Зимний Фонарь (СИ) - Карнов Тихон

Отчаянный вдох. Озеро равнодушно, когда из синевы выныривает второй человек. В его теле нет былой твёрдости. Приправленная кровью вода щедрыми ручьями стекает по плащу. Мокрые волосы закрывают обожжённое лицо. Горит, вздуваясь волдырями, пепельная кожа. В открытых ранах копошатся чёрные черви. Образуя колонии, они сливаются воедино и защитным барьером покрывают многочисленные раны.

Кемром выходит на берег и едва не падает. Конечности его парализованы дрожью. Переводя дыхание, капитан руками упирается в колени. Поднимает усталый взгляд. Видит распластанное тело в нескольких метрах от себя.

Карпеец решительно выпрямляется. Смахивает с плеча налипшую тину. Приближается к трупу. Переворачивает ногой. Усмехается, глядя в поражённое манифестом лицо. Заглядывая в выжженные глаза. От шеи умершего отваливается апейроновая помпа. Проводящая лекарство трубка расходится трещинами — резервуар с веществом отсоединён.

— Я же сказал, — шепчет капитан и с корнем вырывает канюлю. Вдоль позвоночника множество следов от игл, — один из вас должен остаться.

Кемром выбрасывает устройство в воду. Уходя, он не оборачивается, когда Синекамский колокол звонит во второй раз.

Глава пятнадцатая. Живым

«Современная этика обязывает всякого, кто столкнулся со смертью другого человека, хранить по этому поводу молчание. Любое упоминание усопших всуе есть толчок к формированию немёртвого его образа, в просторечии именуемого андером. Исключения составляют лишь те, чьи останки были кремированы, и известные персоны — исторические или публичные личности: за проявлениями последних ведётся флатлайнерский надзор. В случае с гражданскими лицами, непрославленными той или иной деятельностью, дозволяется прощальная церемония (непосредственно, в крематории или ином другом общественном месте); последующие прилюдные проявления памяти порицаемы»,

— автор неизвестен, «Флатлайнеры: общение с немёртвыми».

Эпизод первый

Балтийская Республика: Ландовский край

контрольно-пропускной пункт Единой Высоты

1-2/995

Официальные рапорты гласят, что эвакуация прошла успешна, и в Линейной остались только военнослужащие. Пресса пестрит заголовками о своевременном спасении сотни жителей, звучат хвалебные оды армии. По неофициальным данным — на уровне разговоров и сплетен в комментариях — ситуация чуть менее радужная: операция сорвалась по причине вмешательства третьей стороны. Вышестоящие органы пока не делают никаких заявлений. Все материалы, ставящие под сомнение успех предприятия, изъяты из свободного доступа или заблокированы.

Двадцать лет.

Во столько оценили судьбу Линейной. Цепь роковых событий, что привела к невероятной катастрофе… Краем уха Анастази слышит, что во всём обвинили координатора города, господина Фройда. Дескать, тот не спешил начинать эвакуацию и даже не посодействовал отмене общественных мероприятий после падения «Снегиря».

С мертвецов спрос невелик, но именно это имя в итоге звучит на слёте Высшего Совета Сателлитов Единой Высоты. Об инциденте в Линейной отчитывается президент Балтии — в отличие от основателей собрания, редкий гость на их мероприятиях.

Двадцать лет.

Как и многие другие беженцы второй волны, Анастази и Элиот Лайны вынуждены подписать документ о неразглашении произошедшего с ними.

Если инцидент в «Канкане» не удалось скрыть от мировой общественности, то раскрытие обстоятельств отчуждения целого края правительство и, в частности, Красмор берут под свою ответственность. В их представлении новости должны подаваться дозированно, смягчаться иной раз, и всё для того, чтобы иные реакции не спровоцировали новое Восхождение. Любая информация, не признанная официальной, будет подвергаться цензурированию с последующим принятием мер к распространителю данных.

Двадцать лет.

— Вы же вестница, госпожа Лайне, — обращается к ней ландовский златоклюв, и Анастази поднимает на него осоловелый взгляд. — Мы не можем допустить интереса общественности к Синекаму.

