Улыбка химеры - Татьяна Степанова

Ведь он, Салютов, пытался, не один раз пытался положить всему этому конец! Когда опьянение страсти проходило, он пытался разорвать их отношения, вернуть все на круги своя, но она, Марина... Она ничего не слушала. Ни о чем не думала, ничего не боялась. Она жила, как живут только в молодости, — без страха, без угрызений совести, без оглядки на завтрашний день. Любила ли она его? Он, Салютов, порой думал, что да: вот это и есть настоящая любовь, сметающая все преграды. А порой просто не мог об этом думать, потому что в глазах темнело.

А она... она сказала ему, что беременна. Ждет его ребенка, не Игоря... А потом родился Валерка. Его третий, самый младший сын...

Он пытался, сколько же раз он пытался разорвать все — разом, как отрубить! Но она яростно боролась. Она сопротивлялась. У нее было столько силы, раз она сумела подарить их семье таких детей — внука и еще одного сына... И тот день, ее день рождения, на который он так и не приехал, прикрывшись словно щитом Эгле, тот ноябрьский день, когда он не приехал, хотя она, Марина, оборвала ему все телефоны, стал для нее последней каплей. Днем ее гнева. Господи, она же ревновала его! И из ревности, в ярости, в запальчивости во всем призналась мужу — его сыну Игорю. Рассказала ему все, даже о Валерке. А потом... Потом они с Глебом Китаевым по вызову ГИБДД опознавали в морге обожженный, обезображенный в аварии труп. И он, Салютов, думал, что это — расплата. Но это, оказывается, было лишь ее началом. Первым взносом за долги.

Что же хочет услышать от него этот опер? Как объяснить ему, этому мальчишке в погонах, наверное, в душе искренне потешающемуся над ним, старым дураком, залезшим в постель своей невестки и погубившим обоих сыновей, что все это — трагедия? Трагедия его жизни, а не жалкий водевильный фарс с анекдотически непристойным концом?

— Это правда, — ответил Салютов. И удивился, что для выражения всего, о чем он думал только что, нашлась такая короткая фраза.

— У нас теперь есть запись вашей беседы с сыном, как я и предупреждал, — сказал Колосов. — Но эта запись оперативная, она не имеет никакой доказательной силы. Сейчас я вызову следователя прокуратуры. Вы подтвердите свои обвинения против Филиппа в убийствах гражданина Тетерина, гражданина и гражданки Таураге на допросе?

Катя за стеной ловила каждое слово. Услышала ответ Салютова:

— Нет.

Потом он добавил:

— Я не могу.

Шаги. Никита ничего не сказал, не настаивал — открыл дверь, вызвал конвой... Катя хотела было снять наушники, но один из оперативников отрицательно покачал головой: подожди. И что-то переключил в своей аппаратуре. Тихое шипение... Оперативник что-то черкнул на листке бумаги и пододвинул его Кате. Она прочла: «из другого кабинета».

В наушниках снова раздался голос Колосова:

— Ты сам к нам сюда пришел, парень. Не мы пришли за тобой, ты сам. Возможно, ты не думал, чем рискуешь. А может, тебе и правда уже все равно, раз ты так хотел, чтобы все сгорело... Сейчас приедет следователь. Вот бумага. Ты напишешь правду по всем трем эпизодам — с Тетериным, Таураге и его сестрой. Ты укажешь место, где прячешь свой пистолет и глушитель к нему. Ты напишешь всю правду обо всем этом. И это будет твоя явка с повинной. Так будет лучше для тебя. И для всех.

— Нет, — ответил Филипп. — Нет! — и голос его был похож на голос его отца.

— Да, — сказал Никита, — да, Филипп. Вот бумага, ручка. Без этого ты все равно отсюда не выйдешь. Разве ты не понял? Я этого просто не допущу.

Катя ждала. Долго. Услышала в наушниках сдавленные всхлипы.

Она сняла наушники. Вышла из кабинета. Возле дежурной части у стенда спортивных достижений собрались почти все сотрудники отдела убийств. Курили. Ждали. Катя от предложенной кем-то сигареты отказалась. Однако осталась ждать со всеми. Прошло время. Потом из кабинета в конце коридора вышел Колосов с несколькими листами исписанной бумаги. А в кабинет сразу же вошел конвой.

Выйдя из главка, Катя направилась по Никитскому переулку вверх, в сторону сияющей огнями Тверской. Зашла в круглосуточный продуктовый на углу, в кондитерский отдел. Мысленно подсчитала деньги, оставшиеся в кошельке от зарплаты, и устремилась к воздушному, украшенному сливочным кремом торту на витрине. Забрав у продавщицы коробку, позвонила по мобильнику Кравченко. Сказала, что она уже едет домой и чтобы он по дороге где-нибудь купил бутылку шампанского. Завтра — суббота. И если чартерный рейс снова не отложат, завтра вернется пилигрим Серега Мещерский. Спустится в их скромную долину с вершин своих Гималаев.

Катя с тортом направилась к метро. Заметно похолодало, однако, несмотря на мороз и поздний час, на улицах было людно и оживленно. Тверская, насколько хватало глаз, сияла ослепительными огнями рекламы. Вечерний затихающий город все еще был похож на разубранную новогоднюю елку. Но чем дальше от центра, тем меньше и меньше.

А в сосновом парке за городской чертой возле правительственной автотрассы было непривычно темно и тихо. Ни одно окно не горело в доме под черепичной крышей в глубине сосновой аллеи. Да и сама аллея была пуста и темна. На ней в этот поздний час не выстраивалась, как обычно, вереница дорогих иномарок, сворачивавших с Рублевки.

Но внезапно точно по волшебству на автостоянке казино вспыхнули все фонари: автоматически сработало освещение, хотя его никто не включал. А через секунду зажглось, засияло и гигантское неоновое панно на фасаде. И водители, ехавшие по шоссе, снова видели этот привычный маяк в ночи: неоновое поле цвело маками, сливающимися в один огромный цветок с лепестками, похожими на мельничные крылья «Мулен Руж», или на гигантский циферблат без стрелок. А потом лепестки опадали, превращаясь в рассыпавшуюся колоду карт: король червей, валет червей, валет бубен, дама червей, туз...

Издали с дороги картина на панно виделась ясно и четко, но чем ближе к казино, тем более расплывчатыми казались очертания и цветов и карт. Только по-прежнему слепили, пульсировали в ночи неоновые огни, точно живые. А если совсем приблизиться и внимательно посмотреть на фасад, можно было заметить, что за верхний край панно что-то зацепилось. И трепетало под порывами ветра, как белый флаг проигранной войны. Легкая газовая ткань, располосованная непогодой. Очень похожая на разорванную свадебную фату. Но, может быть, это были просто хлопья снега, взметаемые ветром...

Примечания

1

Валет.

2

Игрок-спорщик (жарг.).