но так игры, игры, игры…

Крылов покивал, привстал:

– Да-да, игры. Все?

Чиновник перебросил на его сторону бумаги.

– Все. Вы зарегистрированы. Сегодня, кстати, уже восемнадцатое общество… только в нашем районе.

Крылов начал суетливо сгребать бумаги, сказал искательно:

– Да-да, махаонисты – это здорово! Это замечательно даже.

Чиновник отмахнулся.

– Бред, – изрек он. – Но бред безобидный. Как и ваши эти… скифы. Да если бы я хоть на миг подумал, что у вас это всерьез, не игра, то я бы… я бы!.. за такие программы надо вешать на всех уличных столбах, не для газет будь такое сказано.

Домой добирался пешком, не решился в переполненном троллейбусе. Вполз в квартиру смертельно усталый, но гордый. Всякий из нас, подумал он, откладывает донекуда визит к дантисту и в ДЭЗы. А когда все-таки сходит, на других, несходивших, посматривает свысока: мол, я орел, а вот вы…

Дед сидел на кухне в своем любимом кресле, но вместо привычной газеты Крылов с тревогой увидел у деда в руке знакомые листки.

Дед вскинул покрасневшие от прилива крови толстые брови. Глаза были усталые, с полопавшимися красными жилками.

– А, – сказал он, – ты уже… Ты уходил куда-то?

– Дед, – сказал Крылов, – я сейчас приготовлю что– нибудь поесть.

Дед великодушно отмахнулся:

– Не стоит. Лучше разогрей то, что наготовили Лилия с Яной. Холодильник забит такой вкусностью!

Крылов решительно взял у деда листок.

– А ты лучше почитай детективчик.

– В мое время говорили, – ответил дед неспешно, – что неважно, как ты пришел в этот мир… ведь это не от нас зависит!.. Важно, как уйдешь.

– Дед, – сказал Крылов предостерегающе, – ты не дури!

– Что тебе не так?

– Не дури, говорю, – повторил Крылов. – Тебе еще рано о таком думать.

Он полез в холодильник, застыл, некоторое время стараясь понять, что же в этих кастрюльках и пакетиках. За спиной дед прогудел благодушно:

– Да знаю, знаю… Уже последние вздохи под капельницей, а вокруг говорят, как еще погуляют, к каким бабам сходят… Мне этой брехни не надо. Сам говорил Кальницкому, когда тот кончался от рака. Уже метастазы по всему телу, уже никакие лекарства не заглушают боль, а я ему молол, что все обойдется, что еще погуляем! Стыдно и противно. Как будто не с другом говорил, с которым войну прошел, вместе в глаза смерти смотрели не раз, а с трусливым придурком.