Собственное мнение - Джек Ричи
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— И кто же заплатил ей, чтобы она напугала Орвилла? — спросил я.
— Она сама не знает. Получила по почте конверт с напечатанной на машинке анонимной запиской и приложенными к ней двадцатью долларами. В записке сообщались приметы человека, на которого она должна была указать пальцем, и его имя. — Замолчав, Пуше внимательно посмотрел на меня и после некоторой паузы продолжил: — Но беда в том, что тётушка Белджейм плохо видит. У пруда она простояла два часа. Кости её продрогли, и терпение иссякло. Она едва дождалась, чтобы хоть кто-нибудь вышел из дома, и указала на него пальцем. Затем она отправилась восвояси.
Пуше вновь улыбнулся.
— Дело в том, что она указала не на того. В записке значилось ваше имя, мистер Викер.
В тот же вечер я обнаружил первую резиновую куклу с воткнутой в её голову иглой.
Утром следующего дня, завтракая у себя в комнате, я тяжело вздохнул. Заметив это, Эдгертон спросил:
— В чём дело, сэр?
— Моя нога. Странно, что у меня внезапно разболелось колено правой ноги.
— Могу ли я предложить вам некоторое лечение? — Эдгертон слегка замешкался, добавляя сливки в кофе. — Сэр, если вы получите этот миллион долларов… а теперь уже полтора миллиона… вы измените ваш образ жизни?
— Нет, нисколько не изменю.
— Следовательно, вы не нуждаетесь в таких больших деньгах?
— Предположим, не нуждаюсь. Но, признаться, испытываешь некоторое чувство комфорта от мысли, что они у тебя будут.
Я закончил завтракать. Эдгертон сложил посуду на поднос и повернулся, чтобы уйти. Но я его остановил.
— Эдгертон, кофе сегодня горчил.
— И вы его выпили?! — он побледнел.
— Конечно, я его выпил.
— Но, сэр, а вдруг он отравлен?
— Чепуха, — ответил я, однако чувствуя себя несколько неловко. — Вы ведь сами его приготовили, не так ли?
— Да, сэр. — Его лицо приняло задумчивое выражение и тут же прояснилось. — Теперь я припоминаю, что кофе перекипел немного. Признаться, кухарка отвлекла меня своими разговорами.
— Какие такие разговоры могли отвлечь вас от приготовления моего кофе?
— Мы обсуждали вуду, сэр. Кухарка утверждает, что слепо верит в силу этого колдовства.
— Именно поэтому эта женщина всего лишь кухарка, а не королева, — заметил я.
Эдгертон направился с подносом в руках к двери, и я открыл её, чтобы выпустить моего дворецкого.
На рукоятке с наружной стороны болтался, раскачиваясь, продолговатый пакет.
— Что это такое, сэр? — Эдгертон сдвинул брови.
Я отвязал пакет, разорвал картонную обёртку и несколько секунд молча разглядывал резиновую куклу, в правую ногу которой, была воткнута игла.
Глаза Эдгертона, перейдя от игрушки, уставились на мою ногу.
— Боль в ноге прошла, — заметил я несколько поспешно, — ничего существенного. — С этими словами я вызывающе посмотрел на куклу. — Чепуха какая-то!
— Сэр, это вовсе не чепуха. Вы ведь не верите, то мистер Кроуфорд совершил самоубийство.
Я промолчал.
— Извините меня за выражение, но вы идиот.
— Эдгертон!
Дворецкий, несмотря на смущённый вид, был настроен решительно.
— Только идиот может, рискуя собственной жизнью, оставаться в этом доме… вместе с женщиной-убийцей или с ещё одним неизвестным убийцей… ради того, чтобы унаследовать полтора миллиона долларов, которые ему не нужны.
— Эдгертон. Вы знаете, что иногда я проявляю настойчивое упрямство. Я скорее предпочту, чтобы меня вынесли отсюда бездыханным, чем уступлю угрозам.
В это утро я совершил прогулку. Неподалёку от особняка, там, где пересекается шоссе и просёлочная, покрытая гравием, дорога, моё внимание привлекли густые заросли высокого папоротника. Я углубился в них, чтобы поближе рассмотреть эти самые древние растения. Примерно минуту спустя, случайно взглянув в сторону особняка, я увидел, как из него вышел Фредди. Он быстро направился к укреплённому на столбе почтовому ящику у шоссе и бросил в него конверт. Сделав это, Фредди осмотрелся по сторонам — довольно пристально, как мне показалось. Но меня он не заметил. Затем Фредди быстро зашагал по шоссе и вскоре скрылся за поворотом.
Прошло ещё несколько минут, и моё общение с девственной природой было вновь прервано на этот раз появлением из леса Эдгертона, который, подойдя к почтовому ящику и тоже озираясь, быстро открыл крышку, достал конверт Фредди и перочинным ножиком примялся его вскрывать.
