Течёт река… - Нина Михальская

Заседание вел грузный седоволосый человек с крупным лицом и глубоко сидящими глазами. Он был деканом факультета русского языка и литературы. Он и спросил, обращаясь к аудитории, кто ещё хочет взять слово. Желающих было несколько. Ещё один молодой человек, наверное, тоже, судя по возрасту, аспирант, начал свою речь тихим голосом, но вскоре разошелся и обрушился на профессора Неймана и доцента Бернштейн, чьи лекции, как он утверждал, недостаточно подготовили его к исследовательской деятельности, ибо не было у этих лекций научных основ, а базировались они на предвзятых и ложных суждениях об отечественной культуре. Доцент Бернштейн выступила с опровержением, но никто её не слушал. Гул голосов заглушал её речь. Председатель взывал к порядку, Гукасова и Нейман, чьи имена были произнесены близ стоящими от нас слушателями, пробирались к выходу. Гукасова двигалась целеустремленно, прямо смотря перед собой; низенький и кривобокий Нейман семенил за ней. Они вышли в коридор и двинулись к выходу. Бернштейн продолжала говорить, упорно не покидая кафедру. Председатель напомнил о регламенте. После объявления перерыва мы ушли. Селиверстов поинтересовался, слушала ли Зара лекции Гукасовой. Та слушала, но от дальнейшего разговора воздержалась. Мы спустились в вестибюль. Наступили сумерки, и солнечные лучи уже не освещали высокие колонны.

В пятницу — это была уже середина декабря — я впервые пришла на заседание кафедры, совсем не представляя, как все это будет происходить. В аудитории собрались преподаватели и аспиранты двух старших курсов. Валентина Александровна Дынник представила присутствовавшим нас, первокурсников, назвала наши фамилии и имена. Мы сели все трое рядом за один стол, стоявший в углу у окна.

В.А. Дынник была дамой в высшей степени представительной, с пышными формами, слегка грассирующей речью, с изящными манерами. её созерцание рождало представление о светских салонах, описания которых содержались во французских романах. Великолепна была тяжёлая камея на груди Валентины Александровны, великолепен был её бежевый костюм, красивы тонкие кисти рук, унизанных кольцами. За первым столом сидел Борис Иванович, приветливо улыбнувшийся нам, когда мы несмело вошли в аудиторию. Восточного типа худая женщина сидела под бюстом Аристотеля, а перед ней — самая пожилая среди всех присутствующих и самая симпатичная, как мне показалось, особа в пенсне. Аспирантов было человек пять. Один мужчина и четыре женщины. И это все, помимо нашей троицы новичков. Конечно, присутствовала и Юлия Македоновна. Она вела протокол заседания.

Сначала слушали доклад о Чехове и оценке его рассказов французскими писателями и критиками. Доклад делала, как было объявлено, Мария Евгеньевна Елизарова — та самая особа в пенсне, которая мне понравилась. Она волновалась, пенсне своё то снимала, то снова надевала на переносицу. Лицо и шея покрывались красными пятнами, но увлеченность её своей темой была очевидна и передавалась слушателям. Только на лице Валентины Александровны Дынник не отражались её чувства, оно как бы застыло в своей неподвижности.

М.Е. Елизарова, 1960 г

После доклада заведующая сообщила о том, кто будет руководить работой вновь принятых аспирантов. Моим руководителем стала В.А. Дынник, одобрившая тему, связанную с творчеством Диккенса. её точная формулировка ещё не была определена, но в скором будущем, как мы обе полагали, она будет отработана. Мысль о Диккенсе согревала меня, радовала, усиливала желание заниматься.

Уже на следующем заседании кафедры в конце декабря мы почувствовали, что академизм предшествующего заседания с обсуждаемым научным докладом Марии Евгеньевны Елизаровой — это лишь тонкий слой, под которым бурлят отнюдь не академические проблемы, а далёкие и чуждые науке страсти. Появился ещё один персонаж — Елена Борисовна Демешкан. Круглолицая, грудастая тетка в коричневом костюме, ватные плечики которого украшали крылышки из меха, цигейковые крылышки, что уже само по себе было нелепо. Демешкан, как выяснилось, только что была восстановлена в должности доцента кафедры, с которой её уволили весной. Валентина Александровна Дынник стала заведующей кафедрой в отсутствие Демешкан, и теперь она с ужасом взирала на зловеще улыбавшуюся Елену Борисовну. Совместное пребывание этих двух женщин в стенах одной аудитории было просто невозможным. Демешкан сообщила, что восстановлена по решению суда и что теперь она продолжит свою борьбу за чистоту кафедральных кадров, поскольку все то, что было здесь прежде, при Нусинове, должно быть выкорчевано без остатка. При этом её взгляд устремился на Дынник, а та нашла в себе силы пояснить, что в присутствии Елены Борисовны Демешкан ни о какой деятельности кафедры и речи идти не может, поскольку вновь начнутся нежелательные «свары». Именно это слово сорвалось с уст утонченной дамы Дынник. Демешкан взорвалась и заявила, что все присутствующие и прежде всего она сама, доцент Демешкан, как раз и надеются на то, что появившаяся в стенах этого старейшего института по чистому недоразумению и попустительству начальства новая заведующая примет правильное решение относительно своего будущего, в противном случае ей придется иметь дело с борцами за чистоту педагогических кадров. Дынник пошла красными пятнами, а Демешкан устремила победоносный взгляд на Пуришева, перевела его на восточного вида женщину — Колумбекову, обвела взглядом ряды аспирантов и стала развивать мысль о том, что, хоть сама она и не состоит в рядах КПСС, но надеется на поддержку присутствующих здесь партийцев, бесспорно, поддерживающих линию партии в борьбе с космополитизмом. При этом она назвала имена аспирантов Крыловой, Воропановой, Самохвалова и первокурсника Селиверстова, отстоявшего родину от фашистских захватчиков.

К следующему заседанию кафедры В.А. Дынник уже не было в стенах института. Она вновь вернулась на прежнее место работы. Вопрос о новом заведующем кафедрой зарубежной литературой решался, как сообщила Елена Борисовна, «в верхах».

Пока он решался, я думала, как же мне быть: исчез из поля зрения только что обретенный мною научный руководитель. Исчез он и у Зары Поповой, но она не унывала, потому что собралась выходить замуж и о дальнейшей научной деятельности больше не помышляла. Получив причитающуюся ей за два месяца аспирантскую стипендию, она подала заявление с просьбой об отчислении. Селиверстова приписали к Демешкан. Та сразу же определила его тему: «Чернышевский о Теккерее». Сама она разрабатывала для докторской диссертации тему «Белинский о зарубежной литературе», защитив кандидатскую диссертацию на тему «Белинский о Вальтере Скотте». Демешкан руководила и Воропановой, исследовавшей наследие Голсуорси в аспекте его отзывов о русской литературе и связей его творчества с творчеством русских писателей. Она и мне посоветовала обратиться к теме «Белинский о Диккенсе». Но это было уж слишком! У неё и так было много аспирантов, а потому меня взяла к себе Мария Евгеньевна, защитившая в своё время работу о юморе Диккенса, что меня и спасло.