Время – московское! - Александр Зорич

Но аргументация «потому что потому» меня не устраивала – слишком хорошо я представлял себе весь спектр возможных аварий на боевом корабле. С каждой секундой мое беспокойство за Таню росло. Дорого бы я дал, чтобы оказаться в каюте, которую она занимала вместе с тремя другими женщинами-учеными, втихаря ревновавшими молодую выскочку к своему кумиру Двинскому. (Разумеется, ревность их обреталась не в сексуальной, а в «любомудрической» плоскости.) Я бы успокоил ее, утешил, помог разобраться с противогазом, а если, не приведи Господь, пришлось бы покидать корабль – провел через хаос задымленных коридоров к спасательной капсуле…

– В крейсере по местам стоять к всплытию! Всем надеть повязки! Повторяю специально для гражданских лиц: зажмурьтесь и закройте глаза черными платками, которые находятся у вас на шее!

Это Велинич правильно уточнил. В учебном центре условные всплытия-погружения Х-крейсеров отрабатывались. Но то, что настоящие осназовцы, бойцы Свасьяна, усвоили мгновенно, семасиологам и палеонтологам из «осназа Двинского» давалось с трудом. Некоторые ученые по команде «к всплытию!» упорно закрывали платком не глаза, а нижнюю половину лица – сказывалась мода на вестерны, пришедшаяся на их детство (я тогда еще не родился).

Вот и Двинский, вместо того чтобы последовать приказу Велинича, невесть зачем вытаращился в дальний угол между подволоком и переборками.

– Константин Алексеевич, пожалуйста… – начал я, но Индрик жестом остановил меня, быстро встал, подошел к Двинскому и несколько раз провел рукой перед остекленевшими глазами академика. Обморок?

– Даю отсчет! Десять!.. Девять!

Не прокомментировав результаты своего эксперимента, Индрик сам натянул на глаза Двинского повязку.

– Что с ним?

– Почему-то в ступоре. После будем разбираться. Полагаю, все дело в Глаголе. Дистанционно воздействует на психику… Давайте, Александр Ричардович, побережем теперь наши глаза.

– Два!.. Один!..

Шибанувший в ноздри озон свидетельствовал о том, что крейсер благополучно выскочил из граничного слоя Х-матрицы.

– Всплытие! Опорожнить аварийный бункер за борт! Отсеки с восьмого по десятый – на вытесняющую вентиляцию!

Я стянул черный платок на грудь.

Двинский, слава Богу, ожил.

– Что вы видели, Константин Алексеевич? – ласково спросил у него Индрик.

– Я видел человека. Вон там. – Двинский указал в ту самую точку, на которой сфокусировался его взгляд накануне всплытия.

– Какого человека?

Пока Двинский медлил с ответом, Велинич и Мормуль, сменяя друг друга, продолжали вести по трансляции наш праздничный концерт.

Мормуль:

– Отбой общей радиационной тревоги! В отсеках с первого по седьмой герметизация разблокирована!

Велинич:

– Боевая тревога!

Мормуль, мимо микрофона, но так, что слышно по трансляции:

– Валя, ты посмотри только на эту хрень…

Велинич, тоже мимо микрофона:

– Ну ничего себе тещин блин…

Велинич, по трансляции:

– Лейтенант Пушкин, срочно зайдите в центральный!

«Что это они там узрели?» – встревожился я. Позабыв об отбое радиационной тревоги, я нацепил изолирующий противогаз и, с трудом вписываясь на бегу в узкие двери, рванул на зов старшего по званию, как лосось на нерест.

– Слоник прибежал, – хихикнул у меня за спиной контролер Филипп, когда я спустя рекордные полминуты появился в центральном отсеке. – Противогаз-то сними, Саша, вроде не горим пока.

Главный командный пункт корабля был погружен в психотически-производственную атмосферу: наша летающая фабрика готовилась выработать некоторое количество смерти и поделиться ею с гарнизонами Глагола. Одновременно согласовывались огневые задачи с всплывшим неподалеку «Вегнером» и нацелившимся на орбитальную крепость «Дьяконовым». «Геродот» пока еще не всплыл, что наводило на щемящие сердце подозрения: а всплывет ли он вообще?

Едва успев сплюнуть в многотерпеливый космос центнер люксогенового шлака и тем самым временно закрыв тему радиационной катастрофы, «Ксенофонт» спешно анализировал обстановку.

Приказы отдавались в пулеметном темпе.

В течение одной-единственной минуты Х-крейсер приступил к подъему истребителей, назначил ближайшего соседа палачом приполярного узла дальней связи и выпустил ракеты «Шпиль». Одни «Шпили» наводились непосредственно на стратегические объекты космодрома Гургсар, другие были запущены на орбиту ожидания, откуда их предполагалось направлять против радаров ПКО по мере поступления разведданных.

