Трансчеловек - Юрий Никитин

– Почему чушь? – возразил я. – Посмотри, как интересно дальше: «…В данной работе была поставлена цель попытаться обнаружить такую обратную связь в нейронных сетях пищевого поведения виноградной улитки Helix pomatia: от нейронов буккальных ганглиев к нейронам церебральных ганглиев…»

Она фыркнула, наконец-то разобравшись, что я потешаюсь, взъерошила мне волосы и сказала с наигранной обидой:

– Ты ж технарь! Зачем тебе о моллюсках?

– Моллюсками занимаются конкуренты, – объяснил я.

– Конкуренты? – не поняла она. – Я думала, твои конкуренты такие же несгибаемые железячники.

– И они тоже, – согласился я, – но стратегически опаснее эти вот, биолухи.

– Почему?

– Технарей я знаю, – признался я. – Примерно представляю, с какой скоростью идут, ползут или в каких случаях бегут, и могу сказать, когда упрутся в стену. Могу просчитать варианты, экстраполировать в будущее… а вот биологи… гм… это почти не люди, а какие-то марсиане. Они и думают вроде бы не по-человечески.

Она сказала задумчиво, не спуская с меня пристального взгляда:

– Знаешь, Володя, мне эти биологи куда симпатичнее.

– Как ты нас различаешь?

– Ну, в постели вы одинаковы, согласна, если ты на это намекаешь со всей своей скромностью, но их путь… как-то человечнее, что ли? Все-таки обновляют организм травами, соками, стволовыми клетками, а сейчас пусть даже клонированными органами, но все-таки не железками, которые вы вон, как садисты, встраиваете в себя.

Я покосился на открытую дверь в другую комнату, где Аркадий и Настена затеяли танцы, подражая фотомоделям, спросил с недоверием:

– И что, ты до сих пор ничего не вставила?

Она покачала головой.

– Представь себе. Я даже пирсинга всегда боялась. Каролина уговаривала поставить, я пошла с ней, все видела, но не решилась… Что-то во мне, ну, совсем уж боится, трусит, отбивается. Даже не понимаю что.

– Но ты же с пирсингом, – напомнил я.

Она отмахнулась.

– Это уже потом… И то чуть в обморок не грохнулась, что во мне теперь инородное.

– Ты слишком великолепная, – сказал я, – безукоризненна. Наверное, потому? Чипы вставляют, чтобы компенсировать изъяны или недостатки, повысить свои возможности. А ты и так была всегда на два корпуса впереди!

Она грустно усмехнулась.

– Лестно, конечно. Хотя, возможно, что-то в этом есть. Я и шейпингом, честно говоря, занялась не потому, что надо было фигуру поправить, а потому, что было что показать. А еще мне почти сразу предложили возглавить филиал клуба, рассчитывая, что рекламой послужит моя фигура. Мол, если инструктор с такой фигурой, значит, знает, как ее сделать… Это в диетологии могут пойти к тучному врачу, а в фитнесе выбирают такого инструктора, который сам выглядит… сам следует.

С этой грустной улыбкой она выглядела человечнее, проще, но сразу проступил возраст отчаянно молодящейся женщины. Нет, не пятьдесят восемь, как в паспорте, но все-таки за сорок, а для любой женщины это очень неприятное напоминание.

Я открыл рот, чтобы робко напомнить о возможностях омоложения, но тут же захлопнул с такой поспешностью, словно жаба, поймавшая на лету комара. Такое можно сказать новичку, но у крутых профи, вроде Светланы, на все есть свое твердое мнение, а на дилетантов, вроде меня, посматривают свысока и со снисхождением. Все наши успехи припишут случайности или удачному сочетанию генов, доставшихся от родителей, но уж никак не нашим заслугам в питании и качании.

– Ты всегда была лучшей, – промямлил я. – Ты и сейчас лучшая.

Она улыбнулась благодарно, но в глазах оставалась грусть.

Дом в три часа ночи выглядит странным и чужим, словно марсианский обелиск. Поляризованные окна не выпускают свет, зато по ободку крыши вспыхивают красные огоньки, предупреждение для самолетов и вертолетов. Я покинул машину, где все еще оставался аромат тела Светланы, умный механизм сложил крылья и суетливо побежал в подземный гараж, сам предупредительно объясняя всем сторожам, что свой, здешний, вот и пашпорт, и нагрудный знак, и никакой взрывчатки.

Дверь начала сканировать, едва я остановил машину, она вообще сканирует всех проходящих и проезжающих, вдруг да кто в розыске или на угнанной машине, умельцы все еще находятся, в узком коридорчике я чувствовал, как просветили со всех сторон и буквально пересчитали не только копейки в кармане, но и количество кровяных телец в теле, двери поочередно открывались, я прошел в холл, куда уже спешит с верхних этажей вызванный автоматами лифт.

Прощайте, свободы, мелькнула ироничная мысль, которыми наслаждался мой дед!.. Все просматривается и прослушивается, на что общество вообще-то пошло скрепя сердце. Никому не нравится, когда кто-то видит на экране, как ковыряешься в носу или тужишься на унитазе, зато никто не пронесет бомбу, не установит в подъезде вашего дома.

Более того, такой орел даже не успеет ее смастерить. Точнее, засекут еще на стадии покупки необходимых ингредиентов: в компы заложены проги, отслеживающие все манипуляции с веществами, пригодными для создания взрывчатых веществ. Вот-вот появятся следящие устройства за эмоциональным состоянием граждан, это позволит засекать правонарушителей еще до момента преступления. Я не понял, то ли по каким-то угрожающим альфа-ритмам, что начинает излучать мозг, то ли еще как, но появление человека, готовящегося к убийству, будет вызывать тревогу.

В то же время система как будто сама провоцирует на сопротивление: общество все больше нуждается в ученых, программистах, математиках, высококвалифицированных инженерах – без них цивилизации крах, а ленивое сознание стремится ускользнуть в якобы творческую жизнь дизайнеров, модельеров, парикмахеров, фотомоделей и прочую шоулайф, но детей заставляем учить технические науки, за что те начинают люто ненавидеть этот технологизированный мир и мечтать о возврате к природе.

Эти вот мечтатели, не в состоянии выдержать давление интеллекта, уходят в различные молодежные банды и защитники окружающей среды, что по сути одно и то же. Защитники пингвинов и карманные воры – одно и то же, те и другие не сумели встроиться в систему технической цивилизации, потому стали некими приживалами, паразитами, которых сытое общество пока что кормит и не истребляет ввиду доставшейся от прошлого века снисходительной гуманности.

Дверь открылась, в квартире вспыхнул свет, сразу во всех комнатах, я на этом не экономлю, я потащился на кухню, там предупредительно вспыхнул свет и включилась кофемолка. Услужливо придвинулся стул, я отпихнул его ногой. В широкое окно с холодным сочувствием смотрят льдинки звезд. Я прижался лбом к оконному стеклу, не расплавить бы, перед глазами счастливые лица Аркадия, Жанны, Михаила, Настены… Вот живут же люди, радуются каждому дню, беспечные и беззаботные, упрямые в своих детских заблуждениях, но счастливые, постоянно счастливые… А у меня за все это время не было ни одной счастливой минуты.