Всё, что у меня есть - Марстейн Труде

— Подумать только, девять лет уже!

Тогда я представила себе Майкен, разумную девятилетнюю девочку, держащуюся с достоинством, очень красивую, с забранными в хвостик волосами, сидевшую на заборе красиво сложив ноги.

— Она ведь не от меня? — спросил Руар и засмеялся. Есть ли у меня ее фотография? Майкен похожа на Гейра и его сестру, очень редко я слышу, что она похожа на меня.

Я отыскала ее фотографию в своем мобильном телефоне, там Майкен притворяется, будто пытается запихнуть в рот чуть ли не целый пакет чипсов, она выглядит по-детски и неестественно.

— Куда же делись все эти годы? — покачал головой Руар.

Он показал мне фотографию своих дочерей, уже взрослых. Она сидели рядом в каком-то уличном ресторане, перед каждой стоял бокал вина.

— Это летом во Франции, — пояснил Руар. — Папа профинансировал поездку. Они очень предприимчивые девушки. Тира — архитектор, окончила университет, София преподает в медицинском училище. Но внуками они нас пока не порадовали. Кажется, ты стала еще красивее, чем была десять лет назад. Если это вообще возможно. Нет, определенно, стала еще красивее.

Потом я все же уступила — до моей квартиры было всего каких-то триста метров, там я упала в его объятия, мы улеглись на диване в гостиной, спальня была отдана Майкен. Я целовала складки и морщины и вспоминала сваренное всмятку яйцо на завтрак и теплый чай с молоком еще из тех времен, когда мы жили вместе.

— Так восхитительно, чудесно снова обнимать тебя, — шептал он.

Кожа у него на бедрах свисала складками, морщилась, старость в его теле сделала большой рывок вперед. Прошло уже одиннадцать лет с тех пор, как мы в последний раз занимались любовью. Тело подводило его, не слушалось, а то, что в конце концов изверглось из него, оказалось густым и вязким, словно теплый яичный белок. Моя любовь к нему никогда не заканчивалась, сидела во мне как заноза, ее не нужно было подпитывать или обновлять, она просто была, и все, как часть меня, изувеченный орган, но все же мой. Его волосы жидкими прядями спадали на шею, сверху они были совсем тонкими. Казалось, что кровь застыла в его сосудах, на тыльной стороне ладони змеились толстые вены. Когда-то его руки представлялись мне огромными, но теперь они оказались маленькими — как у гнома.

Руар остался у меня ночевать. Лежал, подтянув коленки к груди, на щеках — тени от глубоких борозд, зубы пожелтели. Анн уехала навестить подругу в Рёрос.

На следующий день он забыл футболку, от нее исходил кислый запах. Его чашка осталась стоять на кухонном столе, он почистил яблоко, и кожура лежала в раковине. Это было одно из свидетельств, выдававших его возраст, — он не ел яблоки с кожурой. Или еще то, что он охотнее ел сахар вприкуску с кофе — брал два кусочка сахара, размачивал в чашке и отправлял в рот.

Руар прислал из Рима СМС со словами благодарности за прекрасный вечер, я не стала отвечать, для меня это уже не имело значения.

Я старалась встречаться с Трондом Хенриком как можно чаще. Спектр чувств и ощущений расширился до незнакомого мне состояния отчаяния, когда оказывалось, что я ошиблась, делая отметки в календаре; или возникало недопонимание между мной и Гейром и выяснялось, что я должна взять Майкен, а я рассчитывала на него; или когда примерно то же самое происходило у Тронда Хенрика. Это означало выпасть из состояния счастья и осмысленности, сидеть как на иголках и считать минуты, когда мне удастся вырваться, — все было неопределенно, и я совершенно не могла расслабиться. Это было одной из причин, по которой мне так хотелось поскорее съехаться с Трондом Хенриком, чтобы перестать постоянно мечтать оказаться в другом месте, когда я оставалась с Майкен. Чтобы мне было хорошо, чтобы я могла чувствовать себя хорошей матерью, мне надлежало соединить две жизни.

