Русская армия - Александр Куропаткин

Из вышеизложенного вытекает необходимость для России признать ее освободительную миссию на Балканском полуострове оконченной.

Но это не означает, что Россия ничего не хочет и не может сделать для защиты христианских народностей Балканского полуострова в будущем.

Эти народности, для освобождения которых от турецкой зависимости пролито столько русской крови, никогда не станут чужими для России. В особенности, по моему мнению, для России должна быть близка судьба Болгарского государства. Боевое братство, скрепленное 32 года тому назад на высотах Шипки и в долине Казанлыка, между русскими и болгарами всегда будет служить прочной между ними связью. Мы, бывшие участники войны 1877—1878 годов, не иначе, как с теплым чувством, вспоминаем прекрасную страну, в которой вели войну, и мужественный болгарский народ, родственный с нами по языку настолько, что русские очень быстро понимали болгар и обратно.

И в будущем для России важно поддерживать с Болгарией ту «кровную» связь, которая образовалась на полях сражений с турками. Во всех случаях, когда вопросы Балканского полуострова будут обсуждаться и решаться представителями европейских держав, мощный и доброжелательный голос России, надо надеяться, будет подаваться в пользу славян Балканского полуострова.

Но для дальнейшего укрепления положения Греции, Румынии, Сербии, Черногории и даже Болгарии или для усиления их местностями, еще подчиненными Турции, Россия не должна расходовать свои силы и средства, так необходимые ей для устройства своих внутренних дел.

Относительно значения славянофильства в будущем весьма интересно мнение Н. Страхова. Вот какие мысли высказывает он:

«В истории нашего литературного и умственного движения нет ничего печальнее судьбы славянофильства, и такой долговременный опыт невольно приводит к заключению, что и впереди этому учению предстоят одни горькие неудачи. Ни одна из надежд, ни одно из задушевных желаний славянофилов не имеет впереди себя ясного будущего. Церковь осталась в том же своем положении; укрепление и развитие ее внутренней жизни по-прежнему идут шатко и медленно, и невозможно предвидеть, откуда явится поворот к лучшему. Славянские дела ясно свидетельствуют, что духовное значение России не развилось. После подвигов, достойных Аннибала или Александра Македонского, мы вдруг с сокрушением видим, что старания иностранцев и их политическое и культурное влияние берут верх над той связью по крови, по вере и по истории, которая соединяет нас со славянами. Но ведь весь узел славянского вопроса заключается именно в нашей культуре, и если самобытные духовные и исторические силы наши не развиваются, если наша религиозная, политическая, умственная и художественная жизнь не растет так, чтобы соперничать с развитием западной культуры, то мы неизбежно должны отступить для славян на задний план, сколько бы мы крови ни проливали»[194].

Таким образом, Н. Страхов справедливо признает, что культурных сил в России накоплено еще недостаточно, чтобы перестраивать судьбы Европы. А между тем планы как западников, тянувших Россию мешаться в дела Западной Европы, так и юго-западников (славянофилов), тянувших в дела Юго-Западной Европы, несомненно создавали существующую еще и поныне недоверчивую и враждебную по отношению к России обстановку в Европе.

Вот какие справедливые мысли высказывает Вл. Соловьев в заключении своего труда «Национальный вопрос в России».

«В начале своей „России и Европы“ Данилевский поставил вопрос: почему Европа так не любит Россию? — Ответ его известен: Европа, думает он, боится нас как нового и высшего культурно-исторического типа, призванного сменить дряхлеющий мир романо-германской цивилизации. Между тем, и само содержание книги Данилевского, и последующие признания его и его единомышленника наводят, кажется, на другой ответ. Европа с враждой и опасением смотрит на нас потому, что при темной и загадочной стихийной мощи русского народа, при скудости и несостоятельности наших духовных и культурных сил притязания наши и явны, и определенны, и велики. В Европе громче всего раздаются крики нашего „национализма“, который хочет разрушить Турцию, разрушить Австрию, разгромить Германию, забрать Царьград, при случае, пожалуй, и Индию. А когда спрашивают нас, чем же мы — взамен забранного и разрушенного — одарим человечество, какие духовные и культурные начала внесем во всемирную историю, то приходится или молчать, или говорить бессмысленные фразы»[195].

