Лейтенант Хорнблауэр. Рука судьбы - Сесил Скотт Форестер
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Однако впереди оставались несколько благословенных секунд, пока можно стоять на качающейся палубе, предаваясь вольному полету мыслей. Не то чтобы Буш находил необходимость в размышлениях — он бы только улыбнулся, скажи ему кто-нибудь такое. Однако последние три дня пронеслись в сплошном круговороте, с того момента, как пришел письменный приказ, получив который Буш сразу простился с сестрами и матерью (он провел с ними три недели после того, как «Завоеватель» списал команду на берег) и поспешил в Плимут, подсчитывая по дороге оставшиеся в кармане деньги: точно ли хватит заплатить за почтовую карету. На «Славе», готовящейся к отплытию в Вест-Индию, царила спешка, и в прошедшие тридцать часов Буш не успел не то что поспать, а даже присесть. Первый раз ему удалось нормально отдохнуть ночью, когда «Слава» уже лавировала через залив. Но с самого прибытия на судно он был озабочен фантастическими настроениями капитана — то безумно подозрительного, то по-глупому беспечного. Буш никогда не был чувствителен к моральному климату — человек стойкий, он философски относился к необходимости исполнять свой долг в тяжелейших морских условиях, — однако подспудно ощущал напряженность и страх, пронизывающие жизнь «Славы». Он испытывал смутные недовольство и беспокойство, не зная, что это свойственные ему формы напряженности и страха. За три дня в море Буш почти ничего не узнал о товарищах; он предполагал, что Бакленд — первый лейтенант — знает свое дело и уверен в себе, что второй лейтенант Робертс добр и беспечен; Хорнблауэр казался сообразительным и бойким, Смит — немного нерешительным. Но все это были только догадки. Все в кают-компании — лейтенанты, штурман, врач и баталер — держались замкнуто. В каком-то смысле Буш такое одобрял — он и сам не любил лишней болтовни, но в данном случае доходило до того, что разговоры ограничивались несколькими словами, и то строго по делу. Многое о корабле и его команде Буш быстро узнал бы, если бы другие офицеры решили поделиться своими наблюдениями за проведенный на «Славе» год. Однако, за исключением Хорнблауэра, подавшего ему один-единственный намек в день прибытия, никто не проронил ни слова. Будь у Буша романтическое настроение, он представил бы себя призраком в обществе других призраков, отрезанных от людей и друг от друга, с неведомой целью бороздящих бескрайние моря. Как он догадывался, скрытность офицеров проистекала от странных настроений капитана. Это вернуло его мысли к тому, что ветер все усиливается и нужен второй риф. Он прислушался к пению такелажа, почувствовал наклон палубы под ногами и грустно тряхнул головой. Ничего не поделаешь.
— Мистер Уэллард, — сказал Буш стоявшему рядом волонтеру, — доложите капитану, я думаю, нужен второй риф.
— Есть, сэр.
Через несколько секунд Уэллард снова появился на палубе:
— Капитан поднимется сам, сэр.
— Очень хорошо, — ответил Буш.
Произнося эти ничего не значащие слова, он не смотрел волонтеру в глаза — не хотел, чтобы Уэллард видел, как он воспринял эту новость, и не хотел знать, что выражает лицо Уэлларда. Вот появился капитан. Его спутанные длинные волосы развевались на ветру, крючковатый нос, по обыкновению, двигался из стороны в сторону.
— Вы хотите взять еще риф, мистер Буш?
— Да, сэр, — сказал Буш, ожидая язвительного замечания.
К его приятному удивлению, замечания не последовало. Капитан казался почти добродушным.
— Очень хорошо, мистер Буш. Свистать всех наверх!
По всей палубе засвистели дудки.
— Все наверх! Все наверх брать рифы на марселях! Все наверх!
Матросы выбегали на палубу; команда «Свистать всех наверх!» заставила офицеров покинуть кают-компанию и мичманскую каюту. С расписанием постов в карманах они спешили убедиться, что недавно реорганизованная команда заняла свои места. В шуме ветра слышались приказы капитана. Матросы встали к фалам и риф-талям. Корабль качался в сером море под серым небом, и неморяк удивился бы, как в такую погоду вообще можно устоять на палубе, не то что карабкаться по вантам. В самый разгар маневра капитанский приказ прервал юный, срывающийся от волнения голос:
— Стой! Стой выбирать!
В голосе звучала такая убежденность, что матросы послушно остановились. Капитан закричал с полуюта:
— Кто отменяет мой приказ?
— Я, сэр. Уэллард.
Молодой волонтер повернулся к корме и громко кричал, чтобы его было слышно против ветра. Со своего места Буш видел, как капитан подошел к леерному ограждению полуюта. Его трясло от гнева, нос указывал вперед, словно ища жертву.
— Вы об этом пожалеете, мистер Уэллард. О да, вы пожалеете.
Рядом с Уэллардом появился Хорнблауэр. С самого отплытия из Плимутской бухты он был зелен от морской болезни.
— Риф-сезень зацепился за блок риф-талей, сэр, с наветренной стороны, — крикнул он.
Буш, отойдя немного, увидел, что так оно и есть. Если бы матросы продолжали тянуть за трос, порвался бы парус.
— Как вы смеете вставать между мной и ослушником! — закричал капитан. — Бессмысленно его выгораживать!
— Здесь мой пост, сэр, — отвечал Хорнблауэр. — Мистер Уэллард исполнял свой долг.
— Заговор! — произнес капитан. — Вы с ним стакнулись!
В ответ на это невероятное обвинение Хорнблауэр только застыл навытяжку, обратив к капитану бледное лицо.
— Отправляйтесь вниз, мистер Уэллард! — заревел капитан, поняв, что ответа не последует. — И вы тоже, мистер Хорнблауэр. Я разберусь с вами через несколько минут. Слышите меня? Вниз! Я вас научу, как строить козни!
Нельзя не подчиниться приказу. Хорнблауэр и Уэллард медленно двинулись к корме. Было заметно, что Хорнблауэр не смотрит в сторону мичмана, чтоб
