Волга - матушка река. Книга 1. Удар - Федор Панфёров

Он вовсе не сожалел о том, что приходится покидать эту скамейку, — наоборот, он шел быстро, одухотворенный только что виденным, как шел бы отсюда художник, которого эта бурная весна побудила к творчеству, и он, переполненный чувствами, думами, отправляется в свою мастерскую, чтобы там выполнить задуманное. Разница между Акимом Моревым и живописцем в данном случае заключалась только в особенностях их труда: художник спешил бы к своим краскам, к своему полотну, а Аким Морев спешил в обком партии, к своему столу, куда невидимо стягивалась вся деятельность области — сотен тысяч людей, начиная от рядового колхозника и кончая самым передовым ученым, новатором.

Выше Приволжска Волга перекрывалась плотиной, севернее, на границе области, заканчивалось строительство Волго-Донского канала, прокладывались отводные каналы из Цимлянского моря — эти комплексные строительства, разнообразные по своему характеру, — и деятельность сотен тысяч людей входила в деятельность самого Акима Морева. Строился город, а это делали разные организации и самыми быстрыми темпами, строились новые заводы-гиганты, выполняли и перевыполняли производственные программы автомобильный, металлургический — и деятельность рабочих, инженеров, передовиков-новаторов входила в деятельность Акима Морева. В области жило больше трех миллионов колхозников: трактористы, полеводы, животноводы, доярки, садоводы, огородники, — и разнообразнейшая деятельность их входила в деятельность Акима Морева. Учились школьники, студенты, работали преподаватели, — и их деятельность входила в деятельность Акима Морева. Деятельность всех людей, работающих в области в самых разнообразнейших направлениях, людей, разных и по своему характеру, по своим особенностям, — все невидимыми нитями стягивалось вот сюда, к столу первого секретаря обкома партии.

Со стороны казалось, что справиться с такой работой просто невозможно.

— Что только не входит в круг ваших обязанностей, — однажды, изумляясь, проговорил Иван Евдокимович, — и труд колхозников, агрономов и инженеров, и партийные кадры, и директора заводов, фабрик, и… да и не перечтешь! Вы представляете?

— А как же? — усмехаясь, ответил Аким Морев.

— Да ведь с ума сойдешь. Я бы сошел.

— А разве деятельность всех людей района не стягивается к секретарю райкома партии, а работа людей в том или ином учреждении, на фабрике, заводе или на строительстве не стягивается к секретарю парторганизации? А разве деятельность обкомов не стягивается к Центральному Комитету партии? — в свою очередь задал вопрос Аким Морев.

Но я не понимаю, как управляться со всем этим.

— Не просто. Очень сложно. Но помните, вы на Черных землях говорили о законах природы, независимых от воли и сознания людей, о законах науки… Так вот, и в нашем обществе есть обстоятельства, которые тоже существуют независимо от сознания людей, в частности от моего сознания, от моей воли, как секретаря обкома…

— Как? Опять не понимаю.

— Вы говорили: «Состряпать законы природы нельзя, их надо познать, разумно познать и владеть ими на пользу человеку». Так вот, и в нашем обществе есть обстоятельства, которые нам положено познать и направить на пользу человеку.

— Совершенно верно! — воскликнул академик. — Пятилетний план. Он руководит всеми, чья деятельность стягивается к вам. Совершенно верно. Но… но позвольте!.. Но ведь это не то, что законы природы. Законы природы существуют сами по себе, независимо от человека. Хлеб-то ведь никто не выдумал. Он создан на основании познания законов природы. Зерно-то существовало на земле еще раньше того, как появился человек. В Тибете растет пшеница, никем не сеянная, в диком состоянии. Человек, познав законы произрастания пшеницы, овладел ими и при помощи их вырастил лучшие сорта пшеницы, зная, что зерно — результат воздействия солнечной энергии. Устраните солнечную энергию, и все замрет, застынет навсегда. Человек, познав законы природы, добывает для себя материальные блага. Но он ничего не выдумывает, никаких законов не создает. А пятилетний план, он что же? Он же составляется человеком.

— Пятилетний план, дорогой академик, является отражением жизни социалистического общества, ее закономерностей, существующих независимо от моей или от вашей воли.

— Послушайте, милый Аким Петрович… я что-то… голова у меня что-то, — академик постучал пальцем по высокому лбу. — Что-то она того… Вам я верю: вы в политике знаете гораздо больше меня. Но…

Аким Морев задумался, подыскивая объяснение.

— Мне кажется, — заговорил он, — ежели бы сама жизнь социалистического общества не диктовала нам делать то-то и то-то, мы не выполнили бы ни одного, даже самого гениального пятилетнего плана.

— Какова же эта сила, которая диктует нам? — задал, горячась, вопрос академик.

— Это… это жизненная необходимость производить материальные и духовные блага для производителей же.

— Позвольте! Позвольте! — уже возвышая голос, перебил Иван Евдокимович. — Позвольте, милый Аким Петрович. Но… но ведь и в капиталистическом обществе люди производят материальные и духовные блага, а не мыльные пузыри.

