Время прощаться - Джоди Пиколт

— Может быть, он хотел, чтобы вы поверили, будто Невви умерла?

Но я качаю головой.

— Если бы Томас был тем, кто бросился за ней в заповедник, сейчас она бы нервничала намного больше и уж точно не пригласила бы нас в дом.

— Если только она не собирается нас отравить.

— Тогда не пей воду, — советую я. — Тело нашел Гидеон. Следовательно, он либо ошибся — во что я не верю! — либо хотел, чтобы окружающие подумали, что это Невви.

— Но она же не могла просто встать и уйти со стола патологоанатома, — говорит Серенити.

Я молча выдерживаю ее взгляд — что тут скажешь.

Одна из потерпевших в ту ночь уехала в целлофановом мешке. Вторую пострадавшую обнаружили без сознания — ее ударили по голове, что могло в результате привести к слепоте, а потом увезли в больницу.

И тут в гостиную входит Невви с подносом, на котором стоят кувшин воды и два стакана.

— Давайте помогу, — предлагаю я, забирая поднос у нее из рук, и ставлю его на накрытый простыней кофейный столик. Беру кувшин и наливаю каждому из нас по стакану воды.

Где-то в доме есть часы, я слышу, как они тикают, но самих часов не вижу. Наверное, под одним из чехлов. Как будто всю комнату населяют призраки бывшей мебели.

— И как давно вы здесь живете? — интересуюсь я.

— Уже и счет потеряла. Понимаете, обо мне заботится Грейс… после того несчастного случая. Не знаю, что бы я без нее делала.

— Несчастного случая?

— Сам знаешь. Та ночь в заповеднике. После которой я ослепла. После такого удара по голове все могло закончиться гораздо страшнее. Мне еще повезло. Так говорят. — Она присаживается, не обращая внимания на застеленное покрывалом кресло-качалку. — Я ничего из этого не помню, что, наверное, и к лучшему. Когда Грейс придет, она все объяснит. — Она смотрит в мою сторону. — Как невежливо с моей стороны! Я и не поняла, что ты пришел не один.

Я в панике смотрю на Серенити. Придется представить ее так, чтобы это не противоречило версии, что я Томас Меткаф.

— Нет-нет, это я невежа, — извиняюсь я. — Вы же помните мою жену Элис?

Стакан выскальзывает из рук Невви и разбивается. Я присаживаюсь, чтобы вытереть лужу одной из простыней, что прикрывают мебель.

Но, видимо, делаю это недостаточно быстро. Вода проступает через простыню, лужа становится больше. Колени на моих джинсах намокли, пролитая жидкость превратилась в настоящую лужу. Она достигает ног Невви, ее непарных туфель.

Серенити оглядывает комнату.

— Господи Боже…

На обоях потеки воды, с потолка капает. Я смотрю на Невви — старушка откинулась в кресле, ухватилась за подлокотники, лицо мокрое от слез и текущей сверху воды.

Я не могу пошевелиться. Не могу объяснить, какого черта здесь происходит. Я вижу, как над головой, посредине потолка, образуется трещина, которая все растет. И только вопрос времени, когда упадет штукатурка.

Серенити хватает меня за руку.

— Беги! — кричит она.

Я вслед за ней выскакиваю из гостиной. Мои туфли шлепают по лужам, которые образовались на деревянном полу. Мы, тяжело дыша, останавливаемся только у тротуара.

— Кажется, я потеряла свой парик, — говорит Серенити, проводя рукой по голове. Ее розовые мокрые волосы заставляют меня вспомнить окровавленный череп пострадавшей в слоновьем заповеднике.

Я наклоняюсь, продолжая хватать ртом воздух. Дом на холме выглядит таким же ветхим и неприветливым, как и в тот момент, когда мы только подъехали. Единственное свидетельство нашего визита — беспорядочная дорожка мокрых следов на тропинке, но они быстро высохнут в такую жару, и получится, будто мы никогда туда и не заходили.

Элис

За два месяца может случиться многое.

Я не знала, где Томас, и не была уверена, что хочу это знать. Не знала, вернется ли он. Он бросил не только нас с Дженной, он бросил и семь слоних и служащих заповедника. А это означало, что кто-то должен был взять бразды правления в свои руки.

За два месяца можно вновь начать чувствовать себя уверенно.

За два месяца можно выяснить, что ты не только ученый, но и очень хороший предприниматель.

За два месяца ребенок может научиться бойко щебетать, придумывая с помощью простых фраз и перекрученных слогов названия всему, что его окружает, и кажется, что ты вместе с ним заново открываешь для себя мир.

За два месяца можно начать новую жизнь.

