До ее смерти осталось сто дней (СИ) - "Mia_Levis"

Могилу копали просто в саду, возле цветущих кустов роз. Земляная пыль поднималась в воздух, а потом, будто порох, оседала на белой рубашке Малфоя. Вокруг с жизнерадостным жужжанием летали надоедливые мухи и крупные пчелы. На цветы то и дело опускались разноцветные бабочки — махаоны и голубянки. Одна из них села на лакированную крышку гроба, сложила крылья, и Драко отвел взгляд. Все было неправильно! Не так, как нужно. Но кто ему подскажет, как должно быть? Он остался совсем один.

Когда все закончилось, был разгар солнечного дня. Рабочие, получив причитающееся, ушли, стирая пот со лбов грязными ладонями. Они переговаривались — обсуждали семьи, детей, договаривались пропустить по стаканчику-другому пива вечером. Драко хотелось послать им вслед Аваду, чтобы они заткнулись уже наконец-то, но он сдержался. Конечно, черт бы его побрал, сдержался! Это то, что он делал последние полгода изо дня в день — скрывал чувства, переживания, желания. И что в итоге? Получил за это какое-то вознаграждение?

— Зачем, мама? — тихо пробормотал он и засмеялся. Смех больше был похож на рыдания — он клокотал где-то в горле, его нельзя было ни контролировать, ни сдержать, но уж лучше так. Родители учили его не лить слезы, даже в раннем детстве это не одобрялось. Быть Малфоем больно, да, Драко? Вон, мать твоя не справилась, так, может, и ты не сможешь?

Драко отмахнулся от навязчивого внутреннего голоса и, последний раз взглянув на свежую могилу, направился к дому. Там он до вечера засел в библиотеке, и когда домовый эльф, имени которого он не помнил, сообщил, что ужин готов, Драко наконец-то сорвался. К тому времени он был уже мертвецки пьян, опустошив почти все скудные запасы алкоголя, которые ему удалось найти в этом доме, и держать все в себе больше не мог.

— Прочь! — прокричал он, швыряя пустую бутылку в несчастного домовика. Тот испуганно взвизгнул и исчез за мгновение до того, как на пол посыпалась мелкая стеклянная крошка. — Убью, если увижу, — пробормотал Драко, ни к кому конкретно не обращаясь.

Он достал предпоследнюю бутылку алкоголя — на этот раз белое вино — сделал щедрый глоток, залив подбородок и рубашку. Окна в этой комнате были от пола до потолка и выходили как раз в сад. За кустами роз не было видно маминой могилы, но Драко не нужно было видеть, чтобы его неопределенно тянуло туда. Он злился на нее. Как же сильно он злился! Она увезла его из Британии, обрекла на существование труса, спрятала его в этом проклятом доме и — что же? — покончила с собой! Как же она могла быть настолько эгоистичной, на что надеялась? Что он смахнет это, словно пыль с рукава, и зашагает дальше с высоко поднятой головой?

— Ну, так ты ошиблась, мама, слышишь? Я ни черта не справляюсь! — закричал Драко, поднимая взгляд к потолку.

Еще и эта записка… Он нашел ее уже после похорон, здесь, в кабинете и она лежала теперь на столе — белоснежная, плотная бумага и ровный мамин почерк. Драко пробежал написанное по диагонали и отбросил ее, будто она прожигала ему руку. «Пойми… сынок… люблю тебя… прости». То, что он успел прочесть, разозлило его еще сильнее. Ну, уж нет! Она же была такой обманчиво сильной! Иногда ему казалось, что это отец скорее опустит руки, но только не мама — она-то у него образец сдержанности и хладнокровия! А выяснилось, что сила ее была в Люциусе. Не стало его — и силы ее не стало. Драко не хотел прощать ее. Простить — значит впустить в себя боль, ту агонию, которая пока мирно дремала внутри, задушенная яростью.

Когда Малфой почти ополовинил бутылку, он все же решился прочесть письмо. Вряд ли оно погасит злость — быть может, сделает только хуже. Стремясь еще немного оттянуть этот момент, Драко вышел в сад. Ноги сами собой понесли его на могилу. Закатное солнце заливало все вокруг мягким, оранжевым светом.

«Это ведь мог быть счастливый день, мам», — подумал Драко. — «Мы бы с тобой справились, выжили. Рано или поздно стало бы легче. А что же теперь? Ничего уже не вернуть».

