Бунт Хаус - Калли Харт

Невозможно.

— Не совсем. В прошлом семестре мне пришлось выучить это стихотворение наизусть. Наверное, я еще не вычеркнула его из своей памяти. Стихи Байрона были слишком витиеватыми для меня. Мне не нравится, что они так явно рифмовались большую часть времени.

Рэн прикусывает нижнюю губу, его глаза светятся таким удивлением, какого я никогда раньше не видела. Он обходит стол и садится напротив меня, опираясь на полированное дерево.

— Ты любишь стихи. — Это все, что он говорит, но похоже, что это откровение — самая удивительная вещь, которая когда-либо случалась с ним.

— Знаешь, это место занято, — мрачно отвечаю я. — Карина может вернуться с минуты на минуту. Если она увидит, что ты сидишь здесь и разговариваешь со мной…

— Весь мир взорвется и превратится в пепел, моря высохнут, а метеориты обрушатся на землю, уничтожая все живое, каким мы его знаем.

— ...она сложит все это вместе, что бы это ни было. И…

Рэн выглядит смущенным.

— Что бы это ни было?

— Ой. Я совсем забыла. Правило номер три из дерьмовых правил съема. Это та часть, где ты притворяешься, что между нами ничего не было прошлой ночью, да?

Рэн подавляет мрачную усмешку, подперев рукой подбородок и прикрыв рот рукой. Его волосы сегодня выглядят особенно дикими и неопрятными, что только заставляет меня хотеть провести по ним пальцами еще больше, чем обычно. На нем тонкий черный свитер с крошечной дырочкой на одном из манжет. Я не могу перестать пялиться на эту маленькую дырочку, ожидая, что она подтвердит мои подозрения: что он гребаный мудак.

— Это та часть, где ты снова осуждаешь меня и делаешь предположения о том, что я собираюсь делать? — стреляет он в ответ.

Боже, я слишком устала для таких игр. Я почти не спала прошлой ночью, и после пробежки сегодня утром, когда я вбивала себя в землю еще до того, как даже рассвело, я на последнем издыхании. Закатив глаза к небу, я откидываюсь на спинку стула с жесткой спинкой.

— Я могу тебе чем-нибудь помочь, Рэн?

Мое неверное, обманчивое сердце отбойным молотком стучит под ребрами, когда он перестает улыбаться, пригвоздив меня своим жестким зеленым взглядом. Нормальные люди не смотрят на других так, как Рэн смотрит на меня. Как будто он ищет что-то в моем лице, не моргает и не отворачивается, пока не найдет это. Очень неудобно, когда тебя так изучают.

— Ты можешь начать с того, что ты имела в виду под «что бы это ни было».

— Черт возьми. Я не знаю! Я ничего такого не имела в виду. Это был неуместный комментарий, ясно? Не волнуйся, я не жду, что ты сейчас объявишь меня своей девушкой.

Рэн откидывает голову назад и смеется. В библиотеке, где царит гробовая тишина, он откидывает назад свою красивую гребаную голову и смеется. Суровое «Тсссссссссс!» эхом разносится по комнате, и ужасный жар ползет вверх по моей шее. Было достаточно плохо, когда только несколько других студентов, работающих за партами, заметили появление Рэна. Теперь все в этом месте знают, что он здесь, и что я только что сказала что-то, что он нашел откровенно смешным.

— Может, ты и не догадалась, но я точно знаю, что это такое, Элоди, — говорит Рэн, и его смех замирает на губах. — Если ты когда-нибудь наберешься храбрости и захочешь узнать, то все, что тебе нужно сделать, это спросить. Ты же знаешь, что я буду непоколебимо честен.

— О да. Я всегда могу положиться на твою непоколебимую честность.

Интересно, каково будет наказание за пощечину другому студенту? Если бы мы были в художественном зале, или в кабинете Фитца, или в столовой, я могла бы сделать это и выяснить, но не здесь. Я бы не посмела рисковать своим библиотечным билетом.

Губительная ухмылка появляется на губах Рэна. Этот порочный изгиб его губ абсолютно мучителен. Когда я вижу его, все, о чем я могу думать — это жар его губ, когда он целовал меня на том одеяле. Запах свежей сосны, соленого воздуха и полузабытых пляжей в его волосах, когда он наклонился, чтобы прижаться своим ртом к моей шее…

— Это та часть, где ты рассказываешь мне, как взволнована предстоящей встречей сегодня вечером? — спрашивает он.

Я игнорирую этот вопрос.

— Ты серьезно собираешься рисковать тем, что Карина вернется сюда и увидит нас вместе?

Рэн смотрит на меня так, словно я говорю на другом языке, и все, что я бормочу, не имеет никакого смысла.

— Прости, малышка Эль. Я не знаю, что сделал, чтобы поддержать эту веру в то, что мне не плевать, что думает Карина Мендоса о чем-либо, но позволь мне прояснить это. Мне все равно, если Карина вернется и обнаружит меня, сидящим в этом кресле. Мне все равно, даже если она узнает, что я хочу тебя. Мне плевать, если она узнает, что вчера вечером я засунул свой язык тебе в глотку и ты сделала мой член тверже, чем он был за два гребаных года.

Вау.

Я смотрю на свои руки, мои щеки пылают как сумасшедшие.

— О, Элоди, — задыхаясь, шепчет Рэн. — Тебе не нравится это слышать? Что ты сделала мой член твердым? Или... тебе слишком нравится слышать это?

— Ради бога, пожалуйста, не говори таких вещей на людях.

Я презираю себя за то, что покраснела. Судя по тому, как он смотрит на меня, приоткрыв рот и широко раскрыв глаза, он зачарован моей реакцией на его возмутительное заявление. Для меня было бы намного лучше, если бы я сохранила хладнокровие и вообще не реагировала. По какой-то причине для меня важно, что он не считает меня заикающейся, глупой, неопытной школьницей. Так не должно быть, но черт возьми, это действительно так.

Рэн скользит рукой по столу, ладонью вверх, его пальцы согнуты