А потом мы представили друг другу дочерей. Я нервничала. Я не знала, чего ожидать от Майкен. У нее выпали молочные зубы и выросли коренные, и внешность ее немного менялась каждый раз, когда она возвращалась после недели у Гейра. Я надеялась, что Гейр ничего не узнает о том, что мы уже познакомили девочек. Мы ели тако, играли в настольные игры, Майкен как-то уснула на матрасе в комнате Фрёйи. На завтрак обе девочки съели по тарелке кукурузных хлопьев с медом, Тронд Хенрик сделал себе бутерброды с ветчиной, я была в таком радостном возбуждении, что с трудом могла проглотить хоть что-нибудь, и съела только пару кусочков огурца. Тронд Хенрик сжал мою руку под столом, положив ее на свое бедро. Ночью у него было плохо с эрекцией, но теперь он пришел в форму. Как ни странно, неудачные ночи придавали нашим чувствам еще большую интенсивность, лишенная своего логичного завершения отчаянная страсть словно держала нас все время на гребне волны, так и не достигавшей берега.

Когда мы возвращались домой на трамвае, Майкен заговорила о Фрёйе.

— Она разговаривает как маленькая.

— Ну, она и есть маленькая, ей всего четыре года, — сказала я.

— И что, теперь, когда мы познакомились, мне придется с ней водиться? — спросила Майкен.

— А разве тебе не хочется?

— А ты видела, с чем она ела тако? — спросила Майкен. — Там были только рис и соус тако, и больше ничего.

— Да, я видела.

— Но что, если она не захочет водиться со мной?

— Но ведь ты старше, — возразила я.

— А это тут при чем? — поинтересовалась Майкен.

Однако тем же вечером она начала перебирать свои игрушки — вот эту можно отдать Фрёйе, и ту тоже, и еще вот эту.

Бобо выкладывает предварительный план по работе над проектом медицинского центра на юго-востоке. Юнатан говорит, что фотографии вообще не готовы.

— Очень трудно подобрать стиль, — говорит Бобо. — Я совершенно выбился из сил. Это должно быть написано так, чтобы было понятно и персоналу клиники, и чиновникам.

Бобо показывает мне список тех, у кого надо взять интервью.

— Я договорился более чем с половиной людей из моего списка, — поясняет он. — Это отняло довольно много времени. Остальное пусть на себя Хольгер возьмет; думаю, он справится. Ты выглядишь усталой, Моника. Все хорошо?

Я рассказываю Бобо про кур.

Он качает головой и улыбается.

— Это просто невероятно экзотично, — говорит он.

— Да, но поводов для волнений стало больше, чем я рассчитывала, — отвечаю я.

Лене входит в комнату без стука.

— Моника, — начинает она, — мы можем провести короткую встречу через десять минут? Надо взглянуть на твой текст.

— О, нет, — вздыхаю я. — Я не могу — я должна встретиться с Гейром за обедом, это очень важно. Это насчет Майкен.

Лене пристально смотрит на меня, задерживая взгляд чуть дольше, чем обычно, словно надеется, что я передумаю.

— Ладно. В час тогда?

— Полвторого, — торгуюсь я.

— Ну хорошо, — сдается она и выходит, и дверь мягко закрывается за ее спиной.

Юнатан закатывает глаза и передергивает плечами, но он не слишком убедителен, и у меня появляется чувство, что с текстом что-то не так. Что со мной что-то не так. Я отправляю сообщение Тронду Хенрику: «Иду на обед с Гейром, думай обо мне. Люблю тебя». Почти сразу же приходит ответ: «Вся эта возня ничего не значит. Я люблю тебя, приходи скорей домой».

Мы с Гейром встречаемся на площади Эгерторгет и находим кафе с большими витражными окнами. Все еще идет снег, улицы украшены к Рождеству, кругом горят свечи. Тучный молодой человек сидит и печатает что-то в ноутбуке одним пальцем. Официантка приносит нам меню, Гейр листает страницы, отстраненно интересуется моей жизнью.

— Ну и каково это — жить за городом?

Он разглядывает официантку сквозь стекла очков для чтения, которые, как мне кажется, придают ему странноватый вид и несколько старят, но добавляют незнакомого шарма и авторитета.

— Пай с сыром, — делает заказ Гейр. — А можно подать к нему хлеб и масло?

— Да, непременно, — отвечает официантка. Гейр кивает, смотрит в меню и медлит. Потом поднимает глаза на меня. — Я голоден.