Идеальная иллюзия - Клаудиа Тан

Так что болезнь долгое время оставалось тайной.

Но, к несчастью для него, за последние несколько месяцев его здоровье ухудшилось. Значительная потеря веса, которую я списывала на стресс, обусловленный необходимостью иметь дело с Гарри Кэррингтоном и крупным проектом, уже свидетельствовала об ухудшении его здоровья, на что мне следовало бы обратить больше внимания. Но я этого не сделала.

Цена, которую пришлось заплатить, была действительно высокой, и я расплатилась своим упущенным временем.

Время. Я бы не понесла такие потери, если бы отбросила свои злость и разочарование на родителей и осталась бы рядом, чтобы позаботиться об отце. Я бы посоветовала ему отойти от дел и заняться своим здоровьем, прежде чем возвращаться к работе. Я бы переехала в наш семейный дом, чтобы проводить с ним больше времени, восстанавливая наши отношения. Я была бы честна с ним, сказала бы все то, что не успела сказать раньше.

Я просто хочу, чтобы у меня было больше времени.

«Папа, знаю, что ты всегда принимаешь решения, как будет лучше для меня, но иногда ты ошибаешься. Я очень тебя люблю и хочу, чтобы ты гордился мной, но мне бы хотелось, чтобы ты позволил мне принимать свои собственные решения и выбирать свой собственный путь в жизни. Пожалуйста, позволь мне это, чтобы мы и дальше могли быть вместе. Ты всегда будешь моим отцом, и я хочу сделать тебя счастливым».

Теперь эти слова останутся невысказанными. На веки вечные.

Как он может в один день быть, а в другой – уйти навсегда?

Это не имеет никакого смысла. Он этого не заслуживал.

Он не должен был проходить через это – сражаться в битве, которая заведомо обречена на проигрыш, – без меня. Меня. Его единственной дочери. Я хочу накричать на него за то, что он был таким эгоистичным, скрыв от меня состояние своего здоровья. Я зла, обижена, раскаиваюсь и терзаюсь чувством вины – ураган эмоций, сеющий хаос в моем сердце и теле, но неважно, что я чувствую сейчас, неважно, как он поступил, неважно, что я не заметила предупреждающих знаков, потому что…

Его больше нет.

Я больше никогда его не увижу. Никогда не услышу его голос. Не увижу улыбку. Не встречусь с ним, чтобы обсудить, как прошел день. Не услышу, как он с крыльца своего дома ругает каких-то детей. Не услышу его сказок на ночь о Гарри Кэррингтоне.

Я скучаю по нему.

Я скучаю по нему в ту же секунду, когда мама говорит, что его больше нет. Я скучаю по нему, когда его хладное, безжизненное тело кладут в гроб. Я скучаю по нему, пока мама рыдает на глаза у всех во время службы, рассказывая об их последних минутах, проведенных вместе. И больше всего я скучаю по нему, когда гроб опускают в землю, и я вдруг понимаю, что это последний раз, когда я его вижу.

Его больше не существует в этом мире. Единственным подтверждением того, что он ходил по этой земле, будут воспоминания моей семьи о нем. Я никогда не увижу, как он ведет меня к алтарю. Мой муж никогда не узнает другого самого важного мужчину в моей жизни. Мои дети никогда не познакомятся с ним.

Я скучаю по нему, я люблю его…

…и я ненавижу его.

Ненавижу за то, что он умер. Ненавижу за то, что он был эгоистом до последнего вздоха. Ненавижу за то, что он бросил меня так внезапно, как будто те, кого он оставил, не имеют никакого значения.

Но еще больше я ненавижу себя. За то, что не помирилась с ним раньше.

Я знаю, что это произошло не по моей вине, но синдром выжившего уничтожает меня изнутри. В голове крутятся все эти «я должна была» и «что, если», из-за которых трудно оплакивать смерть отца, не скорбя о том, что между нами все могло бы быть иначе, если бы у меня было больше времени.

Одни и те же мысли крутятся в моей голове, как заезженная пластинка, даже после окончания похорон, когда мама спрашивает, может ли она отправиться домой пораньше. Она хочет погоревать в одиночестве, и я не виню ее, отпуская. Мама не решается оставлять меня здесь, на кладбище, но я говорю ей, что все в порядке. Дэниел со мной.

Она понимающе кивает и уходит. Дэниел стоит рядом, а я смотрю на надгробие моего отца, и недавно выгравированные слова постепенно разбивают сердце.

«Здесь покоится Джонатан Вудс.

1965–2021 гг.

Любящий муж, отец и друг. Вечная память в сердцах родных».

Сколько бы я ни смотрела на слова, в моей голове не укладывается, что отца больше нет. Такое ощущение, что я попала в альтернативную реальность, и стоит ущипнуть себя достаточно сильно, как я вернусь в реальный мир, где все хорошо, мой отец жив, а жизнь идеальна.

– Алекс, – мягко зовет Дэниел. Он одет во все черное, а руки спрятаны в карманы плаща, как будто он не знает, что ему делать дальше.

– Еще минуту, – отзываюсь я, даже не взглянув на него.

– Ты уже два часа смотришь на его могилу, милая.

Я не отвечаю.

– И ты не пролила ни слезинки.

Молчание встречает его в ответ.

– Я беспокоюсь за тебя.

Он протягивает руку, чтобы коснуться моего плеча. Я задерживаю дыхание, заталкивая свои эмоции глубже, как будто его прикосновение способно вытащить их наружу.

– Пожалуйста, скажи что-нибудь.

Я не знаю, что сказать.

Я боюсь, что если заговорю, то мое сердце разорвется.

– Уже темнеет, – обеспокоенно сообщает он.

Наконец-то я набираюсь достаточно смелости, чтобы встретиться с ним взглядом.

– Нам пора домой, – мягко говорит он. – Я отвезу тебя, ладно?

Я закрываю глаза. Он ждет, пока я скажу что-нибудь. Хоть что-нибудь. Так я и делаю.

– Хорошо, – едва заметно киваю.

Он тяжело вздыхает и опускает руку на мою спину, направляя меня к машине. Он открывает передо мной дверь, и я сажусь с совершенно безэмоциональным выражением на лице.

– Алекс, – шепчет он.

– Со мной все будет хорошо.

Он открывает рот, словно хочет добавить что-то еще, но не решается. Затем он вздыхает и включает зажигание, не подозревая, что слова, которые я только что произнесла, были теми самыми словами, которые в последний раз сказал мне отец.

* * *

Когда мы возвращаемся в пентхаус, я первым делом направляюсь в свою комнату.

– Я буду у себя, хорошо? – говорю Дэниелу.

Он почесывает затылок, борясь с желанием