Заключение о значении для России славянофильского учения может быть сделано следующее:

Заботы славянофилов, чтобы наследие Византии в духовном отношении не угасло, а развивалось, заботы о духовном единении всех славян, заботы об открытии славянам всех сокровищниц русской мысли, — все это, несомненно, в высокой степени полезная деятельность, поддерживающая чувство родства между славянами по языку или по вере.

Но деятельность славянофилов (панславистов) пореальному наследованию от Византии; их программы политического содержания, с проповедью о разрушении Оттоманской империи, о занятии Россией Константинополя и, наконец, о неизбежности вооруженной борьбы с Австрией и Германией, — эта деятельность не может быть признана ни желательной, ни полезной в будущем, потому что успех этой деятельности грозит европейской войной. Выкинув совершенно политику из своей программы, славянские общества в России и в Европе могут, путем съездов, принести много пользы, знакомя разные славянские племена между собой.

Особенно важно русскому племени ознакомиться с обогнавшими нас по культуре местностями, например, Богемией. Не с целью узнать, как чехи организуют борьбу с немцами, а с тем, как они ведут борьбу с землей, чтобы победить ее, с тем, что они делали, чтобы школа у них стала патриотичной, что они делали, чтобы их интеллигенция и народ думали одну думу, жили одной жизнью.

Таким образом, иноземное влияние с Юго-Запада проявлялось на Руси различно: в первый период это было влияние благодетельное: мы приняли с Юго-Запада в Киев христианство и грамоту. Во второй период, до XVIII столетия, поддерживалась, хотя и в слабой степени, духовная связь русских с единоверцами в Турции, но все попытки представителей греческого духовенства, как и государей Западной Европы, не оказывали настолько сильного влияния на правящие круги России, чтобы вызвать борьбу России с Турцией.

В третий период, который обнимает XVIII столетие, Россия, в целях своей национальной политики, перешла в наступление против Турции, ослабила ее и достигла выхода к Черному морю.

В четвертый период, повинуясь не только различным влияниям с Запада и Юго-Запада, но и под влиянием работы славянофилов, Россия исполнила на Балканском полуострове высокую миссию: освободила христианские народности Балканского полуострова и дала им самостоятельное существование.

В пятый период России предстояло бы, по учению панславизма, закончить борьбу с Турцией и, путем борьбы с пангерманизмом, объединить в один союз все западные славянские народности под своим руководством.

Как изложено выше, от этой задачи России надлежит решительно отказаться и признать свой освободительную на Балканском полуострове миссию законченной.

Можно, однако, предвидеть, что и без участия России в Австрии произойдут перемены, благоприятные славянской идее.

В 1907 году в статье об австрийской политике в XIX веке (помещенной в журнале «Чешская политика»[196]) высказаны мысли о необходимости изменения политики австрийского правительства по отношению к славянам, признанием равноправности славян с венграми и немцами.

«Справедливая ко всем народностям политика привела бы Австро-Венгрию к более достойной великой державе, более самостоятельной внешней политике. Дружественные отношения к России освободили бы Австрию от вредного подчинения Германии».

Как только такое равноправие будет достигнуто, народности Балканского полуострова отнесутся к Австрии с полным доверием, и настанет время образования, без вооруженного участия России, балкано-австрийского союза, в котором каждая из народностей, существующих ныне самостоятельно, сохранит свой самостоятельность.

Этот союз по племенному составу будет естественно дружествен России.

В статье М. Меньшикова «Славяне и англосаксы»[197] помещены мысли известного Стэда: Стэд рассматривает присоединение Боснии и Герцеговины к Австрии как одну из ступеней подъема славянства. Он приводит следующую таблицу прироста населения за 1904 год в главнейших государствах Европы:

В Германии — 820 000 душ

В Британии — 690 000 душ

В Италии — 374 000 душ

В Австрии — 323 000 душ