На могиле пока не было надгробия — будто здесь был похоронен кто-то безымянный. Драко опустился возле могилы — его одежда уже давно измялась и выпачкалась. Он достал из кармана сложенный вдвое листок, развернул и, сделав глубокий вздох, принялся читать.

«Я слаба, Драко. Слаба и труслива.

Глядя в будущее, я вижу тьму, из которой мне уже не выбраться. А вот ты — можешь. Тебе кажется, что ты остался один, но это пройдет, сынок. У тебя есть будущее. Будь достаточно храбр, чтобы сделать его таким, как хочешь ты.

Не думай, что в твоих силах было что-то изменить. Пойми, ты не мог бы сделать ничего. И прости меня, что я сделала это так — не решилась поговорить с тобой напоследок, обнять. Это малодушие — единственное, о чем я искренне сожалею. Просто иначе я бы наверняка отложила это на день, неделю, а ожидание для меня стало невыносимым. Для меня это лучший выход. Ты можешь не поверить, справедливо предположить, что ничего хорошего в смерти нет. Ты можешь сказать, что я просто сбежала от проблем и боли. И ты прав, Драко. У тебя есть причины злиться на меня, сынок…

Я надеюсь, что ты никогда не поймешь меня. Если поймешь, то значит, что тоже столкнулся с такой болью, от которой сбежать в смерть — счастье.

Я верю, что когда-нибудь у тебя хватит сил простить меня. Но не понять. Ты еще этого не знаешь, не чувствуешь — особенно сейчас! — что ты гораздо сильнее меня и справишься со всеми трудностями, которые наверняка преподнесет тебе судьба. Ты Малфой, Драко! Помни об этом, сын! Не дай этой фамилии сгинуть без следа, не позволь ни Темному Лорду, ни судьбе отобрать у тебя твою гордость и честь.

Держи спину прямо, Драко! За отца, за меня и за себя, конечно.

Я люблю тебя».

Под конец строчки совсем расплывались перед глазами Малфоя. Он зло смахивал набегающие слезы, но они появлялись вновь и вновь. Уж если он ошибался в Нарциссе, считая ее гораздо сильнее, чем она оказалась на самом деле, то где гарантия, что и мать в нем не ошиблась. Он чувствовал себя так, словно на него свалился неподъемный груз, придавил его к земле и никогда больше не позволит подняться на ноги. Где же найти силы, мама? Почему об этом ты ничего не написала?

Совсем стемнело. В траве слышался треск цикад, ночные мотыльки летали над головой. Дом за спиной Драко был погружен в густой, зловещий мрак. Возвращаться туда не хотелось — там все было совсем чужим, но больше его нигде не ждали. Он не мог вернуться в Хогвартс, который, как написал Снейп, возглавила МакГонагалл. И Мэнор был для него навеки закрыт — его опечатали авроры через два дня после их отъезда во Францию. В блеклом лунном свете Драко видел метку на своем предплечье — и только вопрос времени, когда Темный Лорд призовет их вновь. Тогда и свобода для Драко закончится. Вот такую жизнь ты видела для меня, мама?

***

Дни шли за днями — тошнотворные в своем однообразии. Иногда Драко чудилось, что он вовсе разучился разговаривать, ведь кроме коротких команд, которые он отдавал домовым эльфам и нескольких фраз, которыми он перекидывался при встрече с магглами, живущими в поселке, он не беседовал ни с кем. Сколько бы это длилось и чем бы в итоге завершилось, Драко так и не суждено было узнать.

Одним жарким июльским днем на подоконник его комнаты прилетела сова. К лапе птицы было привязано письмо и, как только Драко забрал его, она коротко ухнула и взмахнув пестрыми крыльями, улетела. Письмо было адресовано матери, но, видимо, сове было сказано отдать его Драко, если она не сможет найти Нарциссу. Зная Снейпа, тот вполне мог догадываться или наверняка знать о маминых планах — так что неудивительно, что он перестраховался.

Драко нетерпеливо развернул пергамент, уселся на ближайший стул и принялся читать.

«Здравствуй, Нарцисса.

Смею надеяться, что ты в добром здравии. Настоятельно советую тебе принимать то зелье, которое я послал тебе в прошлый раз — оно сгладит душевные терзания. И, право, не игнорируй зелье Сна без сновидений — оно также будет крайне полезно в твоем случае.