Гидеон стал моей правой рукой. И хотя мы обсуждали вопрос о том, чтобы нанять еще одного работника, денег на это не было. Но он уверял меня, что все у нас получится. Если я смогу совмещать свои научные изыскания с решением еще более сложных финансовых вопросов, он будет тяговой силой. Поэтому он часто работал по восемнадцать часов.

Однажды вечером, подхватив на руки Дженну, я отправилась туда, где Гидеон пытался починить забор. Взяла ножницы для резки метала и начала ему помогать.

— Ты не обязана это делать, — сказал он.

— И ты тоже, — ответила я.

Обычно после шести часов вечера мы работали в тандеме над тем, что осталось в бесконечном перечне «Необходимо сделать». Мы брали с собой Дженну — она собирала цветы, гонялась за дикими зайцами, которые водились в высокой траве.

Как-то это вошло у нас в привычку.

И как-то раз мы не смогли устоять.

Мора снова обитала с Гестер в одном вольере. Они подружились, и теперь их редко можно было встретить по отдельности. Мора была за главную: когда она налетала на Гестер, молодая слониха поворачивалась, обнажая брюхо, — явное свидетельство подчинения. Я только однажды после нашего вечернего купания с Морой видела, как она навещала могилку своего детеныша. Ей удалось отсечь горе, жить дальше.

Я каждый день брала Дженну к слонам, даже несмотря на то, что знала — Томас считал это опасным. Но Томаса здесь не было, он больше не имел права голоса. У моей малышки были все задатки настоящего ученого. Она бродила по вольеру, собирала камешки, траву и полевые цветы, а потом раскладывала их по кучкам. Чаще всего у Гидеона тоже находилась работа где-то неподалеку, поэтому он мог посидеть и немного отдохнуть рядом с нами. Я стала брать бутерброд и для него, наливать больше чаю со льдом.

Мы с Гидеоном беседовали о Ботсване, о слонах, которых я там видела, о том, насколько они отличаются от живущих здесь. Обсуждали истории, которые он слышал от смотрителей, перевозивших слонов, когда те приезжали в заповедник: как животных избивали или загоняли в узенький проход, когда дрессировали. Однажды он рассказал мне о Лилли, слонихе, чья нога так правильно и не срослась после перелома.

— До этого она выступала в другом цирке, — рассказывал Гидеон. — Судно, на котором ее перевозили, было пришвартовано в Новой Шотландии, когда случился пожар. Судно затонуло, некоторые животные погибли. Лилли выжила, но на спине и ногах у нее были ожоги второй степени.

Лилли, о которой я заботилась больше двух лет, пострадала еще больше, чем я предполагала.

— Удивительно, — сказала я, — как они не винят нас за то, что с ними сделали другие..

— Я думаю, они умеют прощать. — Гидеон взглянул на Мору, чьи уголки рта обвисли. — Надеюсь, что умеют прощать. Как думаешь, она помнит, что я забрал ее детеныша?

— Да, — спокойно ответила я. — Но больше она не держит на тебя зла.

Казалось, Гидеон хочет что-то сказать. Внезапно его лицо застыло, он вскочил и бросился бежать.

Дженна, которая прекрасно знала, что нельзя подходить близко к слонам, и которая раньше всегда слушалась, сейчас стояла меньше чем в метре от Моры и словно зачарованная смотрела на слониху. Повернулась ко мне, улыбнулась…

— Слон! — заявила она.

Мора вытянула хобот и дунула на «мышиные хвостики» Дженны.

Миг опасности и ожидания чуда. Слоны и дети непредсказуемы. Одно неверное движение — и Дженну затопчут.

Я встала, во рту пересохло. Гидеон уже был там. Он двигался медленно, чтобы не напугать Мору. Как будто играючи подхватил Дженну на руки.

— Пойдем к маме, — сказал он и оглянулся через плечо на Мору.

И тут Дженна начал кричать.

— Слон! — вопила она. — Хочу!

Она пинала Гидеона в живот, билась, как пойманная на крючок рыбка.

Это была настоящая истерика. Крики напугали Мору, которая с диким ревом бросилась в лес.

— Дженна! — сказала я резко. — К слонам близко не подходить! Будь осторожна!

Мой голос дрожал от страха, и дочка заплакала еще сильнее.

Гидеон охнул, когда одна из ее маленьких кроссовок заехала ему прямо в промежность.

— Прости… — извинилась я, протягивая руки за Дженной, но Гидеон отвернулся.

Он продолжал качать, баюкать Дженну на руках, пока крики не затихли, а рыдания не перешли в икоту. Она сжала в кулачке ворот его красной форменной рубашки и стала тереться щечкой об уголок — как она делала с одеялом, когда засыпала.