Бабочка на огонь - Елена Аверьянова

Кассандра Юльевна бросилась в ножки сестре — помоги! — лелеяла тайную мысль, что та — гордая и самостоятельная — сама от неверного мужа уйдет, оставит Артема Кассандре. Но, видно, сестра и сама любила Басманова. Потому что через гордость свою перешагнула. А как ей это далось, Злата только догадывалась. Кассандра Юльевна, похоже, и сейчас не догадывается.

Между тем разговор на первом этаже продолжался.

— Я не сейчас первый раз облегчила душу, не сдержала слово, раскрыв тайну. И, что самое интересное, я облегчила душу лет двенадцать назад, когда Злате было семнадцать лет, раскрыв не совсем ту тайну, о которой мы с Сабиной договаривались, когда я ей дочь отдала на воспитание.

— Я что-то не совсем понимаю ход ваших мыслей, — испуганно сказала Мирра Совьен — словно поэт одного стиха Кассандра Юльевна показалась ей сумасшедшей. — Что, еще одна тайна?

— Слушайте, слушайте, — успокоила ее и себя, уносящуюся мыслями в свою относительную молодость, мать чужого ребенка. — Нет, это не я была матерью ребенка. Это Сабина считала, что Злата — моя дочь и Артема, но ей-то — чужая. Хотя она ее и воспитывала до семнадцати лет.

Злата, стоявшая под деревом, все это помнила, слова Кассандры Юльевны могла подтвердить. До семнадцати лет у Златы была мама.

Детство Златы прошло в родовом гнезде Басмановых, в том самом доме, где жили они и сейчас и, наверное, будут жить вечно. До семнадцати лет Злата была почти счастлива. В школе она не училась, учителя приезжали к ней на дом. Их привозила мама. Она же следила, чтобы Злата хорошо училась музыке, читала классическую литературу, становилась всесторонне развитым человеком. Как будто мама взяла перед кем-то обязательство воспитать Злату правильно, грамотно — так настоящие матери не воспитывают. Настоящие матери делают ошибки, воспитывая своих детей. Они их балуют, они их ругают, сердятся на них, даже иногда сильно шлепают по заднице — маленьких, или по лицу — взрослых девушек, допоздна задержавшихся где-то, пришедших с запахом чужого табака на губах. Сия чаша Злату миновала. Все было ровно и правильно в их отношениях: дочки-матери. Все было холодно, ровно и скучно. Мама казалась Злате не мамой, а Снежной королевой, околдовавшей не Кая, а Герду. Папа в образе Кая — спасителя и хулигана показывался редко, в воспитание дочери своей королевой не вмешивался, не придирался. Не к чему было придраться. Не пожалуешься же ему, что мама «меня не бьет, не кричит на меня, что нет в ней каких-то эмоций», которые, Злата чувствовала детским сердцем, должны были быть в родной-то матери непременно.

Но так чувствовать Злата продолжала недолго. Она подросла и стала думать, что просто стиль жизни их семьи такой своеобразный. Все чувства выплескиваются в творчество, в один прекрасный миг, а вне этого мига — копятся. Потом мать ушла от отца. Кажется, он ей изменил или что-то еще случилось. Теперь, слушая Кассандру Юльевну, Злата поняла, что тогда произошло — у Кассандры Юльевны язык развязался. Но тогда Злате, честное слово, было все равно, почему мама больше не воспитывает ее правильно. Злата усвоила своеобразный стиль жизни Басмановых — она уже не хотела быть просто дочерью. В семнадцать лет она поняла, что рождена, как и все Басмановы, для великих дел, для подвига, для творчества. Мама из ее жизни тихо канула в Лету — Злата о ней не вспоминала. Самое — даже не обидное, а просто странное заключалось в том, что мама, Сабина Огнева, тоже не особенно стремилась к встречам с дочерью. На какое-то время она выпала из поля зрения Златы, а потом, краем уха, дочь услышала, что мама живет недалече — в дорогом санатории «Полянка», куда поместил ее отец.