— В капиталистическом мире их производят, но иначе: часть — производителям, то есть трудящимся, другая часть — и львиная — тому, кто владеет орудиями производства. Там основное — погоня капиталистов за прибылью, стало быть грабеж. У нас — производство материальных и духовных благ для самих же производителей. Обстоятельства нашей жизни сплачивают нас всех, заставляют выполнять пятилетний план, составленный на основе анализа конкретных условий нашей жизни, с учетом всех материальных ресурсов и людских сил. А если бы пятилетний план зависел только от нашей воли, от нашего сознания, от воли и сознания нашего правительства, то почему бы его не увеличить раз в пять или десять?

— Но ведь, дорогой Аким Петрович, воля-то народа сказывается? — не сдаваясь, спросил академик.

— Мы с вами сегодня почему-то пустили в ход «милый», «славный», «дорогой». Да. Конечно, сказывается воля народа. А как же? Но она сказывается в соответствии с основами нашего общества, то есть жизни, которая диктует воле человека делать то-то и то-то… и так-то. Познай основы жизни социалистического общества, учти все материальные, людские ресурсы и твори в соответствии с этим. — Аким Морев скосил глаза в сторону, как бы что-то рассматривая там. — Я понимаю… Моя роль, как секретаря обкома, в основном заключается в том… чтобы… чтобы я не отступал от жизненной правды, а она диктует нам, мне: всемерно поддерживать движение народа вперед, движение к созданию изобилия материальных и духовных благ, учитывать особенности этапов движения. Трудна такая роль? Очень. Очень сложна и очень ответственна. Одним своим неверным, непродуманным, идущим вразрез всему поступком я могу навредить так, как не навредит ни один враг народа. И именно потому, чтобы не было моих личных непродуманных поступков, идущих вразрез с жизнью, я не могу не советоваться с товарищами, то есть с коллективом, как не может не советоваться и любой директор, любой председатель колхоза, любой бригадир, любой стахановец, любой ученый. Наша жизнь породила коллективизм…

— Ну, а где она, эта ваша основная сила, диктующая нам?

Аким Морев задумался.

— Она… нигде и всюду. У нее нет адреса, но если ее нарушишь, она тут же сказывается и указывает нарушителя.

И сейчас Аким Морев шел в обком, думая о больших и малых делах, взволнованный бурным движением весны, изобилием солнца, вдохновленный тем неукротимым духом творчества, каким мог бы быть вдохновлен талантливый художник.

Вряд ли все это Аким Морев сознавал, но он чувствовал, что в обком ему идти неизбежно: его тянула туда его деятельность — деятельность секретаря обкома партии, его тянуло к столу, к которому невидимо стягивались помыслы, устремления, мечты людей области… И ему, Акиму Мореву, руководить всем этим было радостно, как радостно художнику брать в руки кисть и наносить на полотно волнующие его образы.

Вот в таком настроении Аким Морев и шел в обком, хотя где-то в глубине души еще звучала весна, как часто звучит чудесная, только что проигранная мелодия. И в этом звучании какую-то особую ноту занимала Елена Синицына.

Петин уже сидел за своим столом. Приемная, как всегда перед началом заседания бюро, была пуста и тиха. При появлении Акима Морева Петин поднялся и вежливо поклонился.

— Здравствуйте, товарищ Петин, — сказал Аким Морев и, войдя в кабинет, остановился перед картой, висящей на стене. Перед ним разом предстала вся область: райкомы, райисполкомы, колхозы, машинно-тракторные станции, заводы, фабрики, новые стройки, институты, школы, — все встало перед Акимом Моревым, и особенно четко — вся сеть партийных организаций с ее малыми и большими руководителями. Но из всех разнообразнейших характеров: особых личных черт — умеет или не умеет говорить с массами, мягкости и жесткости, особенностей поведения, особых бытовых черточек, — из всего этого разнообразнейшего за последнее время вырисовывались три основных типа руководителей. Одни из них, — их стало гораздо меньше, — являлись типичными исполнителями: для них буква инструкции — как фонарик во тьме. Такие исполнители, вроде секретаря горкома Сухожилина, вреда, казалось, не приносили, но и пользы от них не видать. Вторые чем-то напоминали Семена Малинова: разухабистые, зело потребляющие напитки всех видов, любители побахвалиться былым героизмом и находившиеся в состоянии, как говорили в партийной среде, «на вылете», то есть вот-вот — и таких руководителей партийная организация отведет на соответствующее место. Третьи, — их стало за последние годы абсолютное большинство, — люди почти все с высшим образованием, предприимчивые, энергичные, творческие… Но… но некоторые из них в своих порывах, устремлениях, мечтах то тут, то там вдруг и перескакивают через необходимость, и их, таких чудесных людей, приходилось порой сдерживать, как преподаватель лётного искусства сдерживает порывистых молодых летчиков.