Анастази кивает.

Она с завидной лёгкостью подписью даёт согласие.

В конце концов, для неё это не самый страшный документ.

***

Линейная.

Последний живой город погостного края разрушен — отныне земли Синекама нежелательны к посещению, и территория проходит процедуру полного отчуждения.

Выходцам из поражённых зон непринято сохранять одежду — не существует ещё такой чистки, что избавит её от химикатов. Особенно от Воздействия страдают натуральные ткани и материалы: от них избавляются в первую очередь. Синтетика обладает лучшей резистентностью, не допускает отраву до кожи, однако панацеей не является. Исключение составляют некоторые виды амуниции, в число которых, например, входят крематорские доспехи.

Сами выжившие вынуждены проходить депылизацию, заключающуюся в очищении кожи от тлетворных соединений. Обычно процедура реализуется посредством контраста температур, чередуемых следующим образом: холод — тепло — холод. Проводится в душе: ледяной водой смывают налипшую грязь, горячей — расширяют поры, а затем прохладной вымывают оставшееся.

Элиот проходит депылизацию за сестрой. После душа обламываются волосы: укорачиваются, редеют. Парень потрясённо смотрит в зеркало и не узнаёт себя. Под глазами цветут иссиня-красные синяки, а шея и грудь усыпаны тёмными пятнами. Манифест сухой коркой ползёт вверх от ключиц и практически чернеет к кадыку. В горле комом тупая боль.

Почитатель достаёт из предоставленной аптечки апейрон и вдыхает аэрозоль. Отметины едва заметно светлеют. Кожа смягчается.

Но дышать не становится легче.

Следом идут мотуссупрессоры.

Элиот не помнит, какие должен пить — Шарлотта не напомнит ему об этом. Впрочем, в аптечке только «Каредит» да «Локмипан». Брюнет наугад берёт первый и вытряхивает из пузырька на ладонь пару синеватых пилюль. Проглатывает. Открывает кран и наклоняется к бьющей струе.

Хлорированная вода обжигает горло. Боль сменяется першением.

Терпимо.

Элиот устало выдыхает. Облокачивается на раковину, пятернёй зачёсывает волосы назад. Среди мокрых прядей виднеется грязная проседь.

Чистую одежду им выделили. Не новую, но добротную и, главное, тёплую. Элиот одевается и наконец покидает санитарную зону.

Когда он выходит в вестибюль, Анастази ещё у коменданта — именно он, златоклюв Бриль, зачитывает выжившим все нюансы их дальнейшего существования и подаёт документы на подпись. Элиот не знает, чем чреват отказ, но уверен, ответ ему не понравится: на заднем дворе валяются гильзы.

Отголосками горя полнится весь холл административного здания. Впервые за долго время Элиоту удаётся осмыслить всё, что произошло с ним и его миром за последний месяц. Парень смотрит на сданные добровольцами фотографии — находит на них себя и своих умерших друзей. Ему кажется, он на пороге потери сознания, когда осознаёт число погибших.

Приблизительное.

Точные цифры никогда не огласят.

Когда погибших становится больше, чем выживших, мир сходит с ума: на памятниках вместо имён умерших пишут имена живых. Считается, что это не будет бередить раны, и чувство вины не постигнет спасшихся.

Только это так не работает.

Элиот сгорает от гнева и стыда, когда смотрит на собственное имя в конце рукописного списка, вывешенного при входе. Те, кто выбрался из города после прибытия «Осколы». Они с сестрой стали сто сорок третьим и сто сорок четвёртой, соответственно. После них — больше никого.

Хочется себя вычеркнуть, выкинуть, стереть. Едва рука тянется за маркером, как взгляд случайно цепляется за одну из фотографий. В нижнем углу висит снимок с прошлогоднего корпоратива. На него даже попали Фриц с Даналией. Не веря своему зрению, Элиот дрожащей рукой отрывает фотографию и подносит к самому лицу.

— Эл? — внезапно слышит он знакомый голос.

Вздрагивает от неожиданности и оборачивается.