– Саша? Хорошо, что подошел! Гляди, это что такое – Котел? – По-дружески приобняв за плечи, каперанг Велинич подвел меня к панорамному экрану.

– Наверное, – пробормотал я. – Из космоса мне его видеть не доводилось…

Глагол занимал всю рабочую зону экрана, не помещаясь в него полностью и на треть. Терминатор рассекал видимую часть планеты почти ровно пополам. По левую руку от меня планета светилась тусклым желтоватым светом, по правую – утопала во мгле. Чуть вправо от терминатора, на черном фоне ночной стороны планеты, перемигивались багровые и фиолетовые сполохи. Сполохи складывались в пунктир, намечающий исполинскую окружность.

Я скосил глаза на масштабную сетку. Диаметр окружности около полутора тысяч километров, по размерам – вроде бы Котел, если верить Фервану. Но вот что сейчас творится на границе Котла – спросите чего полегче.

Мое «наверное» любознательного Велинича не устраивало.

– Да знаю я, что не приходилось! Ты мне главное объясни: что за вспышки? Если мы их видим из космоса – причем сквозь атмосферу, – значит, источники света имеют огромную мощность! Вот вы, когда в лагере сидели, должны были отсветы похожих фейерверков видеть за горизонтом, верно?

– Верно. Но я ничего такого не видел. Значит, не было в феврале фейерверков!

Тут Велинича отвлекли докладами.

Наши ракеты успешно поразили объекты на космодроме Гургсар. «Вегнер» вскрыл несколько позиций противокосмических ракет и начал подготовку к залпу с одновременным упреждающим маневром уклонения.

Командир «Дьяконова» сообщил об уничтожении клонской орбитальной крепости. Манера доклада была столь неформальной, что покраснели многие бывалые офицеры, в том числе и подполковник Свасьян.

Свасьян, кстати, очень переживал за «Дьяконова». Х-крейсер перевозил большую часть его батальона вместе со всей техникой. Даже небольшие повреждения корабля могли привести к срыву высадки ударных сил десанта, а это, в свою очередь, означало бы, что надо сворачивать всю операцию.

Но аварией нашего утилизатора квота невезения на тот день была исчерпана. Молитвы отца Василия возымели свое действие и дальше все шло сравнительно гладко.

Из Х-матрицы явился ко свету пропащий «Геродот». Это было как нельзя кстати. Согласно плану, его флуггеры должны были сбить все клонские спутники, а взамен развесить наши.

Истребители с «Ксенофонта», достигнув плотных слоев атмосферы, подтвердили, что в воздушном пространстве активность противника – нулевая.

Нам удалось повторить 9 января в миниатюре. Тогда клоны застали врасплох базы Объединенных Наций в Синапском поясе, теперь же наши Х-крейсера, практически не встретив сопротивления, быстро подавили ключевые объекты противокосмической обороны и создали предпосылки для высадки десанта. Такому обороту дел удивляться не приходилось: где-где, а в районе Глагола нашего нападения конкордианские адмиралы ожидать никак не могли, поскольку были твердо уверены, что координаты планетной системы русскому Генштабу неизвестны.

– Да, Саша, насчет Котла, – накомандовавшись всласть, Велинич возвратился ко мне. – Ты мне вот на какой вопрос ответь: опасно пролетать над этой штукой в космосе или нет?

– И снова же: не могу знать, Валентин Олегович!

– Ну консультант, ну светлый умище! «Не бывал», «не видал», «не могу знать»…

– А я, Валентин Олегович, еще в Городе Полковников этот вопрос ставил со всей прямотой! Относительно целесообразного использования навыков лейтенанта Александра Пушкина, то есть себя! И, если помните, рапорт писал о зачислении в летный состав «Ксенофонта»! Я же пилот! Мне, думаете, очень приятно знать, что мои коллеги на «Орланах» сейчас Гургсар причесывают, а я тут перед вами из-за своей некомпетентности краснею…

– Не кипятись, Саша, причешешь еще, – вмешался в наш разговор Колесников, отходя от флагманской консоли. – С тем, что ты пилот и герой, никто не спорит. Но отпускать тебя сейчас в боевые вылеты мы не можем – слишком риск велик. Ты ведь у нас теперь ОВТ.

ОВТ означает «очень важный товарищ» и к людям обычно не применяется. На военном жаргоне аббревиатурой ОВТ обозначают особо ценные и притом уязвимые объекты конвоирования – скажем, люксогеновые танкеры. «Встретить ОВТ „Корсунь“ там-то», – довольно типичная директива для тяжелых истребителей. «ОВТ принят на седьмую площадку», – из переговоров диспетчеров космодрома.