Я вышел из укрытия.
— Эдгертон, чем это вы занимаетесь?
От неожиданности он выронил конверт, приготовился было сбежать, но, узнав меня, остался на месте.
— А это вы, сэр.
Я поднял конверт.
— Объясните своё поведение, Эдгертон.
— Дело в том, сэр… — Он облизал губы. — Я предположил, что мистер Мередит и есть тот человек, который посылает вам куклы. Я хотел разоблачить его… с поличным. Если можно так выразиться. Доказать, так сказать, что он письменно переписывается с этой колдуньей и поручает ей посылать вам зловещие символы.
Я осмотрел конверт. Он был адресован сержанту Пуше.
— Неужели вы подозреваете, что Пуше — сообщник Фредди по колдовству?
Эдгертон сконфузился и пробормотал в своё оправдание:
— Мне приходилось слышать, что за маской цивилизованности нередко может скрываться существо, живущее по законам джунглей. Или что-то в этом роде. Я не понимаю, почему нельзя подозревать полицейского?
Поскольку конверт уже вскрыли, я вынул из него тонкий листок бумаги. На нём было напечатано без подписи следующее: «Удалить пулю из трупа — это ещё не значит установить причину смерти. Почему бы не сделать полное вскрытие тела?».
Эдгертон прочёл текст, глядя через моё плечо, и спросил:
— Что имеет в виду мистер Мередит?
Я молча вложил листок в конверт и опустил его во внутренний карман пиджака.
— Вы не собираетесь отправить это по адресу, сэр? — воскликнул Эдгертон.
— Нет.
Сержант Пуше вновь допрашивал нас в этот день и на следующий. Несомненно, он подозревал, что Орвилл был убит, но доказательств ему явно недоставало.
Во время другой вечерней прогулки я случайно встретился с Амантой. Мы вместе направились к особняку, и после нескольких ничего не значащих фраз я неожиданно для себя спросил её:
— Правда, что вы провели какое-то время в тюрьме?
Это, разумеется, был неуместный вопрос, что иногда типично, к сожалению, для моего поведения, и, задав его, я подумал, что она не удостоит меня ответом. Но ошибся.
Она некоторое время наблюдала, как играет ветер комами ив, а затем сказала:
— Да, это правда. Я призналась, что убила своего мужа.
— Почему?
— Из-за его денег, конечно. — Она холодно посмотрела на меня.
Я улыбнулся.
— Вы меня не поняли. Меня не особенно интересует, почему вы убили. Я хотел спросить, почему вы признались? Мне кажется, вы вполне способны подготовить и осуществить «безупречное» убийство. Думаю, что у вас хватило бы ума всё сделать так, чтобы вас не арестовали, по крайней мере, не разоблачили.
— Становится довольно прохладно, — заметила она, подняв воротник пальто и давая понять, что разговор ей неприятен. Однако это меня не остановило.
— Чтобы удовлетворить мою излишне навязчивую любознательность, ответьте: вы действительно отравили вашего мужа?
— По-моему, я довольно ясно вам сказала: я призналась в убийстве.
— Уважаемая Аманта, не уходите от ответа. Да, вы признались в убийстве. Мне просто интересно узнать, соответствует ли истине это признание?
Она молчала, пока мы не подошли к входной двери.
— Если я вам скажу, что я не давала яд моему мужу, вы спокойнее будете выпивать ваш традиционный стакан апельсинового сока?
— Речь идёт о более важном.
— Я провела четырнадцать лучших лет моей жизни в тюрьме. — Слёзы увлажнили её глаза. — Не кажется ли вам, что теперь жизнь даёт мне право на убийство? Или на две убийства? Или на три? — Тут она улыбнулась, обнажив в темноте безукоризненные зубы. — Ия достаточно умна, чтобы не наделать ошибок, не так ли?
На следующее утро, когда я поднимался после завтрака из-за стола, я поморщился.
— В чём дело, сэр? — участливо спросил Эдгертон.
— Я почувствовал странную боль в пателле.
Дворецкий поставил посуду на поднос.
— Могу я вам помочь, сэр?
— Нет. Возможно, нет ничего особенного. — Я зажёг сигару. — Думается, мне лучше прогуляться по саду.
Я спустился вниз, но, вместо того, чтобы направиться в сад завернул в библиотеку. Там никого не было. Я выбрал угол потемнее, уселся в кресло и стал ждать.
Через пять минут в комнату вошёл Эдгертон и направился к стеллажу, где хранились словари. Торопливо он стал листать толстый том.
— Пателла, — сказал я и повторил по буквам. — П-а-т-е-л-л-а.
Эдгертон замер.