— Хочешь к ней съездить? — спросил Артем дочь.

— Нет, — удивилась вопросу Злата. Она, в отличие от стареющего на ее глазах отца, уже не была сентиментальной.

Меж тем Кассандра Юльевна окончательно вошла в роль погибающей героини. Финал приближался.

— Лет семнадцать я — пока еще работала в театре — относительно спокойно смотрела на счастливую жизнь сестры и Артема, узнавала из разных передач, из журналов о кино, какую страну они посетили, какой приз отхватили на этот раз, на тот. Что им подавали во время приема в английском посольстве. Выйдя на пенсию, я признаюсь вам, как каюсь, что-то мне стало очень плохо. Я вдруг поняла, что жизнь прожила напрасно — не было у меня ни громких ролей в театре, ни любви до гроба с Артемом — недосягаемой птицей, которая спустилась ко мне голубком «Гаврилиады» один раз. И в детях я не нашла утешения, оправдания жизни, которую для всего, о чем сказано и мечталось, бог мне дал.

— Зачем? Почему? — спросила я себя. — Может быть, это сестра присвоила мою часть счастья? Его-то у нее через край лилось — не только я, вся страна видела. Я приняла это так близко к сердцу, что даже Злату стала считать своей настоящей дочерью. Своей и Артема. Так мне было удобнее страдать, думать о себе как о мученице, о сестре — как о злодейке. Злодейство следовало наказать.

Я собралась, в первый и последний раз выехала из города, который мой и который я всей душой презираю, дошла до вашей Басмановки и рассказала сестре и Артему, что Злата — не их дочь. И не моя. Она — неизвестно чья, подкидыш, которого я нашла в кустах.

Вначале Сабина мне не поверила. Я видела, что это сообщение прозвучало для нее приговором. Почему-то. Наверное, она очень любила Артема. Ей было приятно, что она воспитывает его дочь, что она продолжает быть благородной. В какой-то степени Злата являлась оправданием ее жизни в Москве — ведь славы актрисы она там не добилась. Она, как я поняла, посвятила вторую половину своей жизни Артему. Возможно, она и не была такой уж счастливой, как мне издалека казалось. Муж, как и всякий творческий человек, — любитель прекрасного, наверняка изменял ей, снимал ее мало. Злата была ее стержнем. Я его, хм, ее, из позвоночника у сестры вынула. Сабина быстро ушла от Басманова, напоследок попросилась в «Полянку». Артем ее туда устроил. А я опять осталась одна.

— Насчет Златы нельзя ли поподробнее? Неужели о ней — правда? — спросила, сглотнув слюну, Мирра.

Злата под окном заплакала скупыми мужскими слезами: Троянской войны захотели, сволочи. Сейчас я ее вам устрою.

Кассандра Юльевна торопилась закончить сделку, поэтому досказала, что знала только она одна, быстро.

— Своего настоящего ребенка — кстати, это был мальчик — я родила мертвым. Это случилось здесь, в комнате. Роды начались неожиданно. Я не успела вызвать врача, от боли почти сразу же потеряла сознание. Очнулась, а ребенок не плачет. Я даже не удивилась. Я уже тогда понимала — мне счастья нет, в принципе. Его в природе не существует. Так звезды расположились. Я полдня пролежала в кровати, заснула, проснулась от детского плача. Мне показалось, что я сошла с ума. Мертвый не может ожить. Тут началась гроза. Я выползла из кровати, высунула голову из этого окна под дождь. Я была не в себе, потому что снова услышала плач младенца. Я увидела под окном, в тени дерева, коляску. Розовую. В ней плакал ребенок. Когда я развернула пеленки, увидела девочку. Я назвала ее именем Злата, производным от блестящего слова «золото». Она должна была принести мне счастье. Артем и Сабина теперь полностью зависели от моего молчания. Потом я тихонько привезла домой и коляску.